— Что осталось бы от твоего заработка, коли б не моя игла?.. Подумай, сколько я одного мыла извожу…
— Пойдем отсюда, поскорей пойдем, Моника… — сказал Игнас. — Уйдем, пока люди не заметили, что мы вокруг этой будки бродим…
Однако Моника была не из тех, кто сдается без боя. Спор надолго затянулся. Изо дня в день все о том же.
— Чудак! Ведь я тебя от грязных машин избавить хочу… — как-то начала она вновь. — Коли б не моя игла…
Игнас, который что-то писал в тетради, поднял голову.
— Игла? — сердито спросил он. — Как видно, машин ты и впрямь не любишь, одна лишь игла да всякие тряпки тебе по душе. Но знай, из тряпья ты мне гнездо не совьешь! Слишком большим стал. Не помещусь. А о твоей волшебной игле я тебе вот что скажу. Как ты думаешь, долго ли человек на земле живет?
— Сколько этой жизни нашей…
— Ничего ты не понимаешь. Я не об этом. Человек живет и ходит по земле уже полмиллиона лет. А когда он свои самые умные машины стал строить? Тоже не знаешь? Совсем недавно. Каких-нибудь двести лет. С тех пор он и стал разумным существом. А ты его хочешь в дырявую калошу посадить…
Плачет, отчаивается Моника, что муж у нее такой упрямый. Желая его наказать, даже постель отдельно постелила. Но Игнас не уступает. Долго по вечерам сидит дома — уткнется в тетрадь и что-то пишет. Моника исподтишка наблюдает за ним. Не другой ли письмо строчит? Хочется ей подойти, глянуть через плечо, да гордость не позволяет. Лежит, притворяясь спящей, а сама все глаза проглядела. Игнас устанет, встанет, вытянув руки и сжав кулаки, потянется и уйдет на кухню. Напившись воды, возвращается и снова садится за стол.
Монике очень хочется его подозвать, как делала это раньше: «Ну поди, поди сюда ко мне, я не могу без тебя уснуть». Но прикусывает язык. «Почему он считает меня дурой? Почему мы не можем дом построить, как другие? Ведь для начала у нас и сбережения есть…»
Моника не уступает, Игнас тоже.
За последние дни Игнас будто совсем взбесился. Уедет в район и домой глаз не кажет. Окончательно от рук отбился. Все время где-то на стороне околачивается. И кому, спрашивается, он постоянно письма пишет?
Как только опустится солнце, Моника выходит на крыльцо и поджидает мужа. Может, сегодня вечером этот непоседа появится? Но вокруг тишь, пустота. Не слыхать грохота подъезжающего трактора.
Моника подходит к старой развесистой груше.
Неподалеку торчит из земли большой красный камень. Моника в раздумье садится на него. На душе горько. Ведь ее доля так же тяжела, как этот камень, с незапамятных времен лежащий у ветхого домика. Его не сдвинешь с места, не увезешь…
Моника вздыхает, оглядывается: вокруг поля, усеянные камнями, будто когда-то, давным-давно, по холмам и долинам пробежал великан и из гигантского сита рассыпал их. Неужели и она — брошенный на произвол судьбы камень?
Сегодня Игнас наконец вернулся.
— Видела? — вбежав, оживленно крикнул он и схватил ее за руку. — Ты только пойди взгляни.
Моника вырвала руку.
— О доме ты лишь тогда вспомнишь, когда грязное белье на плечах гнить начинает.
Все же подошла она к двери, оперлась о косяк.
Что тут особенного? Стоит себе трактор, а из его носа торчат длинные железные когти. За два года вдосталь насмотрелась она на железо и нанюхалась газолина.
А Игнасу все не терпится. Он вскакивает на своего великана, усаживается в кабину и заводит мотор.
— Глянь, как машина разглаживает землю! — кричит он.
Трактор пыхтит, грохочет, хоть уши заткни. Но вот скрипнул рычаг и нос оскалился железными клыками. Глубоко в землю вонзаются острые зубья, прямо под ее заветный камень. Трактор натужно тарахтит и выдирает его из земли. Яма раскрывает свой зев — в ней шевелятся потревоженные черви. Юркнула серая полевая мышь. С давних пор неподвижно лежал камень в земле, а теперь вдруг повис в воздухе, схваченный стальными клещами. Поднял его Игнас, отвез поодаль и бросил у дороги.
