Заходя в личные покои Якова, я готовился увидеть что-угодно, но только не это.

Комната оказалась абсолютно пустой.

Без окон, без мебели, без каких либо удобств, от пола до потолка обшитая белыми панелями, сплошь испещрёнными следами когтей и клыков. Лишь в коридоре между дверями имелись блага цивилизации и гардероб, а в центре комнаты валялась лежанка, больше похожая на изжёванный матрас.

И вот нашёлся минус тонкого зрения, в котором я видел живое ярче, чем неодушевлённые и не наполненные энергией предметы. На фоне пятен жизни они выглядели блекло и обстановку комнаты Якова я в первые дни своего заселения так и не рассмотрел. А то бы заподозрил неладное раньше.

— Вот так…Сюда… Ложись, Яков. — положив тряпицу на край лежанки, Елизавета побудила его подойти и грузно плюхнуться.

Уткнувшись ноздрями в розовую ткань, он прикрыл глаза и начал ворчать.

— И что теперь? — спросил у Лизки, заходя в комнату и слыша, как с шорохом закрывается дверь.

— Обычно этого оказывалось достаточно, чтобы он пришёл в себя. — был мне ответ, но судя по нервным ноткам в голосе подруги, в нынешнем успехе она сомневалась.

— А что это вообще такое? — спросил, указывая взглядом на тряпицу.

— Одежда его жены, на сколько мне известно, — держа руку в паре сантиметров от его клыков, Елизавета на меня исподлобья взглянула и продолжила. — И прошу, не спрашивай меня подробностей. Это его тайна, не моя. Достаточно знать, что когда он чует этот запах, то вспоминает её и себя. Вот только…

— Что только? — подошёл я ближе, присаживаясь в метре от мохнатой спины и ставя гирьку на пол. Судя по тому, с каким стуком она коснулась поверхности, белые пластины были сделаны из чего-то прочного. И раз они выдержали когти Якова, то жар точно перетерпят. — Сейчас что-то не так идёт?

— Да. Раньше он превращался обратно уже на пороге комнаты, а вот теперь… — Она кивнула в сторону загривка, шерсть на котором становилась только гуще и темнее.

— Агаа… Всё ясно. С него же печати спали. — пробормотал себе под нос, но Елизавета меня услышала.

— Что ты сказал⁈ — вы ужасе раскрыв глаза, она смотрела на меня неверяще.

— Что слышала. Пут нет, цепей нет, а значит они с обратным процессом не помогут. Но… — под испуганным взглядом подруги я крепко взвешивал все за и против. Ведь предстояло то, чего я и в более благоприятное время не рискнул бы делать. Да только нынешние обстоятельства вынуждали заняться этим сейчас или никогда. Монстр-Яков хоть и лежал спокойно, но царапая своими когтями пол, он оставлял следы куда более глубокие, чем предыдущие. А это значило, что если запереть его тут, то недалёким станет момент, когда он отсюда выберется. — Ладно. Если он должен вспомнить, то я могу в этом помочь.

— Семён, что ты хочешь? Стой!…

И не успела Елизавета полноценно возразить, как возложил я руку на спину встрепенувшегося чудовища и всеми силами своими повелел себе и ему…

СПИИИИ…

И провалившись в пустоту, я утащил сознание Якова за собой, надеясь, что и его звериная ипостась заснёт следом.

И вроде это удалось, ведь в темноте меня швыряло, било, трепыхало, как-будто под рукой метался зверь, которого необходимо было укротить. Своим намерением и волей, я крепко накрепко вцепился в его суть и всё тащил-тащил-тащил на дно, пока не осознал себя на бесконечной глянцевой поверхности из серого стекла.

В отличие от внутреннего пространства Анатолия, здесь вся поверхность имела темные, едва заметные чёрные трещины, расходящиеся из одной точки. А именно, от места, где перед дверями стоял Яков. И если бы я не знал, куда именно попал, то в этом человеке я бы точно его не узнал.

Вот где бы подошло сравнение с мумией, так это здесь. Замотанный предельно плотно, он был распят в пространстве и из разрыва ткани на груди сочилась та самая чернота, нитям уходящая в окружающее пространство. Там билось сердце и там же находилась дверь. Поэтому, не долго думая, я подошёл вплотную, руку в чёрный разрыв погрузил и пожелал войти.

