Приведя его в порядок, он надел акваланг и нырнул в воду. Больше семи минут не появлялся наш друг, а потом выплыл далеко-далеко от берега. Лежа на спине, Лауринас разбрызгивал ногами воду и что-то напевал.

Вскоре к нему присоединился и Сигитас. Они резвились в воде, как дельфины. Подбрасывая в костер хворост, я слышал как они громко переговаривались:

— Брр… Какая холодная вода…

— Чувствуешь, как засасывает?..

— А какая темная!

— Постой, кажется, меня сом по лбу хвостом хлопнул…

Вдруг на берегу появилась запыхавшаяся Гедре. Она сорвала с головы платок, помахала им и звонко крикнула:

— Сигитас, Лауринас! Вернитесь… Сейчас же вернитесь! — В голосе ее звучала тревога.

Не успели парни выбраться на берег, как из кустов с шумом вылезла Ниёле в сопровождении седого как лунь, сгорбленного старичка.

— С ума вы сошли! — прохрипел он дребезжащим голосом. Воспаленные, дряблые веки его дрожали, в поблекших глазах застыл страх. — Знаете ли, куда голову суете?.. В самую пасть дракону, подводному змею… Как цапнет вас, косточек не останется, мать родная оплакать не сможет… Бывали и у нас такие храбрецы, да только за свою глупость кровью расплачивались.

Мы вмиг окружили его, не понимая, о чем он бормочет и что пророчит. Больше всех горячилась Гедре, она поддакивала ему и вместе с ним уверяла: да, в озере обитает страшное чудовище, которое легко может откусить ногу или руку. Ниёле вспомнила даже, как однажды читала в газете, что в каком-то озере в Англии обитает допотопный змей. Кто знает, может, и тут то же самое. С тревогой поглядывала она на Сигитаса, а тот лишь плечами пожимал да посмеивался над ее фантастическими догадками.

— В каком веке, спрашивается, мы живем? — говорил он. — Я убежден, что последний дракон умер, когда мы перешли из первого класса во второй…

Лауринас оказался более сдержанным. Он утверждал, что озеро в самом деле очень глубокое и вода в нем холодная. Следует быть осторожным…

А старик, присев на пень, твердил свое. Неужели, мол, прошлой ночью чудовище не вылезало на берег? Это оно, встав на задние лапы, опираясь о хвост, ломало и крошило верхушки сосен… В ту пору тоже деревья были как серпом скошены… Спрашиваете — когда? Очень давно: может, пятнадцать, а то и двадцать лет тому назад. Гляньте на ту сторону. Видите пополам расколотый дуб? Это его работа. За одну ночь вершину такого дерева, как полевую метлицу, снесло.

Зигмас скептически улыбнулся, пожал плечами и насмешливо пробормотал:

— Ну, знаете… Ну, знаете… — И, склонившись ко мне, прошептал: — Старикашка от старости рехнулся немного… С виду ему каких-нибудь девяносто… Для такого молния — светопреставление…

Так началось это необычное утро. Мы, конечно, не верили в существование подводного змея, однако ощутили беспокойство. Озеро, по своим очертаниям похожее на ущербный месяц, показалось нам каким-то зловещим. В самом деле, почему в нем такая темная вода? И что таят в себе его глубины? О чем могут они рассказать?

Я увидел, как Сигитас внимательно глядел на воду, а его широкая грудь, отполированная солнечными лучами под бронзу, беспокойно вздымалась. Он то и дело облизывал губы, будто ему хотелось пить.

Старичок сообразил, что мы не оценили его предупреждения. Обидевшись, он с трудом приподнялся и пробормотал:

— Как себе знаете, а я за вас помолюсь. Все едино кому-нибудь живым не вернуться… Спросите хотя бы у Руджёкаса. Парень тоже нырял как рыба, а полбока в озере оставил… На всю жизнь калека. Да что говорить, вы сами можете взглянуть на след дьявольских зубов, Руджёкас сейчас к воде ни на шаг!

— Давайте разыщем этого Руджёкаса! — воскликнула Милда. — Эй вы, мужчины, беспокойные души, пошли прочь!.. Не умеете вы со старым человеком разговаривать по-серьезному. Садитесь, дедушка… Что они понимают, эти сорванцы… А мне все это очень интересно… Ниёле, Гедре, присаживайтесь рядом…

Зигмас сразу извлек пользу для себя — вытащил блокнот и стал набрасывать эскиз: седой, дряхлый старик, окруженный девушками! Все это так походило на древнее предание — старый литовский жрец-вайдила рассказывает легенду юным весталкам.

