Гусунь невольно тронул висящий под одеждой медальон из белого нефрита – единственная ценность (драгоценность!), которую он нашёл среди матушкиных вещей после её смерти. Откуда она у неё, спросить было уже невозможно. И ещё – матушка, сама неграмотная, нашла для Гусуня учителя. Бывший дворцовый писарь, спившийся и опустившийся, учил плохо, мог заснуть прямо на уроке, хватался за палку по делу и без дела и часто сам забывал, что они уже изучили, но всё-таки «Тысячесловие» под его руководством Гусунь почти одолел и явился в Линшань не совсем уж неучем. А ведь они с матушкой жили совсем не богато, так зачем ей было отрывать от себя и платить учителю, если слуги вполне обходятся без знания иероглифов?

В общем, всё же хотелось верить, что отец у Гусуня был, и, может, даже не из простых. В тот год, когда Гусунь родился, как раз свергли императора, и тогда заклинатели казнили многих. Вот только ждать от мёртвого отца возвращения и признания не приходилось.

Каны жили в квартале Радости Процветания, совсем рядом с главной улицей. На стук сразу же выглянул слуга и тут же провёл Гусуня внутрь. Судья Кан принял его в домашнем саду, где сидел с книгой и приветливо поблагодарил за услугу.

– Глава Ши ждёт ответа?

– Про это глава ничего не сказал, господин Кан.

– Но я всё же напишу, подожди немного. Эй, кто там! Принесите бумагу и тушечницу.

Все необходимое, вопреки ожиданию, принесла не служанка, а сама хозяйка дома. Гусунь с интересом посмотрел на ещё довольно красивую женщину лет тридцати с позвякивающими подвесками в причёске и с подносом в руках. На подносе стоял письменный прибор и лежал лист бумаги.

– Вы опять изнуряете себя делами, мой господин, – мелодичным голосом произнесла она, и Гусунь спохватился, что надо поклониться.

– Да какое же это изнурение, – отмахнулся судья. – Глава Ши прислал письмо, как же я могу не ответить?

– Что-то новое о той девушке, что попыталась отправить людей к водному духу?

– К сожалению, ничего. Ведьма-сообщница скрылась, и её до сих пор не могут найти. Видать, когда они с этой Лан сговаривались о жертве, ведьма никак не ожидала, что это окажется кто-то из заклинателей. Но быстро поняла, что к чему, и испугалась последствий. Хитрая бестия и предусмотрительная.

– Признаться, мне жаль эту девушку, – вздохнула госпожа Кан, присаживаясь за садовый столик напротив супруга. – Конечно, она поступила неправильно, но я по себе знаю, что это такое – терять родных.

– Неправильно? – муж на мгновение оторвался от письма, которое начал писать, и посмотрел на жену. – Многие теряют родных, но не считают это причиной губить невинных людей. Она могла бы обратиться в орден и попросить помощи для души своего брата, но нет – предпочла связаться с ведьмой! Если бы не мастерство бессмертного Хэна и самоотверженность других его учеников, случилось бы непоправимое. Нет, наказание будет заслуженным.

Показалось – или госпожа Кан действительно поджала губы при упоминании мастера Хэна?

– Вы правы, супруг мой, – чопорно произнесла она. Потом повернулась к Гусуню и посмотрела на него с подобием интереса:

– Ты – ученик из Линшаня, не так ли?

– Госпожа Кан права.

– И у какого же мастера ты учишься?

– Этот недостойный – внешний ученик. У него нет наставника, которому он принёс бы ученические обеты.

– Ах, вот как… Но, может, тебе ещё повезёт.

– Многие мечтают стать заклинателями, но не у всех это получается, – не поднимая головы, сказал господин Кан. – Боюсь, юноша уже слишком взрослый для обучения основам. Хотя… нет правил без исключений. Мастер Хэн Линьсюань вошёл в орден в шестнадцать лет и почти сразу стал учеником тогдашнего главы.

– Давайте больше не будем о Хэн Линьсюане, – неожиданно резко бросила госпожа Кан, и муж удивлённо посмотрел на неё:

– Как скажешь, душа моя.

