– Я не поблагодарил тебя.

– За что, во имя Матери?

– Я ведь даже не знал сначала, – проговорил Марек. – Не знал, почему всех перевели в Цесареград, а меня оставили… А потом пришлось бежать, так что я… Стефко, как ты это выдержал?

– Поистине ужасная участь. – Стефан откинулся на спинку дивана. – Жить во дворце и танцевать на балах. Учитывая, что на самом деле мое место было на плахе…

– Не городи чушь! Ты поехал туда, к ним, чтоб спасти меня, чтоб… Он же продал тебя, Стефко, просто продал – чтоб имение не отобрали!

– Не смей так об отце! – вскипел Стефан. – Он не просил меня ехать, я сам…

– Конечно, сам. Ты старший, ты всегда все делаешь сам. Как бы я ни любил его… ты сам знаешь, старик к тебе несправедлив.

– Не нужно, Марек, – устало проговорил князь. – Ты ничего не знаешь.

– Я ничего не… – Брат уронил руки. – Да что же это.

– Не нужно.

– Ну почему из всех – именно она… Все, я молчу. Не буду. Вон, смотри, Галаты пожаловали…

Гости всё подъезжали, и к ужину собралась уже целая компания. Стефан с братом, как в детстве, смотрели сверху на въезжающие во двор кареты, благо солнце пошло на убыль. Прибыл хромой генерал Вуйнович, который уже для предыдущего восстания был неприлично стар; Рудольф Бойко, профессор Университета, виршеплет и скандалист; какой-то расфуфыренный юноша, которого Стефан не знал и пытался теперь угадать: кто-то из Марецких? Из Стацинских?

– Что за сброд отец назвал? – подивился Стефан. Марек поглядел недобро.

– Ну да… После блистательного цесареградского общества они, конечно, кажутся тебе сбродом…

– О Матерь милостивая… Я же не о том, Марек! Но, пес вас всех побери… они же не для того сюда съехались, чтоб пожелать отцу доброго здоровья! Вы собираетесь воевать – я правильно понимаю?

– Мы достаточно ждали!

– Значит, вот кто будет поднимать восстание?

– Я понимаю, о чем ты думаешь, – понурился брат. – Но это только те, кто может приехать к отцу, не вызвав больших подозрений. Есть и другие.

Стефан неверяще покачал головой.

– Вы безумцы. Старик выжил из ума, и ты туда же.

– Не горячись, – попросил брат. – Я знал, что ты это скажешь. Но, Стефко, сейчас цесарь не смотрит в нашу сторону, и Шестиугольник за нас! Если промедлить теперь, потом будет поздно!

– Да. – Он поджал губы. – Яворский, я помню, говорил так же. Думаю, о результате напоминать не нужно…

– Ты не понимаешь. Времени у нас ровно до того, как твой цесарь огородит нас Стеной.

Стефан и сам понимал, что после этого о свободной Бялой Гуре придется забыть. Даже если войска флорийца сумеют пробить Стену, у них будет полное право принять княжество за часть Остланда.

– Марек, Марек, – сказал он. – Я шесть лет ходил на цыпочках вокруг Лотаря, чтобы он позволил нам жить спокойно.

– Я знаю. – Брат положил ему руку на плечо. – Я плохо сказал, прости…

Следующую гостью Стефан, наверное, предпочел бы не встречать. Трусом он не был, но смотреть ей в глаза – боялся.

Она приехала верхом, в мужском седле – маленькая, миловидная; с первого взгляда и не поймешь, сколько ей лет, тем более что седые волосы аккуратно уложены в короткую прическу. Когда князь Белта видел ее в последний раз, она еще не взяла за привычку носить мужской костюм. Любую другую посчитали бы на ее месте экстравагантной, но про Барбару Яворскую этого сказать никто не осмеливался. Как Стефан успел понять, она стала так одеваться после гибели воеводы. Между собой неудачливые повстанцы называли ее просто Вдовой.

Тот, с кем Стефан был по-настоящему рад увидеться, приехал уже под самый ужин. В студенчестве они со Станом Кордой дружили и спустили вдвоем целое состояние в кабачке пани Гамулецкой. Потом Стефана сдернуло с учебы восстание, а Стан уехал в Чезарию. Князь Белта переписывался с ним по разрешению цесаря, и тот даже предлагал пригласить Корду в столицу, но они со Стефаном решили: безопасней оставаться от Державы подальше.

