Ехать в коляске мотоцикла было приятно, и ветер ласково тек в лицо, обвевал его густыми прохладными струями. Нагнувшись к Дианке, Михалыч прокричал:

— Завтра на работу выйдешь?

— А как же!

Он засмеялся:

— Отец твой тоже упорливый был.

— Вы и отца знали? — просияла Дианка.

— Как не знать? Вместе на вечерки не раз бегали.

Михалыч стал рассказывать, как однажды, идя с вечеринки, они свернули не на ту дорогу и чуть не заблудились в лесу. А тут гроза как ударит! Молния! Им бы дорогу искать, а Михаил, Дианкин отец, березками любуется. Как молния шарахнет, выхватит березку, обовьет ее светом, он глядит как заколдованный. «Вот бы, — говорит, — мне эту молнию да с собой в Москву захватить». Он уже тогда собирался ехать учиться.

Михалыч резко затормозил, потому что чуть не налетел на тополь у крыльца.

— Вылезай, красавица, приехали.

Но Дианка не хотела отпускать Михалыча.

— Расскажи еще что-нибудь про отца.

— Что тебе рассказать? Давненько это было. Забываться стало.

Михалыч приставил к тополю мотоцикл, сам присел на ступеньку крыльца.

— Помню, бегу я это в школу. А он меня в окно зазывает; «Гляди, я чудо открыл». Думаю, какое ж это чудо? А он окно притворил, и в стекле вся улица отражается.

«Красиво?» — спрашивает.

«Ничего».

«Нет, — говорит, — красиво. Через стекло весь мир иным кажется».

Талант у него такой был: все по-другому видеть, по-своему. Не каждому это дано, а кому дается, с того и спрос особый идет. Вот как с бати твоего. А ты небось его и не помнишь, птаха?

— Нет, не помню.

Михалыч попрощался и уехал, а Дианка еще долго сидела на ступеньках крыльца. Тополь уже стоял весь голый, зато много листьев натряс, накрыл корни, устлал земельку, к зиме приготовился.

Заснула Дианка в эту ночь быстро и спала без сновидений. Сны пришли лишь под самое утро. По горушке у Сенькиной лощины шли люди — все человечество. Они шли прямо по пахоте, не разбирая дороги, а над ними кружились грачи, кричали тревожно. Дианка спрыгнула с трактора и пошла навстречу людям, стараясь хоть кого-нибудь узнать в толпе. Узнала. Ну конечно же это он — Дианкин отец, высокий, красивый, с мягкой рыжеватой бородкой и глазами чуть вкось, как и у Дианки. Но отец не узнает ее, проходит мимо. «Я здесь! — кричит ему Дианка. — Здесь!» Смотрит, а вместо отца ходит по полю, собирая червяков, черный грач. Она бежит, хочет спросить у отца, в чем дело, почему он так долго домой не приходит, а грач ей человеческим голосом отвечает: «Глубоко корнями в землю ушел». И снова идут мимо нее люди, скрываются за речкой, в густом тумане, а Дианка бежит за ними вслед, кричит: «Возьмите меня с собой! Возьмите!» И тогда из толпы, из всего человечества отделяется Юрий и говорит: «Хорошая натура. Натура что надо».

Совсем измучилась Дианка во сне и, когда открыла глаза, несказанно обрадовалась: солнцу и тополю под окном, ясному небу и стакану холодного молока. Это мать поставила его рядом с кроватью, знала Дианкину привычку — как проснется, так: «Мам, пить хочу».

Дианка собиралась на работу, никак не могла найти сапоги. Вчера снарядилась в туфельках, все ноги промочила. А сапоги, да еще литые, — самая надежная обувка. В брюках, в сапогах, в куртке с молнией, ну чем не механизатор? А еще она думала, что с ней должно что-нибудь случиться. Непременно. Систематически. Ждала и верила.

Но дни проходили за днями, а ничего не случалось. И только в конце недели ее неожиданно вызвали к председателю.

— Вот тут разнарядка пришла, — сказал Федор Иванович, — выделить одного механизатора на районные соревнования пахарей. Так что придется, Дианка, тебе ехать.

— Мне? На соревнование?

— Ну не мне ж, — сказал Федор Иванович. — Там все по правилам надобно. А тебя, считай, три месяца этому как раз и учили. А чтоб тебе нескучно было, — усмехнулся председатель, — прихвати главного инженера. Ему тоже опыта надо набираться. Так, Анатолий Иваныч?

— Ну, раз в колхозе мы пока не нужны, — развел тот руками, — придется хоть на соревнованиях показать, что и нас не зря учили. Как — покажем? — обернулся он к Дианке.

