— Я через полчаса подойду, — сказал Валера.

— Лучше минут через сорок, — сказала Ганя.

«Они считают, что раньше чем через сорок минут я не управлюсь. Ну, дорогие мои, сейчас увидите. Сейчас я вам покажу, на что я способен», — думал Демид, ставя на место очередную микросхему, загибая контакт на другой стороне текстолитовой платы и снова берясь за паяльник.

Почему Валера появился? Неужели прошло сорок минут? Взглянул на большие часы: какие там сорок — больше часа прошло.

— Готово, — сказал Демид и положил на столик припаянный тэз, с удовольствием любуясь своей работой. — Ну, умею я паять?

— Будешь уметь, и скоро, — заверила Ганя.

Демид посмотрел на нее с признательностью; в уголках пухлых губ девушки дрожала улыбка.

— Паять будешь, это верно, — сказал Валера, — но такой тэз Ганя не только постыдилась бы мне показать, но и сама вспоминала бы о нем как о кошмарном сне! Ганя, покажи-ка свой тэз.

Она протянула бригадиру желтую текстолитовую плату с припаянными микросхемами, тот взял ее, положил рядом с Демидовой.

— Смотри.

Демид взглянул и почувствовал, как краснеют, наливаясь горячей кровью, щеки, лоб, даже уши. Детали лежали рядом, внешне будто бы одинаковые и в то же время абсолютно разные. У Гани каждая пайка — аккуратное, круглое серебряное пятнышко, все они одинаковые, а у него одно маленькое, другое большое, третье на сторону съехало, четвертое вообще еле заметно, пятое с шестым слилось…

— Ну, что ж, — глухо сказал он, — конечно, у нее красивее, но ведь и я все правильно сделал.

— Сейчас увидим, — сказал Валера, взял тэз, подошел к большой коробке, рядом с которой стояла пишущая машинка «Консул», сунул его в щель, щелкнул несколькими тумблерами. Сразу побежала перфолента, «Консул» ожил, застучал. — Это контрольный стенд, он все твои ошибки подметит, сейчас посмотрим. Смотри: контакт 17—3 — ошибка; видишь потек припой, два контакта слились в один. 12—7 — нет контакта, не припаялся, 19—11 — слишком долго держал паяльник у контакта, вот и перегорел проводник схемы. Контрольный стенд ни одной ошибки не пропустит.

— Значит, брак? — произнес Демид, с ужасом постигая смысл этого слова.

— Ганя все выправит и тебя научит. Понял теперь, что такое наша Ганя и почему она у тебя за наставника?

Взял ее деталь и опробовал на контрольном стенде. «Консул» молчал.

— Понял, — через силу ответил Демид.

— Значит, неделю поработай под началом Гани, — приказал Валера, — а потом будешь паять самостоятельно. И, пожалуйста, не кисни, смотри соколом: все мы через это прошли. Ну, Ганя, приступай к своим новым обязанностям.

С того дня прошло полтора месяца.

— Молодец, — говорила Ганя, и Демид, ликуя в душе, поражался, какую радость может доставить ему похвала девушки. И правда, не раз потом снился ему первый, словно следами оспы отмеченный тэз. И потом, через много лет, встречая Ганю, он с уважением думал о ней: мастер!

Теперь жизнь приобрела для него особый смысл. Он ходил по земле, как влюбленный, и средоточием, центром этого удивительного чувства был не какой-нибудь человек, не девушка, а завод с его атмосферой возвышенного, интеллектуального труда, ощутимой сопричастности с будущим.

А тем временем дом на Фабричной совсем состарился и погрустнел. Смотрел на вечернюю улицу только одним окном: это Ольга Степановна поджидала Демида. Какое это счастье, что в жизни встречаются такие люди, как его старая учительница! Как он жил бы сейчас без нее? Представить невозможно. Большое это дело, когда с тобой такой друг. Жаль только, что нет рядом Павлова. Правда, в шестой цех Семен Александрович раза три заходил, перекинулся словом с Демидом, посмотрел на его тэзы, кивнул одобрительно и вскоре ушел, даже не ясно было, зачем приходил.

— Павлов родня тебе? — потом спросил Валера.

— Нет, мы соседями были, жили в одной квартире. Хороший он человек.

— Он не просто хороший человек, он, к твоему сведению, один из лучших наладчиков, — с гордостью сказал Валера, — портрет его во всех газетах…

— Портрет одно дело, а хороший человек — совсем иное, — заметил Демид.