А теперь он, значит, вернулся.

– Пойдем, – только успел сказать Стефан, – отец не любит, когда опаздывают к ужину.

Трапеза прошла на удивление мирно. Подали мясо медведя, которого пан Ольховский завалил собственными руками и которого теперь нахваливал на все лады. На «остландского гостя» косились, но пока отделывались общими вопросами – какая-де в Цесареграде погода и что думает Лотарь о войне с Флорией. Общий разговор обтекал Стефана, будто шел на чужом языке; говорили о людях, которых он успел позабыть, и о делах, которых он не знал. Вполуха прислушиваясь к беседе, Стефан вилкой выбирал темные сгустки крови из медвежатины. Марек с горящими глазами, забывая есть, рассказывал о Флории, где скрывался все это время, – так, что все взгляды обращались к нему и оживлялись, будто им возвращали надежду.

Короли Флории, без сомнения, были людьми разумными. Они давно уже не стремились к войнам; некогда заключив Договор Шестиугольника, они оградили себя от нападок соседей и добились долгого мира, лишь изредка взрывавшегося местными междоусобицами. Но об Остланде в Договоре упомянуто не было, и до недавней поры Флория избегала всяких ссор, молчаливо придерживаясь давней Восточной Конвенции. В Конвенции было сказано, что цесарь может делать что хочет, пока не заходит за Ледено. Оттого, что за Ледено – Чеговина, а она уже прямо граничит с Чезарией.

В первые годы правления Лотаря Держава даже пыталась поправить отношения с Шестиугольником, завести послов и хоть как-то наладить торговлю. Но перемирие недолго длилось; драго, «дражайшие соседи и братья», заявили претензию на Чеговину. Страна, которую так удачно защитила Восточная Конвенция и которая, в отличие от Остланда, спокойно торговала со всеми шестью Углами, за это время успела раздобреть. Стала слишком лакомым куском, чтоб соблюдать договоренности. Драгокраина попросила помощи в «восстановлении законных границ», и Лотарь, как ни отговаривал его Стефан, послал туда «добровольцев». Такое случалось и раньше, но на сей раз Флория не стерпела. И означало это, что у нее есть возможность – не терпеть.

Лет семь назад князь Белта, возможно, сам бы подталкивал цесаря к этой войне. Яворский говорил когда-то: «Там, где большие державы дружат, маленькие страны исчезают».

И в Бялой Гуре, кажется, по сей час так думают…

После обеда они прошли в курительную. Вдова Яворского вытянула трубку, видно оставшуюся от мужа, и устроилась в кресле в углу. Пан Ольховский зачерпнул сухой травы из кисета, втянул носом, мощно чихнул.

Первым заговорил Марек:

– Король Тристан готовится к войне. Он понимает, что война будет не из легких, и ему не улыбается воевать на территории Шестиугольника.

– И поэтому он хочет воевать на нашей?

– Нет, почему? – очень спокойно возразил Марек. – Флория выступит скоро и пойдет на Драгокраину.

– Отчего ты так уверен?

На Стефана посмотрели.

– Я говорил с советниками короля Тристана. Видишь, – он улыбнулся, – меня тоже принимают при дворе!

– В качестве кого? – тихо спросил Стефан.

– В качестве командующего белогорскими полками во Флории, – отчеканил старый Белта.

Стефан покачал головой. Марек глянул на него виновато и продолжил:

– Пока цесарь будет воевать там, мы можем попытаться освободить Бялу Гуру. Но единственных наших сил не хватит, надо, чтоб поднялось все княжество!

– Поднимется! – выкрикнул Бойко. Вдова Яворская чуть заметно поморщилась.

– Поднимется, – кивнул Стефан, – и вы утопите Бялу Гуру в крови. И дадите цесарю хороший повод решить белогорский вопрос в манере его покойной матери…

Цесарина нашла верный способ утихомирить свои колонии: отнимать имения у восставших и отдавать своим любимцам. Еще пара-тройка бунтов – и белогорских владений здесь вообще не останется.

– Ты совсем в нас не веришь, Стефко.

– Сколько у тебя войска, командующий? – жестко спросил князь Белта. В Остланде, конечно, знали о том, что во Флории собирают белогорское войско, но того, что руководит им Марек, ему бы и во сне не привиделось. Стефан представлял себе, что это за полки: калеки, недобитые воины Яворского, юнцы, сбежавшие на Шестиугольник искать приключений… Паноптикум, а не армия.