Медсестра принимает новую попытку попросить меня о заполнении документов, и я сдаюсь. Даже рад отключить хоть на какое-то время свою голову и думать о другом.

Примерно через час и почти целой пачки выкуренных сигарет в приемное отделение выходит врач. Я встал в ожидании его вердикта и пытаюсь, пока он идет, прочитать ответ в его глазах. Не смотрит в мои глаза, и поэтому надежда тает с каждым его шагом. Подойдя ко мне, он спокойным механическим голосом произнес:

— К сожалению, у пациентки произошел выкидыш.

Я развернулся и оперся головой об стену. Боже! Мы потеряли малыша! Мой кроха так и не увидит этот мир. Я никудышный отец. Я не смог его спасти! Я не успел. Видимо, последние слова я произнес вслух, так как врач тут же продолжил:

— Произошла отслойка плаценты, поэтому у плода не было шансов.

Врач говорит спокойным и холодным голосом, использует простой медицинский термин — плод. Говорит так сухо, словно как о нечто неодушевленном. Но для нас с Таней это был младенец! Наш первенец, долгожданный и уже до безумия любимый кроха! Но его больше нет. Нет. Эти слова раздаются эхом в голове.

Нужно присесть, сделать глубокий вдох. Пытаюсь сесть на сиденье, но меня начинает вести, уводит в сторону. Доктор подхватывает меня за рукав, усаживает и просит медсестру сделать мне укол с глюкозой. Можно сразу в сердце? Хочу потерять способность что-либо ощущать в данный момент. Хочу стать бесчувственной амебой. Иначе, как это пережить?

Сразу мысли возвращаются к Тане. Как она там? Мне кажется, сегодня она узнала, что можно, для нее уже даже дважды, заживо умереть, при этом не покидая этот мир ни на минуту. Просто умирает часть твоей души, сердца, надежды. Просто в один миг — ничего от тебя не остается. И это жуткое состояние, которое я испытал теперь на собственной шкуре. Я понимаю, через что она проходит, и как ей нужна моя поддержка.

Уточняю, придя в себя, можно ли Таню забрать домой? Отвечают, что до десяти утра завтрашнего дня она останется здесь под присмотром врачей, сохраняется риск открытия кровотечения. Договариваюсь, что завтра приеду за ней, поднимаюсь с сидения и еду домой.

В пути набираю телефон Тани, но она не отвечает. Как потом выяснилось, забыла дома телефон. По пути домой захожу в магазин и покупаю бутылку водки. Сажусь на кухне и наливаю до краев целую стопку водки, залпом выпиваю. Еда в глотку не лезет, поэтому не закусываю. Наливаю вторую. Поминаю нашего малыша. Выпиваю. Почему так жизнь не справедлива? Поднимаю голову вверх и ору на всю кухню:

— Что тебе еще от нас надо? Разве мы не заслужили свой кусочек счастья? — опускаю голову и уже спокойным голосом продолжаю. ­– Мы так ждали этого малыша, так надеялись на чудо! Разве это не жестоко, давать надежду, а потом ее отнимать без малейшего повода? За что? — Снова срываюсь на крик. — За что? Сука! — смахиваю рукой всё со стола. Бутылка водки падает, но не разбивается, только ее содержимое плещется по полу. Пушки уже и след простыл, но вижу, как она выглядывает из спальни, наблюдает за мной, контролирует.

Встаю и иду в душ. Хочу проснуться от этого ужаса. Пусть мне всё это снится! Просто ужасный и страшный сон. Но, к сожалению, это не сон, это моя чертова реальность. Я снова возвращаюсь в ад.

Захожу в душ и с первыми каплями теплой воды в моих глазах появляются слезы. Они смешиваются с приятной водой и стекают по телу. Как баба распустил нюни, стою, реву, но ничего не могу поделать. Это боль внутри, она сильнее меня. Она рвется наружу. Я так надеялся, что к сорока годам я узнаю, что испытывает человек, когда его обнимают детские ручки собственного ребенка. Я смогу ощутить важность, величие и такую большую любовь смотря на свой собственный маленький комочек счастья. Я просто стану для кого-то отцом. Оказывается, это так важно! Так хочется быть для кого-то бесконечно любимым и родным! Ведь дети, как и ты их, любят бескорыстно, без остатка, просто потому что ты есть у них!

Сейчас надежда испытать эти эмоции на собственной шкуре утекает вместе с моими слезами. Мне не суждено всего этого узнать. Видимо, я не заслужил. Хорошо, я смирюсь с этим, со временем. Но почему Таня страдает? Почему она? За что ей такие испытания? Ведь она не многого от жизни просит? Простого женского материнского счастья. За что с ней так жестоко?