А мы тем временем растянулись на солнышке и стали жарить свои спины. Нам было ничуть не страшно, сказкам давно никто не верил, а многие из нас даже удивлялись суеверным людям.

Но события обернулись не в нашу пользу.

Оказалось, что этот Руджёкас никем не был выдуман. Вскоре девушки привели в наш лагерь здоровенного, широкоплечего детину лет тридцати, с виду спокойного и добродушного. У него был один изъян: он сильно хромал на левую ногу.

— Двадцать лет тому назад я нырял как рыба. Никто из односельчан глубже меня не нырял. Я хватал монету на лету в воде. И вот как-то раз меня едва эта вода не схватила… Это вон на той стороне, против старого явора, в каких-нибудь двухстах метрах от берега… Вон там, видите, где кончаются кувшинки. Видите заросли этих белых цветов…

Но слов его нам показалось мало. Мы попросили, чтобы он показал следы увечья, о котором говорил старик. Руджёкас сбросил рубашку. Мы ахнули. Страшный шрам шел по его левому боку, захватывал часть живота и кончался в паху. Казалось, будто кто-то, взмахнув острым как бритва ножом, пытался отрезать часть тела.

— Ну а вы в тот момент что-нибудь видели?

— Я ясно видел длинные, широкие щупальца… Словно это была огромная рыба с острыми, загнутыми назад плавниками. Громадина с половину нашей деревни. Я ударился об один плавник, и меня будто ножом полоснуло. До того я мог пять километров пробежать без передышки, а после ранения, как видите, охромел.

— А может, это было старое дерево? Или коряга?

Руджёкас грустно улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Это место я знал как пять своих пальцев. Там никогда ничего не было. Дно чистое и гладкое. Я там всегда нырял, на дне чистый песочек. Наберу ракушек и вытащу их на берег всем на диво. Девушки нанизывали их на нитки и делали ожерелья. В тот раз я вынырнул, обливаясь кровью, еле доплыл до берега и ухватился за куст. Там я потерял сознание и едва не утонул. Ребятишки вытащили.

Мы молчали в задумчивости. Молчало и темное, нахмурившееся озеро. От него веяло прохладой.

Вдруг Сигитас стал привязывать акваланг.

Ниёле крикнула:

— Сигитас, не смей!

— Неужели наша семерка сдастся, опустит свое знамя? — спросил он изменившимся голосом. — Эй, ребята, кто со мной?

Все мы бросились к лежавшему на траве второму аквалангу, однако Зигмас оказался быстрее всех. Он упал на него и подмял под себя.

Девушки очень перепугались. Гедре схватила художника за руку и, едва сдерживая слезы, умоляюще глядела ему в глаза.

Зигмас стал лихорадочно привязывать ремни, хотя пальцы его не очень-то слушались и он с трудом застегнул пояс.

Был полдень. Солнце высоко поднялось над озером и залило его ярким серебристым светом. Где-то в лесной чаще печально прокуковала запоздалая кукушка. Над тростником взлетела и плавно захлопала крыльями цапля. Ее черная тень скользнула по водной глади.

Два храбреца забредали все глубже и глубже. Потом один из них махнул нам на прощанье рукой, и вода над ним сомкнулась. Две волны набежали друг на друга и растаяли. Теперь не было видно ни Зигмаса, ни Сигитаса.

Гедре ничком упала на мох и прикрыла ладонями лицо. Лауринас не отрывал глаз от часов — было условлено, что на первый раз пловцы пробудут под водой ровно пять минут.

— Пять… шесть… семь… — громко считал Лауринас. Его голос начал дрожать, стал более отрывистым и хриплым. — Восемь минут…

Ниёле расплакалась:

— Почему мы не взяли лодку? Как могли мы их отпустить без сигнального каната?

Но ее никто не слушал. Все смотрели на озеро.

Неужели в нем и впрямь обитало чудовище?

— Лодку! — с тревогой крикнул Лауринас.

Милда стремглав бросилась к другому берегу, где виднелся одинокий рыбак в утлой лодчонке.

— Лодку! Лодку! — кричала она. — Сюда, скорее! К нам!..