— Виттерих! — негромко сказал Добрята.

— Я тут, мой король! — немедленно отозвался тот и подскочил к господину, выбросив длинную щепку, которой ковырял между зубами.

Виттерих, герцог Лугдунума, патриций Прованса и магистр пехоты, стоял сзади в паре шагов и с неподдельным интересом слушал этот забавный разговор.

— Убить старого козла? — белозубо улыбнулся гот, сражая мужественной красотой королевских служанок, которые пялились на него, не слушая ни слова из его речей. — Я со всем удовольствием его прирежу, только скажи. Он меня давно бесит.

— Не нужно его резать… пока не нужно… — Добрята немигающим взглядом смотрел на своих жен, которые находились в полуобморочном состоянии, вспоминая о судьбе своих предшественниц, королев франков. Меровинги со своими женщинами не церемонились, и убивали их за куда меньшие прегрешения. Судьбы несчастных, которых раздавило бремя власти, мелькали перед глазами обеих королев, предрекая им самую страшную участь. Девушки вспоминали то, что случилось в Галлии за последние сто пятьдесят лет. То, о чем им рассказывал отец, готовя к новой жизни… То, от чего он хотел их уберечь…

Теодогильда — сгнила в монастырской келье, не видя солнечного света до самого конца. Она не испытывала особенной тяги к монашеству, но кто ее спрашивал.

Билихильда — забита насмерть собственным супругом, родным дядей их мужа, в припадке ярости.

Галесвинта — задушена по приказу короля Хильперика, отца Хлотаря II, который через девять дней женился на другой. Первая жена ему просто надоела.

Маркатруда — отравила сына соперницы, после чего была избита мужем до полусмерти и отправлена в монастырь, где немедленно умерла в расцвете лет. Видимо, ее доконали муки совести.

Фавлейба — родная бабушка их мужа, отравлена вместе с дедушкой за семейным обедом. Ей просто не повезло. Она оказалась не в том месте и не в то время.

Теодехильда — тетка их мужа. Убита вместе с детьми по приказу короля Теодориха, их собственного свекра.

Брунгильда — прабабка их супруга. Ее пытали три дня, а потом привязали к хвосту коня, разметав тело по камням.

Аудовера — первая жена короля Хильперика. Сослана в монастырь, где убита слугами Фредегонды, матери Хлотаря.

Базина — дочь Аудоверы, изнасилована теми же слугами и заперта в монастыре. Она так никогда и не вышла замуж, опозоренная навек.

Ригунта — изнасилована по приказу родной матери, Фредегонды. Умерла очень странной смертью в юном возрасте. Ходили слухи, что мать ее отравила.

Хлада — тетка Хлотаря II, сожжена заживо вместе с детьми…

Их муж, от которого они понесли по ребенку, предстал перед ними в истинном обличье. В обличье зверя, достойного своих славных предков, потомков Меровея.

— П-п-прости! — из огромных глаз Клотильды по пухлым щечкам покатились горошины слез, а ее губы мелко задрожали. — Я сказала глупость… я не подумала… Не-не-не… убивай… молю…

Добрята смотрел на них ледяным взглядом, вспоминая тот самый день…

Два года назад. Новгород. Словения.

— Нарекаю тебя Хильдебертом, — владыка Григорий в третий раз окунул Добряту в крестильный бассейн.

Баптистерий[36] церкви сегодня был почти пуст. Владыка Григорий, его светлость князь Самослав и Добрята. Это было единственным местом базилики, где могли находиться некрещеные. В сам храм князю ходу не было, это стало бы неслыханным кощунством. Добрята оделся в белые, до самой земли одежды, которые служили символом чистоты. Он прислушался к самому себе. Да вроде бы все, как обычно, ничего не поменялось, но он теперь самый настоящий христианин. Чудеса, да и только!

— Помни, сын мой, — напутствовал его владыка Григорий. — Ты теперь не только слуга господа нашего. Ты все еще верный слуга его светлости, князя Самослава. И твой долг христианина хранить верность своему господину. Иначе бог покарает тебя.

— А старые боги? Они не покарают за то, что крестился? — наивно спросил Добрята.

— Христос куда сильнее, — уверенно ответил епископ. — Он защитит тебя.

— Тогда почему его светлость не крестится? — задал Добрята давно мучивший его вопрос. — Ему-то такая защита куда нужнее, чем мне.