Вытираю слезы, ополаскиваюсь холодной водой. Мне нужно быть сильным. Я нужен Тане, сейчас как никогда. Я должен ей помочь пережить это в очередной раз. И чувствую, что второй раз это будет сделать намного сложнее. Второй выкидыш ее не просто надломил, он ее сломал. Я это еще в машине прочитал по ее отрешенному взгляду. Но отгонял эти мысли, ведь у меня была надежда. Но теперь уверен, что Таня уже тогда всё для себя поняла. Она сдалась, у нее не осталось сил бороться с судьбой. И теперь я должен отдать ей свои силы, чтобы мы могли идти дальше. Вместе, несмотря ни на что, рука в руке. Ведь впереди нелегкий путь, в котором, в первую очередь, нам нужно это просто вместе пережить, а уж потом — найти смысл жизни. Иначе нам не выбраться из этого болота, который с каждой минутой от тоски, потери и злости засасывает всё глубже.

Наступило утро, новый день. Но что он нам сегодня принесет? Как там моя Танюшка?

Вчера долго не мог уснуть. Память постоянно прокручивала наши счастливые моменты ожидания малыша, нашу радость, эйфорию от приятной новости, наше возможное будущее. Я ворочался, крутился в постели, но никак не мог найти удобное положение. Смогла мое беспокойство успокоить только Пушка. Она пришла, легла на Танино место и замурчала. Даже сделала вид, что не заметила, что я ее пару раз погладил. Пушинка, как истинная дама, всё тоже чувствует и понимает. Сам от себя не ожидал, но неожиданно, в этот миг, заговорил с кошкой:

— Пушинка, ты же все понимаешь. Тане сейчас очень плохо и нам с тобой нужно помочь ей, мы должны быть рядом. Один раз ты уже ее спасла, помоги и в этот раз! Это будет сложнее, но у тебя теперь есть единомышленник.

Лысое чудовище только ухом повело слегка. Я тяжело вздохнул, уже с кошкой беседую, дела плохи. Отвернулся и под ее мурлыканье уснул.

Утром встал, прибрал кухню. Намыл полы и убрал следы вчерашнего разгрома. Приготовил мусорный пакет, чтобы замести окончательно следы. Взял сменную одежду Тане и поехал в больницу.

В больнице передал медсестре одежду и застыл в ожидании выписки моей Танюши. Хочу скорей ее увидеть и боюсь ее увидеть. Как найти нужные слова? Чем помочь, если у самого дыра в сердце с кулак.

Наконец, вижу, как с пакетом в руках выходит моя Танюшка. Вернее, это не моя Таня, это ее тень. Ведь такой чужой, бледной и «холодной», я ее еще никогда не видел. Взгляд такой пустой, отрешенный, рассеянный. Плечи опущены и чуть прижаты к шее. Живая мумия, не иначе.

От ее вида сердце пропускает удары, отдается болезненным пульсом в голове. Как же больно видеть ее в таком состоянии. Я обнимаю ее, но она как бездушная кукла, которую кто-то выкинул за ненадобностью, но перед этим изрядно вытряс всю душу. Нет эмоций, нет радости, нет желания жить.

Переплетаю наши пальцы рук, другой рукой забираю пакет. Заглядываю в него, там ее джинсы со следами и напоминанием боли и потери. Тяну ее к выходу и выкидываю по пути этот пакет. Ни к чему вспоминать о плохом. У нас есть будущее, мы есть друг у друга, и я верю, что мы можем быть счастливы.

Сажу ее в машину и сажусь за руль. Она на автомате пристегивается и просит отвезти ее домой, к себе домой. Но я не оставлю ее одну. Ни за что! Только не в этот момент. Молча доезжаем до моего переулка. Сворачиваю в дворы и паркуюсь на стоянке. Она поднимает на меня изумрудные, но такие пустые глаза, и говорит:

— Рома, я хочу к себе домой, хочу побыть одна.

Я беру ее за ладонь и стараюсь как можно более спокойным и уравновешенным голосом ответить:

— Танюш, я хочу быть рядом. Позволь мне просто быть рядом с тобой! Хочешь побыть одна — побудь, я не потревожу, даже заходить к тебе в комнату не буду, но только не гони меня. ­– Она изучает мое лицо, медленно проходит взглядом по нему, но я словно для нее чужой человек. И это так страшно. Но не теряю надежды все исправить, поэтому продолжаю. — Ты мне сейчас очень нужна! Я не смогу без тебя! Мы должны быть рядом, чтобы просто это как-то пережить.