— Ольга Степановна тоже так всегда говорила.
— Вот видишь. Почему же он меня волнует? Почему страсти прошлого века кажутся современными?
— Может, потому, что они вечные?
— А как же тогда коммунизм? Ведь если в основе человека, в душе его заложено прежде всего зло, то никакой коммунизм не возможен. А это неправда! Не зла, а добра всегда жаждет человек.
— А что говорит по этому поводу адвокат Тристан Квитко? — спросил Демид.
— Он полностью согласен с Достоевским, хотя и защищает всяких воров и вообще злодеев, — с неожиданной горечью в голосе ответила Лариса, — и хватит нам говорить о литературе и о Квитко тоже.
— А Лильку мне почему-то жаль, — неожиданно сказал Демид.
— Она или завладеет всем этим эмиратом, или скоро вернется, — засмеялась Лариса. — Как у тебя обстоит дело с горячими напитками?
— Сейчас заварю чай.
— Может, я? — спросила девушка. — Кухни у всех одинаковые, я все найду.
— А у меня особенная: не кухня — лаборатория.
И действительно, кухня у Демида была радиотехнической мастерской, в которой всего-навсего один маленький угол занимала двухконфорочная плита да две полочки с посудой над нею.
— Холодильник нужно купить, — сказал Демид. — Скоро куплю.
— Невесело тут будет кухарничать твоей жене, — сделала вывод Лариса.
— А у меня жены не предвидится.
— Лильками будешь обходиться?
У Демида дух перехватило от неожиданно причиненной боли. Он глубоко вздохнул, хмуро взглянул на девушку.
— Неужели ты такая… злая? — через силу спросил он.
— Нет, я не злая, — чуть обиженно ответила Лариса и потом сразу, не желая ничего скрывать или утаивать, резанула: — Это я от зависти! Если хочешь знать — от ревности, сам ты мне безразличен, а завидно. У вас с Лилей хоть какое-то счастье было, хоть какая-то радость, хоть намек на любовь, я же видела, как она тебя на прощание целовала… А у меня никогда ничего подобного не было и не будет. Все может случиться, может, за умницу адвоката замуж выйду, может, не выйду, а вот, чтобы кто-нибудь просто так, как ты когда-то, замерзший палец оттирал, такого счастья у меня больше никогда в жизни не будет. Мне почему-то тогда показалось… Впрочем, не придавай моим словам никакого значения, — вдруг небрежно добавила она, откидывая со лба прядь легких волос, — это не сцена ревности и не признание в любви.
— А у тебя новая прическа… — остановив взгляд на ее волосах, густыми прядями спускавшихся на плечи, сказал Демид.
— Уже давно, а ты только сейчас заметил… Что у тебя к чаю? Есть хочется.
— Голодной не будешь. Я теперь организованный холостяк с неограниченными финансовыми возможностями.
— Часа через полтора мне уже можно будет идти домой.
— Я рад, что ты еще со мной побудешь.
— Разве это важно для тебя?
— А как же? Хорошо, когда рядом с тобой кто-то есть, а такой давний друг, как ты, особенно. И на Фабричной улице, и здесь я все время один, а это, сама понимаешь, не весело.
— Да, веселого мало. Только не просто кто-то… А полтора часа — это большой срок. За полтора часа можно столько успеть натворить…
— И ты уже успела?
— Эта пакость, о которой ты сейчас подумал, не займет полтора часа, — спокойно сказала Лариса. — Интересно, почему ты хочешь казаться хуже, чем есть на самом деле?
— Я не хочу казаться ни лучше, ни хуже. Какой есть, — весь тут.
— Возможно, что и так. Просто я не всегда тебя понимаю.
Низкий столик стоял между креслами, поблескивая полировкой (последнее приобретение Демида), новые вилки и ножи тоже куплены недавно, кого хочешь принять можно. Удивительно, как меняются вещи в зависимости от того, чьи руки к ним прикоснулись. Например, обыкновенный кусок колбасы на тарелке. Демид его положил — никакого вида, а Лариса порезала ломтиками, разложила веером — век бы ел, так аппетитно смотрится. И чай на редкость вкусный… Огляделся немного удивленно — и комната другой стала. Неужели всему причиной присутствие Ларисы? Все вроде бы осталось на своих местах, а вот поди ж ты…
— Я тебе не мешаю? — по-своему истолковала его взгляд девушка. — У тебя не было никаких планов?
