Немцы решили не допустить соединения партизан с наступающими частями Красной Армии.

В этих труднейших условиях блокады командование всеми партизанскими силами принял на себя командир полка «Тринадцать» Гришин.

Противник имел от двадцати до двадцати пяти тысяч войск, сосредоточенных вокруг Бовского леса, в том числе два артполка, минометный полк и двенадцать бомбардировщиков. Окруженные партизаны располагали шестью тысячами человек. Вооружение партизан — пулеметы, винтовки, автоматы, к тому же очень мало патронов. Фашисты решили взять партизан измором. Целых шестнадцать дней длилась блокада. У партизан не было еды, патронов. Но они не сдавались. И тогда немцы пошли в атаку.

С 10 октября они открыли круглосуточный артминометный обстрел нашей обороны и бомбежку. Голодные, оборванные, еле державшиеся на ногах, партизаны сдерживали атаки врага, а их было ни мало ни много, а шесть-восемь за день.

И так продолжалось день за днем.

С самого рассвета тяжелые бомбардировщики утюжили лес. Над обороной стояли клубы дыма. Вся земля была покрыта воронками от разрывов бомб и снарядов. Израненные и покореженные деревья образовали сплошные завалы. С каждым днем, часом становилось все труднее. Истекали боеприпасы, росло число убитых и раненых. Нужно было на что-то решаться…

Так озаглавили потом партизаны заметку в стенгазете отряда «Победа», которая называлась «Голос партизана».

«Всю ночь на 17 октября противник вел перегруппировку своих сил. Понеся крупные потери в живой силе и технике, он подтягивал все новые и новые резервы. Надвигался решающий день схватки.

В эти дни кусок сырой конины был для партизан лакомством. Кончились боеприпасы, не хватало перевязывающих средств и медикаментов, но оставалась непреклонная воля к сопротивлению.

Кончилась ночь, брезжит рассвет. «Хотя бы туман навалился, — думали партизаны, — можно было бы укрыться от воздушных налетов». Но тумана не было. Снова, как и вчера, наступал солнечный день. Это было на руку врагам, и фашисты рассчитывали, что уж сегодня они окончательно разделаются с партизанами.

Рано утром они начали бешеную артподготовку. Весь лес покрылся дымящимися воронками от разрывов снарядов и мин. Били по обороне, по госпиталю, по командному пункту. Падали убитые и раненые. Отважные санитары, комсомолки Колобашкина, Гладкова, Байдина, Сафонова, Котова, ползали по окопам, перевязывая раненых бойцов. Так продолжалось несколько часов. Потом, подобно стае кровожадных шакалов, враг бросился в атаку. Немцы шли во весь рост, держа автоматы на груди. Били крупнокалиберные пулеметы и гранатометы немцев. Тысячи пуль, словно шмели, с визгом проносились над нашей головой. Под прикрытием такого огня немцы почти вплотную подошли к нашей обороне. Казалось, электрический ток прошел по цепи бойцов. Люди стали серьезнее, мужественнее, тверже. Но мысль об отсутствии боеприпасов тревожила людей: патронов хватит на час, на два — и тогда врукопашную: бить прикладом, штыком, грызть зубами, но не попасться к немцам живым. А они лезли и лезли. Вновь назначенный начальник штаба Ланцов руководил обороной:

— Огонь! — И белыми вспышками дыма окаймляются окопы.

Треск наших пулеметных и автоматных очередей заглушил крик неприятеля. Атака была отбита. Но враг скоро снова кинулся в атаку. Тогда взвод Куликовского бросился в контратаку. Немцы, не выдержав контрудара, в панике откатились назад, бросая винтовки, патроны и раненых.

Прошло два часа. Перед нашим отрядом снова началось, скопление фашистов. Злобный крик немецких офицеров хорошо был слышен нам. Подползая, гитлеровцы прятались за кусты, пни и деревья.

Вот партизаны-автоматчики Прошкин и Чумаченко, заметив немецкого автоматчика за пеньком, открыли по нему огонь. Завязалась перестрелка. Тогда наши автоматчики направили огонь на обе стороны пня и, расщелив его, уложили фашистов.

Пулеметчик Саркисян выполз из окопа на дорогу и очередь за очередью хладнокровно посылал во фланг цепи наступающего врага. Вдруг его ранило. Но он продолжал вести огонь до тех пор, пока не отразили атаку. Под огнем немецких пуль санитарка Нина Котова подползла к нему и сделала перевязку.