— Интересный ты парень, Хорол, — подвел итог их разговору Валера.

Когда вечером Демид пришел домой, навстречу ему из своей комнаты вышла Ольга Степановна и, с улыбкой поглядывая на него, остановилась на пороге. Высокая, сухощавая, прямая, а ей ведь далеко за семьдесят, в зубах, как всегда, папироса.

— Загляни ко мне, дело есть.

— Одну минуточку, только руки вымою.

— Садись, чай пить будем.

— Ольга Степановна, вам не кажется, что я перешел на ваше содержание?

— Нет, не кажется. Зарабатываешь ты почти сто двадцать рублей в месяц, и у меня такая же пенсия. Как видишь, мы с тобой на равных. Садись к столу. Бери колбасу, масло. Ешь.

— Спасибо.

Как-то незаметно у них сложилось общее хозяйство, ужинали они почти всегда вместе, а завтракал и обедал Демид на заводе.

— Я сегодня не так просто устраиваю чаепитие, — прокуренным голосом сказала Ольга Степановна. — Оказывается, на Борщаговке мы с тобой тоже будем соседями. Куда ближе, чем думали. Ты будешь жить в квартире на седьмом этаже, я в такой же квартире над тобой, на восьмом. Квартира, сам видел, небольшая, да мне и не нужно больше, и тут возникает проблема, куда девать всю эту мебель?

Демид посмотрел на учительницу внимательно и улыбнулся.

— Выходит, Ольга Степановна, точь-в-точь, как с котлетами? Ешь, а иначе выброшу!

— Как ты можешь в таком неуважительном тоне со мной разговаривать? — обиделась женщина. И то, как она искренне изобразила на своем лице обиду, окончательно рассмешило Демида. — Не вижу причин для веселья. Я хочу, чтобы ты мне помог. В одну мою комнату вся эта мебель не войдет, а в обеих наших квартирах великолепно разместится. И вот я прошу, чтобы ты временно, я подчеркиваю, временно поставил к себе тахту и два кресла.

— А сидеть в креслах можно будет?

— Где твое ухо, маленький грубиян, — сердито сказала Ольга Степановна, и Демид сразу послушался, подставил ухо. — Одним словом, договорились? Пускай побудут у тебя мои вещи?

— Пускай постоят, — улыбнулся Демид. — Какой же вы трогательный и милый человек, Ольга Степановна. Ну просто слов не найдешь, чтобы выразить!

Через полчаса он вернулся к себе в комнату. Теперь у него и в самом деле не было проблем. На новую квартиру он возьмет с собой портрет отца, этот железный столик от маминой швейной машинки, инструменты, книги и еще табуретку. Кровать только тронь с места — развалится.

Взглянул на переплетенные в кожу Вовгурины записи, потянулся к ним рукой, раскрыл…

В субботу и воскресенье он разрешил себе единственную роскошь в своей жизни — хорошо выспаться. Поднялся в восьмом часу вместо обычных шести, вскочил с кровати и сразу почувствовал, что в открытую форточку тянет уже не морозным, а влажным весенним ветром. И оттого сразу стало легко и радостно на душе.

Взмахнул руками, присел несколько раз, прислушался, не болит ли колено: нет, не болело, все было хорошо, просто отлично. Тогда сделал весь комплекс упражнений, на какой в обычные рабочие дни просто не хватало времени. Удивительная вещь, сколько наслаждения может принести обыкновенная гимнастика, когда ты молод и здоров, когда тебе вот-вот исполнится девятнадцать.

Провел, умываясь, ладонями по лицу, почувствовал: что-то мешает, нет привычной гладкости кожи, присмотрелся повнимательней: эге, робкие волосики покрыли щеки, и на верхней губе тень — пора начинать бриться.

Отыскал кисточку отца, намылил щеки, легко провел по ним бритвой, снова умылся: ощущение такой легкости, словно с лица снял кожу. Посмотрел на себя в зеркало: нет, все в порядке. И гордый вышел из ванны.

Зашел к Ольге Степановне, будто ничего не произошло, но та все заметила и не столько по виду Демида, сколько по его настроению.

— Теперь ты настоящий мужчина, — сказала она. — В связи с этим есть просьба: сбегай купи мне колбасы, масла и картошки килограмма четыре.