Демид с улыбкой посмотрел на нее.
— Тебе мало визита Лили? Нет у меня никаких планов.
И они вдруг весело рассмеялись.
— Ты делай, что тебе надо, — сказала Лариса, вымыв чашки, — а я посижу в кресле и почитаю. Не обращай на меня внимания.
— Хорошо.
Он сел за письменный стол: вот уж чего-чего, а работы ему не занимать. Ну, как ты поживаешь, товарищ математический анализ, ведь весной придется держать экзамен?.. Мудреная вещь высшая математика, чем глубже в нее вгрызаешься, тем больше возникает новых вопросов. Недаром когда-то они с Лубенцовым говорили про математику образов. Интересно было бы на такую хоть одним глазом взглянуть… Но для этого нужно иметь особую силу воображения и дерзость. Вот так однажды скромный, никому не известный студент Казанского университета (к слову сказать, во времени учения с Лениным они разминулись совсем не на много) взял и позволил себе роскошь допустить, что параллельные линии где-то в бесконечности все-таки сходятся, а сумма двух прямых углов не равна ста восьмидесяти градусам. И попробовал с такими мерками и представлениями подойти к обычной Эвклидовой геометрии. Особенного ничего, конечно, не произошло, если не считать, что на основе идей Лобачевского возникла совсем новая геометрия, над многими тайнами которой еще и до сих пор бьются ученые…
Взглянул на Ларису и улыбнулся. Сняв тапочки и подобрав под себя ноги, девушка сладко спала, уютно устроившись в кресле. Длинные золотистые ресницы прикрыли темно-карие глаза.
Осторожно поднялся, укрыл девушку одеялом, она даже не пошевельнулась. Пусть спит. Демида охватило удивительное настроение радостного покоя. Неужели от того, что в его комнате так доверчиво и сладко уснула девушка? Ну, что-то подобное можно было ощутить, если бы это была его любимая, а то ведь Лариска, девчонка. О какой любви здесь можно говорить? Просто смешно, а все-таки душу охватывает неведомая прежде нежность и хочется, чтобы ничто нигде не стукнуло, не потревожило ее покой.
Не на то ты обращаешь свое внимание, Демид, на страницы с формулами математического анализа надо тебе смотреть, а не на девичьи ресницы!
Переход к математическому анализу дался ему без особого напряжения, он лишь взглянул на разрумянившееся лицо девушки, чтобы уверовать в то, что Лариса как была для него подругой детства, так и осталась. А отголосок нежности в душе звучал тихо, мягко, и поймал Демид себя на том, что страницы учебника перевертывает особенно осторожно и бесшумно.
— Интересно, — вдруг прозвучал за спиной ничуть не сонный, даже будто бы раздосадованный голос Ларисы, — если бы я сейчас не проснулась, ты бы не разбудил меня до утра?
Часы с длинными стрелками показывали половину второго.
— Конечно, — просто сказал Демид.
— Ну, выходит, жаль, что я проснулась, хорошо у тебя, тихо, спокойно. Теперь уж ничего не поделаешь, придется идти домой. Проводишь меня?
— А как же, какой бы я был хозяин? Может, еще чаю хочешь?
— Нет, спасибо, — надевая сапожки и вязаную красную шапочку, сказала Лариса, — пойдем. Я поняла, чем ты мне нравишься: не расспрашиваешь, что у нас творится дома.
— Чего расспрашивать, я и без того знаю.
— О, ты далеко не все знаешь. Пойдем.
В передней надела шубку, подпоясалась кожаным ремешком с металлической пряжкой и сказала:
— Хороший был вечер. Я давно такого не припомню.
— А Лиля? Она не испортила тебе настроения?
— А что Лиля? Она только лишний раз подтвердила, какой это был чудесный вечер. Ну, побежали!
На улице встретил их мороз, градусов двадцать пять, не меньше, даже ноздри слипались, если посильнее вдохнуть колкий, будто похрустывающий воздух, а они бежали, весело и беспричинно смеясь, и Демиду подумалось: «Жаль, что Лариса живет так близко».
Около подъезда остановились и разошлись сразу, не медля, ведь они не какие-нибудь влюбленные, которые часами целуются, не в силах расстаться, они просто друзья.
