— Держи, бл*дь, свои руки подальше от нее.

Как будто услышав мою угрозу, придурок убирает руки с ее талии, но не раньше, чем его ладони задерживаются еще на мгновение. И, если на то пошло, я не могу винить его. Лекси очень красивая женщина. Только когда он отступает прочь, я чувствую, как ослабевает узел в желудке. Я делаю глубокий вдох, затем неспешно выдыхаю. Проблемы с управлением гневом будут преследовать меня до конца жизни, но я стараюсь работать над этим. Лекси одета в черные обтягивающие легинсы для тренировки и свободную белую майку, и я наблюдаю за тем, как ворот широкой майки соскальзывает, обнажая ее плечо, при этом открывая вид на лямку ее спортивного бюстгальтера. На ногах у нее белые кроссовки, а на голове густые волосы собраны в высокий хвост. Внезапно воспоминания обрушиваются на меня, и я прикрываю глаза, так отчаянно желая погрузиться и задержаться там на какое-то время. Лекси в моей постели. Лекси стоит на коленях. Лекси сосет мой член так искусно, при этом смотря в мои глаза. Низкий стон вырывается изо рта, в то время как я хмурю брови, обхватывая ладонью свой твердый член, крепко сжимая его.

— Черт.

Я откидываю голову назад и крепко зажмуриваю глаза. Мои губы приоткрываются, когда я отчаянно борюсь, чтобы восстановить контроль над собой; вздох разочарования срывается с губ. Эх. Прошло так много времени. Мне нужна моя детка. Я нахмурился.

А нужен ли я ей? Так же быстро, как пришла, эта мысль стремительно исчезает, и легкий смешок срывается с губ. Конечно же, я нужен ей. Все что ей было нужно — моя любовь. И я не останусь в долгу. Я буду любить ее в ответ, любить со всей силой, она останется довольной, и в итоге я заставлю ее подчиниться мне вновь. И она сделает это по своему желанию. Мне известно, что нравится моей женщине. Время не меняет определенные вкусы. Я точно знаю. Оно не повлияло на мои вкусы. Мысль об обнаженной и покорной Лекси, о моей руке, что удерживала ее густые темные волосы, заставила мой член сочиться желанием. Я сжал его достаточно сильно, чтобы почувствовать тянущую боль и прикусил изнутри щеку, принимая с наслаждением это ощущение.

— Господи Иисусе, — прошипел я, выдыхая сквозь стиснутые зубы. — Мне нужно убираться отсюда.

Но прежде чем уехать, я бросаю еще один взгляд на мою женщину, и как только я делаю это, она разворачивается, чтобы поговорить с девушкой позади нее, улыбаясь открыто, когда вскидывает руку, чтобы прижать ее к груди, и удерживает ее там, делая растяжку. Моя душа взывает к ней. Делая глубокий вдох, я завожу машину, сдаю назад и затем выезжаю с парковки. Давным-давно в стране Богов и Монстров жил был ангел. И звали этого ангела — Лекси.

Лекси

Мне было холодно, и я промокла от пота, но на мгновение проигнорировала острую потребность принять душ. Как только вошла в дом, я крикнула:

— Эй, есть кто-нибудь дома?

К моему абсолютному удовольствию никто не ответил, из груди вырвался легкий вздох, и ноги сами понесли меня на кухню. Схватив стул возле стола, я потащила его, игнорируя тихий лязг, который вибрировал у меня в ушах, а затем встала на него. Открыв самый высокий шкафчик слева, я сунула руку внутрь и вытащила стратегически спрятанную плитку шоколада. Со счастливой улыбкой я слезла со стула, села на него, открыла обертку и откусила огромный кусок.

Закрыв глаза от блаженства, я медленно жевала, наслаждаясь сладким, насыщенным вкусом.

Я посмотрела на шоколадку, чувствуя себя слегка виноватой из-за того, что съела это вкусное лакомство почти сразу после окончания тренировки.

Но потом, пожав плечами, я откусила еще кусочек и произнесла:

— Тьфу. К черту все это.

Именно поэтому я тренируюсь, не так ли? Чтобы могла есть то, что захочу? И прямо сейчас я хочу шоколад, так что…

— Вкуснятина, — пробормотала я, отправляя в рот остаток плитки.

Входная дверь открылась, и мои глаза расширились. Я взяла обертку и засунула ее в лифчик, жуя быстрее.