В саду повисло молчание. Пригревало солнце, ласкавшее только-только проклюнувшиеся листья на раскидистом каштане и молодой шелковице рядом со столиком. Чирикали пичуги, господин Кан писал, госпожа Кан думала о чём-то своём, судя по пролегшей между бровей морщинке – не особенно приятном. Гусунь ждал, тоже напряжённо обдумывая неожиданно пришедшую в голову идею.

– Ну, вот и всё, молодой человек, – судья свернул написанное послание и запечатал его. – Отнеси это главе Ши и передай ему моё почтение.

И тогда Гусунь решился.

– Господин Кан, я… этот ученик должен вам кое-что сказать. Не от главы Ши, от себя.

– Что такое? – удивился господин Кан.

– У меня есть подозрение, что лавочник Се, который держит лавку у Ивового моста, занимается чем-то незаконным.

В конце концов, ему не помешает союзник из числа уважаемых людей. Ученики, обвиняющие одного из учителей – это и в самом деле выглядит как-то… не очень. А вот прославившийся своей честностью судья… И госпожа Кан, кажется, тоже не слишком любит Хэн Линьсюаня, она может повлиять на своего супруга, если тот не отнесётся к словам Гусуня всерьёз. Но, подумав как следует, решение сразу обвинить мастера Хэна Гусунь всё же отбросил. Для начала хватит поделиться своими соображениями насчёт контрабанды. А в процессе расследования, глядишь, потянется ниточка и к любимчику главы. Ну а если нет, тогда и обвинить Гусуня будет не в чем. Он просто, как положено законопослушному человеку, рассказал представителю власти о замеченных им странностях.

– Почему ты так решил? – голос судьи Кана звучал вполне благожелательно.

– Этот недостойный ученик однажды посетил парчовый домик Матушки Гу, – Гусунь покосился на женщину. – Прошу прощения у госпожи.

– Что ж, дело молодое, – благодушно кивнул судья.

– В главном зале этот ученик видел второго молодого господина Жуна, игравшего в кости. Служанки сплетничали, что господин Жун часто проигрывает, а ещё, что он часто ходит в лавку Се. Ученик удивился, он знает эту лавку, там нет ничего ценного…

Гусунь излагал, судья Кан поощрительно кивал. О том, что в расследовании участвовало несколько человек, Гусунь умолчал, по его словам выходило, что с уличным попрошайкой разговорился он сам. Госпожа Кан явно заскучала, и когда Гусунь замолчал, извинившись, ушла. Супруг проводил её пожеланием напомнить на кухне, чтобы курицу сегодня к ужину приготовили с перцем поострее, после чего повернулся к юноше:

– Ты правильно сделал, молодой человек, что рассказал мне. Я займусь этим делом.

– Я могу помочь. У меня есть друзья, мы можем…

– О, не стоит, – с усмешкой прервал его господин Кан. – Предоставь всё мне. У учеников Линшаня достаточно забот с обучением, поиск преступников в их обязанности не входит.

Гусунь закусил губу. Этого следовало ожидать. Ох уж эти взрослые! Что ж, значит, они будут искать параллельно.

– Но если господину судье в чём-то понадобится помощь недостойного ученика…

– То я сразу обращусь к тебе, не сомневайся.

После этого оставалось только откланяться. Что Гусунь и сделал.

*Бай – «белый», хэй – «чёрный».

Храм Благодарности и Долголетия действительно производил впечатление. Жулань нельзя было назвать провинциальной простушкой, как-никак, она выросла в роскошном Фэнчене, но и она, вчера впервые попав под эти своды, то и дело приостанавливалась, чтобы рассмотреть расписные потолки с золочёными балками и золочёную резьбу на стенах, красные колонны, пятиярусную пагоду над храмом и огромную, сияющую золотом фигуру Будды в главном зале.

Звучал колокол, внутри и снаружи плавал сизый дым благовоний. Жулань преклонила колени перед изображением дарующего детей Чжан Сяня под шёлковым балдахином. Сколько ей ещё придётся молиться, чтобы Небо наконец обратило на неё свой благосклонный взгляд? Матушка писала, чтобы она не отчаивалась, ведь полтора года замужества – не срок. Кайсинь, старшая сестра Жулань, зачала первого ребёнка через два года, и ничего, сейчас носит уже третьего. Иные и через десять лет, случается, рожают. Зачем изнурять себя печалями, когда счастье, может быть, уже совсем близко?