— Да, Пьетро, но согласись, что все это состязание полная липа!

— Факт того, что это состязание имеет место, — уже само по себе полная липа. Ты прекрасно это понимаешь, Сов!

π

Алебардисты вывели заполонивших зал раклеров. Зрители снова заняли свои места. Начинался последний раунд. На этот раз ожидался «перебежный стиль», то есть с единственным условием — прийтись по вкусу. После воодушевления, которое вызвал второй тур, напряжение механически спало. Караколь оставался резок. Хотя слог его

и притуплялся в отдельных куплетах. Стилит уже с не такой кислой физиономией зачитывал заранее подготовленные строки. В целом наш трубадур превосходил в этом раунде стилита на целую голову, с плечами. Не столь академический, слог его был более разнообразным, строфы хлестали и стегали, нагнетая хаос гласных. Рядом со мной Голгот явно ощущал возможно близившуюся победу. Сорванным голосом он продолжал орать, перекрикивая стилита всякий раз, как тот заговаривал. В то время как для Караколя он заводил ряд непрерывных аплодисментов, что служили ему ритмом, на который он опирался. Я снова взглянул на песочные часы. Оставалось полминуты, не больше. Снова была очередь Караколя. Он знал, что нужно додержаться до конца, не дать стилиту перехватить мяч, затянуть игру, украсть ход противника. И он это сделал! Зал весь задрожал от волнения, он подобрался и взорвался:

< >

Сидевшая рядом со мной Кориолис рыдала, не в силах сдержать эмоции. Раздавленная долгим напряжением, она искала утешения, бросившись к Ларко в объятия. Весь зал дрожал, как мокрый пес. Кто бурно рукоплескал, кто подскакивал и фыркал, а кто свистел и снова усаживался. Глаза Кориолис стали прекрасно-синими, кровь прилила к губам. Ларко поцеловал ее, она была податлива, не отворачивалась. Я смотрела на Степпа, который тоже встал, наблюдая, что происходит у нас за спиной.

— Прошу вас, еще немного внимания. Наш счетовой скоро огласит результат состязания…

Под именем Селема, вырезанным большими деревянными буквами, закрутились два цилиндра. Первый остановился на цифре 8, второй защелкал, застопорился и остановился на пяти: 85! Вся Орда сжалась, схватив друг друга под руки, все мы затаили дыхание. Мне казалось, я вот-вот упаду в обморок. Караколь и Сов стояли на сцене, взявшись за руки, глядя на портик с цифрами. Первый цилиндр выдал 8, второй перекатился с 1 на 2, затем на 3, потом на 4, 5, раклеры бушевали за стенами дворца, по залу перекатывались перешептывания, меня бросило в жар. Все мы ждали цифры 6. Но счетовой снял рукоятку с портика и в смущении положил на пол. Церемониймейстер поднялся на сцену, я ничего не понимала:

— Ваше Высочество, Монсеньоры, Господа, Друзья, поистине это состязание не имеет равных в истории. Наше

жюри со всей душой и совестью, сугубо четко соблюдая ими же созданную шкалу оценки, что доказывала себя не раз, пришли к общему заключению: за этот поединок присуждается ничья! Данный случай, предусмотренный нашими правилами, можно разрешить единственным путам — дополнительным финальным раундом.

— Оххххххх!

— Выбор последнего испытания передается проигравшему в третьем туре сопернику. Прошу Орду заранее проявить понимание, но выбор предоставляется Селему, который должен назвать, какое испытание он выбирает для последней дуэли, для последней схватки со своим соперником. Желаете ли вы, августейший стилит, удалиться на несколько мгновений для обсуждения с вашим скрибом?

— В этом нет необходимости, уважаемый церемониймейстер. Мой выбор сделан. Я выбираю эскалетр.

— Его Высочество Караколь желают удалиться с их скрибом?

— Да, коль скоро это представляется возможным.

— Разумеется. Палатин проводит вас.

)

Палатин сопроводил нас в узкую башенку за трибунами, что находилась напротив входа и служила столбом для купола. Он провел нас по винтовой лестнице в небольшую круглую комнатку, остекленную зеркалом без амальгамы, и вышел. Сквозь зеркало нам были видны трибуны и бушующая публика, а за ними, за стенами дворца, — толпа раклеров на платформе.

— Эскалетр — это такой снежный ком, да? Начинается со слова из одной буквы, затем идет слово из двух букв, потом их трех, четырех, и так далее? Выигрывает тот, кто дойдет до самого длинного слова, так?

— Да, Сов.

— Почему он это выбрал?

— Потому что это легко, а он устал.

— Думаешь, ты можешь выиграть?

Караколь оперся лбом о стекло и на несколько секунд закрыл глаза, не отвечая. Он весь кривился и жмурился, ему явно было нехорошо.

— Ты плохо себя чувствуешь, Карак? Ты устал?

— Послушай меня внимательно, Сов… Я это состязание проиграю…

Меня этими словами как обухом по голове ударило. Откровенно говоря, он как-то так все это произнес, каким-то таким неоднозначным тоном, что я решил переспросить:

— Ты знаешь, что проиграешь, или ты хочешь проиграть?

— Знаю, что проиграю.

Двусмысленности его слова не поубавили. Я так и остался в замешательстве, не в силах понять, что происходит.

— Я в эскалетре дойду до девятнадцати. А он выдаст двадцать.

— Откуда ты можешь это знать, барнак?!

— Не важно. Послушай лучше, видишь вон того типа, одетого в зеленый бархат, в двух рядах за Экзархом?

— В черной треуголке?

— Да. Его зовут Масхар Лек.

— И что с того?

— Он здесь для того, чтобы меня убить. На восемнадцати словах зал решит, что Селем выиграл. Но я подниму счет до девятнадцати, поприветствую публику, поздравлю Селема и удалюсь, объявив, что побежден. Ты внимательно слушаешь, Сов? Затем я быстро выйду из дворца в сопровождении четырех палатинов. Тогда Масхар Лек встанет. Обойдет трибуны слева, и спустится по центральной лестнице, дважды отсалютовав треуголкой Экзарха.