Особой храбростью в этом бою отличились пулеметчики Воробьев, Кашин, Львов, Кадесов, Сазонов, автоматчики Белугин, Тонченок, Мастеров, Мухин, Подберезкин, Прошкин, Прахов, Витковский, Кузнецов, Попов, Захаревич, Калита, Касым, Рябцев, Васильев, Воронков, Горбачев и другие.

Гитлеровцы пошли на новую уловку. Напоив солдат, они сомкнутым строем, с винтовками наперевес шли на нас, но не стреляли. Они хотели, создав панику, сломить сопротивление партизан, но просчитались. Психическая атака также была отбита. Поле было усеяно трупами немцев. Уже впотьмах была отбита последняя атака этого грозного дня. Но, окопавшись в лесу, немцы продолжали артминометный обстрел нашего расположения. Свет ракет опоясывал лес и слепил глаза. Положение становилось безвыходным. Кончились боеприпасы, завтра нечем будет отражать атаки врага.

В 20.00 весь командный состав был созван к командиру полка. Сегодня ночью должна быть решена судьба партизан. Все с нетерпением ждали решения Бати — Сергея Владимировича Гришина. И хоть приказ о прорыве держался в строгом секрете, однако каждый партизан предугадывал намерения своего командования. Все были охвачены порывом ж стремительному броску.

И вот ночь перед прорывом. Каждый понимал, что идти на прорыв без единого патрона — все равно что идти на верную смерть. Ночью никто не спал. Собирались группками в окопах, прощались, вспоминали своих родных, близких. Толя Ланцов рассказывал о сыне и о жене, которые были где-то недалеко, в Белоруссии. А Тимка Горбачев не унывал и приглашал всех после войны в Москву чай пить.

В два часа в лоб немцам пошел 1-й батальон. Одновременно в тылу немецких окопов загремело раскатистое «ура-а!». Это рота 3-го батальона, пользуясь непроглядной темнотой, проникла через стык окопов, ударила им в тыл. Испуганный враг, сидящий в блиндажах, снизил темп огня. Кочубей, вскочив на бруствер окопа, закричал: «За мной! В атаку! Ура!» И вместе со всеми кочубеевцы лавиной ринулись в атаку.

Неистово свистал свинцовый дождь, дым от взорвавшихся снарядов застилал глаза, но ничего не могло остановить партизан. Раскаты партизанского «ура!» заглушали стрельбу.

«Ура!» — кричали раненые бойцы, кричали женщины и дети, находившиеся здесь вместе с партизанами. Кажется, и лес кричал «ура», радуясь победе».

Ходят партизаны по Бовскому лесу, вспоминают прорыв и своих товарищей, что навсегда сложили головы в Бовках.

Вырвавшись из кольца окружения, партизаны стали выходить к реке Проне, где надеялись соединиться с Красной Армией. Шли весь день и всю ночь. Вот уже стал редеть лес, и скоро под ногами зачавкало болото. Преграждая путь колонне, заблестели в траве холодные воды Ухлясти. Не замедляя шаг, партизаны с ходу погружались в ледяную воду, покачиваясь, ступали по скользкому, илистому дну и, выбравшись из реки, убыстряли шаг, чтобы как-то отогреться. И снова назойливо хлюпало под ногами болото. Положение осложнялось еще тем, что партизаны несли раненых. Раненые лежали на носилках, наспех сооруженных из жердей, шинелей и плащ-палаток. В отряде не хватало людей, чтобы обеспечить смену носильщикам, и многие несли раненых бессменно. Плечи ныли от тяжести шестов. Случалось, передний носильщик вдруг погружался по пояс в трясину, его вытаскивали, но тут же тонул в болоте задний. Многие из раненых, жалея товарищей, слезали с носилок и, сжав от боли зубы, брели по болоту сами. Так шли, опираясь на руки товарищей, тяжело раненные начальник штаба отряда Семен Кондратьев и командир взвода Ясь Витковский. Обессилев, они на минуту останавливались, жадно вдыхали туман и шли дальше.

На рассвете 19 октября колонна партизан подошла к большаку Иванищевичи — Хотищи и под пулеметным огнем немецких засад штурмовала его. Утром 19 октября отряд вместе с другими батальонами полка Гришина остановился в болоте в двух километрах от деревни Железинка. Бойцы обламывали сосновые ветки, срезали прутья ивы и, как бобры, мастерили себе постель прямо в воде. Но едва партизаны успели лечь, чтобы отдохнуть хоть часок после утомительного перехода, как над болотом показались самолеты. Бомбы рвались, вздымая вверх столбы воды и грязи. И так продолжалось весь день, причем в мелколесном болоте партизаны были все на виду, никакой маскировки.