— Ладно, малыш, — сказала Молли. — Сними обувь и убери свою сумку.

Когда ЭйДжей промчался мимо открытой двери, он крикнул:

— Привет, мам!

Приложив руку ко рту, я продолжила жевать, а затем с трудом сглотнула и крикнула в ответ:

— Привет, дорогой.

Молли вошла в кухню и внимательно посмотрела на меня. Она ухмыльнулась и спросила:

— Ты ела шоколад?

Откуда она узнала?

— Что? Нет, — ответила я слишком быстро.

Тогда она нахмурилась, улыбнулась и поднесла палец к уголку моих губ, затем отстранилась и, ухмыляясь, понюхала палец.

— Шоколад. — Затем ее глаза сузились. — Где ты взяла шоколад? Я тоже хочу.

Черт.

Попалась.

Эта двадцатидвухлетка быстро стала членом нашей семьи. Да, она была юной и сломленной, но Молли подходила нам. Когда Юлий порекомендовал ее в качестве няни на полставки для ЭйДжея, я колебалась. Но я должна была знать, что любого, кого порекомендовал Юлий, проверили трижды.

Он был не из тех, кто любит рисковать. Как и его жена Алехандра.

Я очень скучала по ним.

Они жили с нами в течение шести месяцев, когда переехали в Сидней, и на момент их приезда Алехандра была не в лучшем состоянии. Подвергшаяся нападению и удерживаемая в течение нескольких дней, она пострадала не только физически. Психически она была такой хрупкой, что казалась почти сломленной, ее можно было вывести из равновесия малейшим прикосновением, звуком или дуновением ветра, и после пережитого она почти не разговаривала. Не имело значения, сколько раз я прокручивала это в своей голове; я не могла представить, через что прошла эта бедная женщина.

Всего за несколько дней она потеряла палец, сломала несколько костей, неоднократно подвергалась изнасилованиям и получила необратимые повреждения глаз от рук маньяка с охотничьим ножом. Теперь она была сильно изранена и до ужаса боялась врачей. Однако Юлий все равно любил ее. За то время, что они жили с нами, я лично убедилась, насколько она была сломлена.

Временами это воспоминание все еще преследует меня.

Помню, как проснулась от испуганных криков, плача и тяжелого дыхания, и к тому времени, когда я вскочила с кровати и помчалась по коридору, Юлий уже пытался восстановить контроль.

— Проснись, детка, — произнес он, а затем более отчаянно: — Бл*дь. Проснись! — затем громче: — Ана!

Но крики продолжались, а я стояла в конце коридора, прижав руку к груди в слабой попытке успокоить бешено колотящееся сердце. Когда пронзительные крики и рыдания наконец стихли и сменились тихим плачем, я неохотно вернулась в свою комнату, но сон так и не пришел.

В какой-то момент я услышала шарканье в коридоре, поэтому надела халат и вышла из своей комнаты, и то, что я увидела, разбило мне сердце.

Юлий нес стопку простыней в прачечную. Запах мочи был слабым, но он определенно присутствовал.

Я заглянула в открытую дверь, и, почувствовав мое присутствие, он обернулся, чтобы посмотреть на меня, одетый только в пижамные штаны, он выглядел ошеломленным и измученным. Я не пропустила отметины на его шее и царапины на груди, его кожа цвета мокко частично покраснела.

— Привет, — прошептал он, затем вернулся к запихиванию простыней в стиральную машину. — Извини, что мы тебя разбудили.

Юлий, как я начинала понимать, обладал терпением святого.

— Не беспокойся об этом, — сказала я ему. После короткого колебания я спросила: — С ней все в порядке? — стоя ко мне спиной, он покачал головой, а я вошла в прачечную. — Еще одно воспоминание?

— Она, э-э… — он прочистил горло. — Она запуталась в простынях. Проснулась в ужасе. — Он тихо, устало вздохнул. — Просто несчастный случай.

Было крайне удручающе, что эта милая женщина так много пережила за свою короткую жизнь, что факт того, что она запуталась в простынях, привел ее в такой ужас, что она обмочилась. Меня убивало смотреть, как она отказывается от помощи.

Я была квалифицированным социальным работником. У меня были ресурсы, если бы она только протянула руку и взяла то, что было предложено. У меня под рукой было все лучшее, что есть в австралийской системе охраны психического здоровья. Но я понимала страх лучше, чем кто-либо другой, и то, что он может сделать с человеком, было поистине разрушительно.