— Боязно, — замялась та.

— Волков бояться — в лес не ходить!

Федор Иванович явно спешил, под окном уже дудела председательская «Волга».

— Ну, счастливенько!

В этот день Дианка вместе с главным инженером чистила, мыла свой малиновый трактор, готовилась к соревнованиям. На душе у нее было скверно: ведь что ни говори, а ехать она боялась. Но главный инженер, казалось, не унывал.

— Не трусь, подруга, — говорил он, — уж какое-нибудь место мы с тобой завоюем. Хоть последнее.

— Последнее — это я обещаю.

Соревнования должны были проводиться близ районного центра Березовка, а туда ни мало ни много, а набиралось километров тридцать. А тут еще дождь зарядил, осенний, мелкий. Жаль было Дианке гнать по грязи свой чистенький, весь сверкающий трактор, но не будут же отменять из-за дождя соревнования.

На прощанье ее все напутствовали:

— Главное — агротехнику соблюдай! — говорила агроном.

— Плуги не потеряй, — ворчал Михалыч.

— Горло не простуди! — просила мать.

— Да что вы меня как на войну отправляете: — сердилась Дианка. — Будем живы — не пропадем!

Дианка гнала трактор своим ходом, а позади нее на председательской «Волге» ехал Анатолий Иванович. Вскоре, правда, он обогнал трактор, приказав Дианке душа вон, а быть в Березовке не позднее шести часов вечера.

«Ну, к шести-то я справлюсь», — решила Дианка и завернула на механизированный ток: там в этот день работал Коля.

— Вот на соревнования пахарей послали, — пожаловалась она ему, — осрамиться перед всем честным людом.

— Ну, почему же осрамиться? — сказал Коля. — Я видел твою работу у Сенькиной лощины. Как на волне плыла.

— Ты-то хоть надо мной не издевайся! А еще друг называется.

Коля не ответил, открыл капот трактора, проверил уровень масла, зажигание, все обстучал, обнюхал, потом вытер белоснежным платком руку, подал Дианке:

— Надеюсь на победу!

— Иди ты! — обиделась Дианка.

— Вот увидишь, — сказал Коля, — не зря я сегодня хороший сон видел.

— Какой?

— Будто я в небе летаю.

— Я тоже часто такие сны вижу, — призналась Дианка, — и так хорошо на душе. Просторно.

— Значит, еще растешь.

— До каких же пор? Я уже выросла.

— Душа растет.

— Душа! — засмеялась Дианка. — Что это такое? Все говорят: душа, душа, а кто ее видел?

— Душу видеть нельзя. Ее надо чувствовать.

— А ты чувствуешь?

— Твою — да.

— Да ладно тебе! — она нетерпеливо вырвала руку. — Некогда мне балабоны с тобой разводить!

Сразу за деревней начинался лесок, весь просвеченный желтым светом — от осенних березок. А грибов, наверное, в этом березнячке!

«Как буду ехать обратно, — пообещала себе Дианка, — обязательно заверну. А сейчас некогда. Торопиться надо».

Торопилась она не торопилась, а приехала в Березовку только под вечер. Анатолий Иванович уже волновался, встречал на дороге.

— Гляди, какой нам тут прием устраивают! А ты опаздываешь!

Распорядитель соревнований с красной повязкой на рукаве показал Дианке место, где стать. А тут уже было полно тракторов, пригнанных, видать, со всего района. Голубые красавцы МТЗ, оранжевые козявки ДТ — они так и сверкали под мелким дождем, ждали своей очереди. Дианка поставила «Беларусь» в конце шеренги, ближе к речке, и порадовалась, что не на самом виду. Заглушила мотор, огляделась.

Над полем трепетали флаги — красные, розовые, голубые. И Дианке невольно подумалось, что это не просто соревнование, а праздник. Праздничным было все: и начищенные до блеска лемеха плугов, и ровное, заросшее клеверной отавой девственно-тихое поле, и особенно лица механизаторов. Правда, сколько ни озиралась Дианка, видела вокруг одних мужчин. Они с нескрываемым снисхождением поглядывали на нее: дескать, и ты туда же? И вдруг она увидела женщину, тоже в комбинезоне, с короткой стрижкой, но уж очень тоненькую. Когда объявили время на отрегулировку плугов, женщина подошла к ней. Из-под распахнувшегося на груди комбинезона блеснул орден. Она постояла, глядя, как безуспешно пытается Дианка закрепить болт лемеха, пожалела: