— Зачем я вам нужна?

— Может, только для того, чтобы побыть с вами еще несколько минут или довезти вас до дома.

— Вы понимаете, что после этого разговора мне прийти в лабораторию будет трудно?

— Понимаю. — Он вымолвил это слово так обреченно, что Софья неожиданно для себя улыбнулась. — Я ничего не смог с собой поделать…

— А я, против всякого ожидания, возьму и приду, — вдруг сказала она, озорно поглядывая в его глаза.

С того вечера прошло почти два года.

— Вы все знаете про меня? — как-то спросил профессор на исходе первого года их знакомства.

— Да, информации больше чем достаточно…

— И вы… боитесь меня?

— Немного боюсь, — честно призналась Софья.

Разговор произошел в машине, остановившейся в этот момент у светофора; треугольник — поликлиника, спортзал и дом Софьи — Лубенцов уже мог бы проехать с закрытыми глазами.

— Мне жаль, что я не могу сказать вам что-то более приятное, — промолвила Софья, когда машина остановилась около ее подъезда, — но мне кажется, что честность и искренность в отношениях между людьми — главное.

— Может, он пройдет, этот страх?

— Не знаю, — ответила женщина.

Она была уверена, что на следующий день не увидит синих «Жигулей» около спортзала, и даже задержалась дольше обычного, разговаривая с девушками, настолько глубокой была эта уверенность, но синяя машина стояла на своем привычном месте, и ничего не изменилось в голубых внимательных глазах профессора.

После этого прошел еще год, и Софья почувствовала, что надо что-то решать, дальше так продолжаться не могло. Лубенцов любит ее, она это видела, но никогда не позволит себе сказать первым решающее слово. Но и она не может в конце концов броситься ему на шею: ах, я вас люблю, хочу за вас замуж. Где же выход? Так и будут ездить по киевским улицам то зимой, то весной, то летом?..

Софья даже вздрогнула от внезапно нахлынувшего чувства, желания быть постоянно с любимым, делить с ним все, ничего не опасаясь, не думая ни о прошлом, ни о будущем, прижимать к груди их сына… Почему пришла эта мысль? Может, пробил ее женский час, проснулось чувство материнства, подоспела пора, когда она должна решить, иметь ли детей? Нет, дело в том, что она по-настоящему полюбила, любит и хочет повторения любимого человека в маленьком, таком же голубоглазом, как и он, существе…

В тот вечер Софья, в смятении присела на скамеечку рядом с Демидом, и он тут же почувствовал ее настроение. Почему он сразу, как приемник, настроился на волну ее переживаний? Откуда в нем, простом рабочем, эта чуткость? Трудно сказать, может, потому, что сам хватил в жизни немало лиха, а может, оттого, что работает на удивительном заводе, создающем умные машины. Новая жизнь рождает и новую психологию.

Поняв ход ее мыслей, Демид, однако, не решился заговорить первым. Он был уверен, что и отец его, и дед не стали бы расспрашивать человека, у которого болит душа: сам пожалуется или попросит помощи — другое дело, а вмешиваться — только навредишь.

— Как твое колено? — спросила Софья.

— В порядке.

— А я, наверное, скоро брошу спорт. Надоело что-то, видно, старею…

— Ну что вы, Софья Павловна! — протестующе воскликнул Демид.

— Ладно, Демид, спасибо. Я знаю, ты добрый парень, — и помолчав немного, спросила: — Слушаешь лекции Лубенцова, нравятся они тебе?

— И лекции слушаю, и консультации посещаю, и даже вижу, как он частенько одну мою хорошую знакомую после тренировок подвозит домой…

— А ты, оказывается, немножко сплетник… — Софья сказала вроде бы в шутку, а получилось грустно. И голос, и поза ее: поникшие плечи, бессильно брошенные на колени руки, — все говорило о том, как ей сейчас трудно. — Что мне делать? — вдруг неожиданно с горестным отчаянием спросила она.

— Софья Павловна, — удивленно воскликнул Демид, — я вас не узнаю! Вы для меня всегда были образцом здравого смысла.

— Особенно, наверное, когда я проводила эксперименты с Колобком… Это ты имеешь в виду? — криво улыбнулась Софья.

— И это тоже. Встретился вам человек, он показался порядочным, мальчишку чужого воспитывает. Это не так-то часто встретишь… И человек этот был влюблен в вас по уши. Он и сейчас вас любит, этот Колобок, будь он трижды неладен… А потом оказалось, что он — не пара вам.

— Сколько тебе лет, Демид?

— Разменял третий десяток.

— Не похоже. Уж очень рассудителен…

— А это оттого, что я стараюсь делать выводы из ошибок прежних поколений, — засмеялся юноша.

— Богатый опыт. Только когда беда коснется тебя самого — об этом опыте забываешь. Помнишь пословицу «Чужую беду руками разведу, а своя придет — ума не приложу»? Так и у меня. И пришла не беда, а радость, а вот как поступить, не знаю…

— А я вам посоветую.

— Подумать только, — всплеснула руками Софья Павловна, — советчик нашелся!

— Вы подождите смеяться, сначала выслушайте. Сделаем так: завтра суббота, и я приглашаю вас в оперный театр…

— Час от часу не легче! Зачем мы с тобой пойдем в театр?

— Для выяснения ваших отношений. Но, поверьте мне, мы до театра не дойдем. Не успеем дойти… А пока сегодня, из дома, позвоните нашему общему знакомому, скажите ему, что завтра у него свободный вечер, потому что вас пригласили в оперу.

— Он просто плюнет и на меня, и на тебя, и на оперу, и на все на свете! Ты его не знаешь. Он гордый. — Софья Павловна с негодованием отодвинулась от Демида.

— Тем лучше, значит, будет ясно, что никогда не любил вас. Только не думаю. Глаза у него, когда он смотрит на вас…

— Какие?

— Особенные. Нежные.

Они долго молчали, сидя рядом. На ковре перед ними одна из гимнасток выполняла вольные упражнения, отрабатывала прыжки. И было в этом столько пластики, силы, ловкости, что не смотреть на нее, не любоваться было просто невозможно. Но они оба словно и не видели ее.

— Нет, ничего из этого не выйдет, — сказала Софья Павловна.

— Выйдет! — заверил Демид. — В математике часто случается, что негативное решение результативнее позитивного. А ему надо немного помочь, немного подтолкнуть…

— Так это в математике… Славный ты, Демид, добрый, и главное — верный. Спасибо тебе, поговорила с тобой и вроде бы легче стало, — и вдруг озорно улыбнулась, — что ж, будь по-твоему, пойдем в театр.

— Вот это другой разговор! Интересно знать, когда он заберет вас к себе: еще сегодня или завтра?..

Из спортклуба до бульвара Ромена Роллана полчаса ходу, в июне это просто чудесная прогулка. Летит, кружит в воздухе тополиный пух, ветер сбивает его легкими белыми, как снег, ворохами к тротуарам, и они кажутся словно запорошенными. Демид шел не спеша, и на душе у него было не так спокойно и весело, как хотелось бы. Может, и в самом деле затеял глупость с оперой? Зачем ему, в сущности еще мальчишке, встревать в дела взрослых, поживших и повидавших всякого? Сами бы разобрались…

— Демид! — крикнул Геннадий, рядом с ним у скамьи стояли Тристан Квитко и Данила Званцов.

Почему-то именно теперь эта встреча была особенно неприятна Демиду, но не повернешь же обратно, не свернешь в сторону, когда тебя уже окликнули. Пришлось подойти, поздороваться.

— Послушайте, молодой человек, — любезно улыбаясь, проговорил Квитко, — не составите ли нам компанию в кафе «Элион»?

Один раз, помнится, Демид уже отказывался от подобного предложения, если откажется и на этот раз, подумают, что боится, струсил. А чего и кого ему бояться?

— Охотно.

— Вот и прекрасно. Удачно, что мы вас встретили, — Тристан Квитко стоял справа от Демида, чуть поодаль Геннадий со Званцовым. — Вы, наверное, знаете, Лариса школу окончила. Теперь она совершеннолетняя, с паспортом. Это ли не событие? Его надо отметить. Надеюсь, наши юные леди не заставят нас ждать?

И действительно, Лариса и ее подруга Клава вскоре показались на дорожке. Обе в белых платьях, сияющие, как сама юность.