— Его время еще не пришло, мой мальчик, — ласково сказал владыка. — У каждого из нас свой путь к господу, и мы должны пройти его с достоинством и смирением.

— Значит, ты, княже, тоже примешь крещение? — растерянно спросил Добрята.

— Несомненно, — серьезно кивнул князь. — Когда настанет время.

— А когда оно настанет? — с замиранием сердца спросил парень.

— Пути господни неисповедимы, — посмотрел ввысь Григорий. — Иисус прощает нам наши грехи, если мы живем праведно и искренне раскаиваемся. Он не оставляет без своей помощи даже самые заблудшие души.

— Помни, Хильдеберт, — посмотрел на него князь, а на его лбу залегла складка. — Власть — не награда. Власть — тяжкая ноша. Если ты начинаешь наслаждаться властью, она раздавит тебя. На пути к власти не остается друзей, и почти никогда не бывает настоящей любви. Это такая редкость, что о ней можно слагать легенды. Все, кто окружат тебя, будут использовать тебя в своих интересах, а ты будешь использовать их. Это такая игра, прими ее правила. Не обижайся на людей за это, это станет твоей ошибкой. Ищи не друзей, ищи союзы. Тогда твоя власть будет крепка. Если же ты расслабишься и поверишь кому бы то ни было, тебе конец. Тебя просто уничтожат.

— А короли своим женам и детям доверяют? — с замиранием сердца спросил Добрята. — Неужто и близким доверять нельзя?

— Власть не делится на двоих, — печально ответил Самослав. — Мне вот повезло, я живу в любви. Но детей придется отослать, чтобы власть не разъела их, как ржа разъедает хороший нож. Моя жена не понимает этого и плачет ночи напролет. Ей нелегко понять меня. Что касается тебя — бойся тех, кто ближе всего. Их предательство особенно опасно. Поэтому делай из своих близких союзников, чтобы ты был им нужен живым, а не мертвым.

— Я понял, государь, — поклонился Добрята. — Спасибо за науку. Я не подведу!

Юный Хильдеберт уже ушел, а князь по-прежнему смотрел ему вслед, пребывая в задумчивости.

— Как ты считаешь? — спросил он Григория. — Он что-нибудь понял? А то я распинался перед ним, как Цицерон.

— Как кто? — широко раскрыл глаза Григорий. — Цицерон? Это еще кто такой?

— Как кто? — глаза князя стали еще больше, чем у епископа. — Самый знаменитый римский оратор. А я думал, ты все книжки на свете перечитал!

— Так я тоже до этого момента так думал, — растерянно ответил Григорий.

— Ну! Как же! — напомнил ему князь. — Куи боно! Кому выгодно! Речь в защиту Квинта Росция! Речь против Катилины!

— Так это не Цицерон никакой! — замотал головой владыка. — Это Маркус Туллиус Кикеро.

— Кикеро? — повторил с ударением на второй слог изумленный донельзя князь. — Почему Кикеро? Слово-то какое гадостное!

— Кикеро, — подтвердил Григорий. — В старой латыни вообще звука ц нет.

— А Цезарь? — запальчиво воскликнул князь. — А Гай Юлий Цезарь, который галлов победил? Или Цезаря тоже не было?

— Да не было никакого Цезаря! — ошарашено ответил Григорий. — Галлов победил Гаюс Юлиус Кайсар. Это же все знают!

— И я вот теперь тоже это знаю! — сказал раздавленный новой информацией князь. — Надо Людмиле сказать, а то мы их дома Цицероном и Цезарем называем. Так что, понял он меня? Как думаешь?

— Не знаю, — поморщился владыка Григорий. — Не уверен. Время покажет. Он очень непростой человек, ваша светлость. Жажда власти в нем неуемна.

— Нет, — ответил Добрята Виттериху, но смотрел при этом прямо в глаза ненаглядным женушкам. — Старого козла мы пока убивать не будем. Он мне еще нужен. Но вот если я вдруг когда-нибудь, хоть через десять лет, случайно упаду с лошади, или подавлюсь куском мяса, или даже умру от чумы, убей его тут же. И этих двух куриц тоже убей. Тогда ты регентом станешь, и за детьми моими присмотришь. Такова моя воля. Понял меня, Виттерих?