– Да вот, зашли с мужем пообедать, – кажется, Ольга вопросу не удивилась, но, скорее всего, она просто не ожидала встретить здесь Киру и растерялась от неожиданности. – Вот… Разреши тебе представить, – обернулась она к крупному мужчине с обильной сединой в темно-русых волосах, – мой муж, князь Дашков, Павел Михайлович!

«О как! Так ты, Олюшка, нынче княгиня Дашкова? Впечатляет!»

Что ж, вид Ольги не позволял сомневаться в ее статусе и общественном положении. Платье, шляпка, горностаевая пелерина, нерядовые драгоценности… и правильный супруг под рукой.

– Приятно познакомиться, ваша светлость, – вежливо улыбнулась она князю, являвшемуся, если она правильно запомнила, сенатором и членом Тайного Совета. – Разрешите представиться! Штабс-капитан Амелина, Кира Дмитриевна! Честь имею, но щелкнуть каблуками, уж простите, не смогу. Одета не по форме.

– Очень приятно! – ответно «улыбнулся» несколько обескураженный таким напором супруг Бывшей-Скавронской.

Похоже, он знал Якова в лицо и был сильно удивлен, встретив его здесь в компании какой-то странной дамы, одетой, как нормальная женщина, но имеющей офицерское звание.

– Все в порядке, Павел! – усмехнулся Яков, вступая в разговор. – Баронесса боевой летчик-истребитель. Двенадцать сбитых самолетов противника, представляешь? Любит ходить в форме и при орденах, но сегодня я уговорил ее одеться по-людски!

«Он мной гордится! – неожиданно поняла Кира, ощущая, как жар охватывает все тело. – И… И, похоже, он меня уважает, а не только…»

Она было подумала о любви, но это слово все еще оставалось под запретом, и внутренняя цензура его не пропустила, поэтому было вовремя заменено на другое слово – «хочет».

– Вы меня не узнали, Ольга Викентьевна? – обратился между тем Яков к княгине Дашковой. – Мы пару раз встречались с вами тут и там… На балу в дворянском собрании, еще где-то… Я Курбский…

– Ох! – выдохнула окончательно дезориентированная Ольга. – Простите, ваше высочество![49] Я вас сразу не узнала.

– Быть мне богатым! – усмехнулся в ответ Яков.

– Куда тебе столько? – удивленно подняла бровь Кира.

Последние пару минут она чувствовала себя, скажем так, несколько неуютно и, пожалуй, даже неуверенно, и от этого начинала нервничать. Оттого и заелась. Не ее это было место, в такой ресторан, в такой отель господа обер-офицеры даже не сунулись бы, не ее круг общения – сплошные князья и графы, да и стиль этого общения ее попросту угнетал, не говоря уже о прочем.

– Денег, Кира, много не бывает, – меланхолично возразил ей Курбский.

– Как скажешь, – пожала она плечами, пытаясь выглядеть задумчиво-рассеянной и холодновато-отстраненной, что ей обычно удавалось, когда попадала в неловкие ситуации. Да и показывать, что у нее, на самом деле, творится на душе, тоже не хотелось. Не здесь, не сейчас, не при Ольге.

– Так и скажу…

– У нас столик заказан, – прервал их бессмысленную пикировку сенатор Дашков. – Могу я пригласить вас, госпожа Амелина, и вас, князь, составить нам с Ольгой Викентьевной компанию?

– У нас тоже столик заказан, кажется… – несколько рассеянно ответил как бы занятый своими мыслями Яков. – Но отчего бы нет? Не возражаете, Кира Дмитриевна?

Курбский очевидным образом издевался над великосветским стилем общения, который преподал ему князь Дашков, но прозвучали его слова отнюдь не оскорбительно, – умный поймет, как говорится, а остальным ни к чему, – и не придерешься, честь собеседника никак не затронута.

– А можно как-то проще? – спросила Кира, все-таки не удержавшая в себе рвущееся наружу раздражение. – Без экивоков и политеса, а?

Она же на каникулах в волшебной стране, а не в штабе, где каждое слово взвешивать надо, да не по одному разу, потому как гадюшник, если говорить начистоту. Хотя и без штаба никак. Наверное, и без этих не обойтись, иначе бы давно слились… Революции не в России придуманы, но и тут пару раз так полыхнуло, что кое-кому до сих пор икается. Однако же пронесло: монархия на месте, и аристократия как-то сохранилась…

– Будем проще, – согласился Яков.