Страшно становится Монике. У нее отняли даже тот камень, на котором она отдыхала… А Игнас поворачивает машину обратно, вновь подъезжает и улыбается, будто ничего не случилось…
И Моника поняла, что никогда не усадить ей Игнаса в зеленую будку. Пусть себе околачивается… Ну хоть бы тут пускай собирает камни. Лишь бы она его в окошко видела…
Станет шить, глянет в окно — а ее Игнас рядом, к другой не ушел. И писем больше писать не будет…
— Вернусь, милая, деньков через десять… — гордо заявляет Игнас. — Ждут не дождутся меня в Паежерисе… На стройке плотины камней не хватает. Трижды звонили. Всё торопят, чтобы свою конструкцию скорей заканчивал. Ну а теперь — ого! Поди, обними, поцелуй, ворчунья ты моя…
Моника бледнеет.
— Когда ты уезжаешь? Сегодня?
— Пообедаю и поеду.
— Можешь ехать и не возвращаться!
И на Игнаса вновь обрушивается град упреков. Его лицо бледнеет. С урозой в голосе он говорит:
— А ты потише… поспокойнее…
— Уезжай! Скорее уезжай! Ты мне больше не нужен!
— Может, другого ожидаешь?
— Найдется, кто и посочувствует мне! — подбоченясь, кричит Моника. Ее грудь тяжело вздымается. — Подумаешь, нужен мне такой неряха. Обнимайся и целуйся со своими камнями!..
— Так вот ты как… — тихо цедит Игнас. — Повтори, что сказала…
— И повторю… Можешь совсем не возвращаться!..
Игнас с шумом выдохнул воздух, глянул на нее исподлобья и, резко повернувшись, вышел. Громко хлопнула дверь.
Моника бросилась на постель, в досаде зарылась в подушку. Она поняла, что слишком зло над ним посмеялась. Но если сейчас уступить, побежать за ним вслед, извиниться — тогда Игнас, пожалуй, совсем распустится. После этого ему и слова наперекор не скажи. Найдется ли на свете жена, которая не захотела бы одержать верх над мужем?
Моника лежала и с нетерпением ждала. Он должен вернуться.
Но Игнас не возвращался. Во дворе затарахтел трактор. Долго шумел он, ездил взад и вперед, даже к самой двери подъехал — видно, таким манером Игнас заманивал свою жену во двор. «Еще немного помучаю! Больше любить будет», — улыбаясь сквозь слезы, думала Моника.
Наконец трактор тяжело запыхтел возле самого порога, а потом выехал со двора… Грохот стал затихать. Моника припала к окошку и с грустью провожала машину, пока та не исчезла за березовой рощей.
Утром Моника встала с головной болью. Теперь она знает, что ей делать. Сегодня же она поедет на попутном грузовике кооператива до самого Паежериса. Надо Игнасу свитер отвезти, оставить харчей. Ведь он в чем был уехал и голодный… Теплота разлилась у нее в груди. Моника больше не сердилась, ей было лишь чего-то жалко.
Сборы были коротки. Но что это? Хочет Моника дверь отворить, толкает ее, а та ни с места. Экая чертовщина! Наконец, догадавшись, она распахнула окно и глянула в палисадник. Чего доброго этот сорванец Игнас дверь доской заколотил.
Выглянула в окошко и едва чувств не лишилась. Огромный, хорошо знакомый ей красный камень привален к самой двери.
— Господи, заживо похоронил!
Вмиг сняло всю нежность к Игнасу. Какой позор! Вся деревня надрываться от смеха станет! Начнут языками чесать!
Выплакавшись, бросилась к ближайшим соседям. Пряча улыбки, люди обошли огромный камень, похлопали его и сказали:
— Сила-то какая! И как он приволок этакий? Тут, милая, без полка солдат не обойдешься. И то как знать, сдвинут ли его. Без машины сюда и не суйся.
В полдень прибежали девушки за платьями. Моника выставила им табурет. Девушки, прыская от смеха, влезли в окно. Тем временем молодежи полный двор собралось. Кричат, свистят, подшучивают — ну просто от стыда хоть сквозь землю провались.
Моника тем же путем выпустила гостей, убрала табурет и окно завесила. Затаилась внутри, будто дома живой души нет.
А народу все больше прибывает — подойдут, поглядят и, столпившись у забора, толкуют.
Какой-то сельский грамотей даже историю вспомнил и рассказал старикам о рыцарских временах. Когда-то давным-давно рыцари заказывали своим мастерам особые пояса с замками. Опояшут они такими поясами своих жен, а сами рубить сарацин отправляются…