И памятуя слова Белого, что в поединке воли, побеждает и подчиняет сильнейший, я решил попробовать иной подход.

В момент атаки на моё вмешательство, когда меня собрались не просто оттолкнуть, а в буквальном смысле съесть, вперёд себя я запустил идею и намерение. Простое и древнее, звучащее словами прабабушки из старой сказки. В ней главный герой перед лицом неминуемого поражения и гибели… вошёл в пасть чудовищу прежде, чем попал на его зубы.

И точно также поступил я сам.

Без драки. Без борьбы. Без сопротивления. Раз хочешь съесть, то ешь! Я твой. Ты победил. Я падаю в твоё нутро как и хотел ты…

Как я и сам того хотел.

И будучи уже внутри я плыл и плыл вперёд сквозь перепутанную паутину, к едва мерцающему свету вдалеке. И если бы я сказал, что путь был долог, то соврал бы.

Он был ужасно долог. Почти что бесконечен.

Свет удалялся от меня, дразня то слева, то справа, то вовсе за спиной. Не раз и не два мне показалось, что всё, теперь я вечный пленник этого сознания, но в какой-то миг свет оказался слишком близок и я успел за него зацепиться. В круговороте ярких вспышек меня закрутило и я услышал.

— Яков, ну наконец-то. Как можно так долго спать? — нежный голос достиг моего слуха и перед глазами возникла картинка.

Стены бревенчатого дома. Камин. Стол с яствами. Красавица жена, чья улыбка теплее солнца проникающего в высокие окна.

— Да дай ты мне поспать, Энэн. — раздалось басовитое и я увидел Якова Кравец, лежащего в огромной подушке посреди гостиной.

Стояла зима. За окном падал снег, но находясь посреди воспоминания, я преисполнялся таким теплом, что сердце заныло ностальгией.

— Вставай, мой волк. Я приготовила тебе рагу, прям так как-ты любишь. И если ты проспишь, оно уже остынет, — проворковала рыжеволосая женщина, наклоняясь и целуя Якова в лоб. — А если поспешишь, то и меня застанешь тёплой.

— Уговорррила, моя дева. — сграбастал Яков женщину в объятия и та зашлась в задорном смехе.

Вот значит как.

Выходит у Якова имелась своя личная жизнь. Стабильная, хорошая и надёжная жизнь, полная радости. Что же с ним тогда случилось?

Стоя посреди гостиной, я пожелал увидеть больше, но натолкнулся на паутину смыслов. Намерением я сумел увидеть только пару лет назад от этого момента и столько же вперёд. Причём события выглядели отрывочно, как если бы убрали дни, часы и даже месяцы, оставив только самое хорошее и тёплое. Всё остальное оказалось в паутинном мареве с увязшими обрывками воспоминаний.

Собственноручно их распутывать я посчитал занятием неприемлемо долгим и также отмёл идею запустить каскад. В отличие от того же Анатолия, у Якова имелся костяк воспоминаний, за которые он и держался. Да, у него имелась когда-то в прошлом счастливая жизнь. Да, помнит её смутно, как сон или наваждение, но для него оно реально. Поэтому все внушения, привнесённые извне он наверняка отметёт, а значит надо запустить процессы изнутри.

Пока я думал и ходил по дому его давних грёз, наткнулся на занятный уголок.

То ли его жена, то ли он сам, разводили в доме мелких животных. Не слишком много, всего лишь пара змей, морские рыбки, ящерицы и пауки. Вернее, один паук, которого и Яков и Энэн с любовью называли Гошей. Размером с целую ладонь, он жил в своём террариуме и на него у меня формировались некоторые планы.

Ведь дорожка между паутиной памяти и пауками была прямой.

Незримым духом открыв терарриум, я протянул ладонь и предложил Георгию переползти. Будучи в воспоминании вполне себе живым, он заползти не отказался и вот я уже держу мохнатое восьмиконечное животное, с интересом его рассматривая.

— Гоша, значит? Ну что же, надеюсь память о тебе поможет твоему хозяину всё вспомнить. — сказал ему задумчиво, глядя в четыре глянцевых глаза насекомого.

Тот ничего мне не ответил, шевеля хелицерами и переступая мохнатыми лапками. Яков запомнил его умным и кротким, что несомненно играло мне на руку. Сосредоточившись на нужном смысле, я принялся вгружать в него принцип поведения, который будет работать даже когда я покину сознание Якова.