Он, вероятно, уже сообразил, какие чувства она сейчас испытывает, и решил снять напряжение. И способ нашел подходящий: ловко подхватил Кирину руку и поднес ее пальцы к своим губам…

«Приятно, черт возьми! – констатировала Кира. – Лучше бы в губы, конечно, но на первый раз сойдет…»

Она разом успокоилась, но не все так просто. По совести говоря, Кира осталась собой недовольна. Не смогла сдержать эмоции, проявила слабость и теперь переживала уже из-за этого. Из-за своей несдержанности. Из-за того, что Якову пришлось ее успокаивать. Дипломатично, мягко, возможно, совершенно незаметно для окружающих, но все же, все же… Он замечательный, это не подлежит сомнению, но она… Кира никогда не подозревала, что может вот так вот по-глупому раззавидоваться, но факты упрямая вещь. Ничем иным, кроме зависти, ее поведение, увы, не объяснишь. И вроде бы не дура, не размазня. Женщина с интеллектом и характером, а поди ж ты, не устояла. Впустила в сердце зависть, почувствовала дистанцию, отделяющую ее от них, ощутила свое несоответствие этому блистательному миру, этой волшебной стране…

С тем большим усердием она демонстрировала за столом ясность мысли, легкость в обращении, доброжелательность и, разумеется, хорошие манеры. Не унижаться же, в самом деле, и дальше! И так чуть с ходу не опростоволосилась!

Кира происходила из хорошей семьи. В прошлом веке таких называли разночинцами. Не дворяне, но и не плебеи. Отец – инженер, мать – дипломированная акушерка. Оба образованные, воспитанные, а чего не смогли получить дома – в семье купца и в семье мастера краснодеревщика, то приобрели со временем путем упорного труда и самообразования. Так что ни культурная речь, ни умение пользоваться столовыми приборами для Киры проблемой не являлись. К тому же она закончила классическую гимназию и училище летчиков, где учили не только физике и латинскому языку, пилотированию аэропланов и тактике воздушного боя, но и бальным танцам, не говоря уже о языках, которых Кира, к слову, знала целых три. Да и Ольга Бывшая-Скавронская была отнюдь не единственной аристократкой, с которой Киру столкнула жизнь: во второй женской гимназии, в которой в связи с ее местоположением учились и дочери высших сановников империи, и в училище, куда поступали отнюдь не только разночинцы, да и на службе. Особенно в высоких штабах.

Поэтому, проявив волю и взяв себя в руки, Кира поддерживала за столом вежливую беседу, улыбалась шуткам, вставляла уместные замечания, используя для этой цели латинский и французский языки, в общем вела себя так, как, по идее, и должна вести себя за обедом в пафосном ресторане баронесса Багге-аф-Боо. И вот это – пусть и по разным причинам – произвело на некоторых, а конкретно на Якова и Ольгу, неожиданно сильное впечатление. Яков ее такой просто не знал, да и сама Кира, если честно, о такой себе частично забыла, – сколько лет прошло! – а частично даже не знала, что в ней вообще все это есть. Что же касается Ольги, которая кое-что про Киру все-таки знала, ее изумление было связано совсем с другими обстоятельствами.

– Ты давно с Курбским? – спросила она, когда, покинув мужчин, дамы переместились в дамскую комнату.

– Это принципиально? – вопросом на вопрос ответила Кира и, открыв сумочку, достала оттуда папиросы и зажигалку.

– Но это же Курбский!

– Мне что, теперь его на руках носить? – спросила спокойно, дав прикурить Ольге и закурив сама. – Он меня носит, мне этого достаточно.

Вообще-то правда, хотя и не без лукавства. Достаточно вспомнить реакцию Киры на портрет князя Андрея Михайловича. Да и на руках ее Курбский носил пока один только раз, хотя вспомнить об этом, чего уж там, было приятно. Аж в жар бросало!

– То есть у вас все серьезно? – не успокаивалась княгиня Дашкова.

– У нас по-разному, – пыхнула папироской Кира. – Мы с ним, Олюша, в одном полку служим. С одной стороны, хорошо: все время рядом, а с другой – мы же братья по оружию, оба офицеры, к тому же я командир, сама должна понимать…