А франки, получив желаемое, успокаиваться не желали. Они перешептывались, поглядывая на Добряту, а потом граф Ансовальд снова вышел вперед.

— Король, мы хотели спросить тебя. Кто это сидит рядом с королевой? И почему у него волосы, словно у потомка царственного рода?

— Это мой гость, король Хильдеберт, сын Теодориха Бургундского, — с акульей улыбкой ответил правитель лангобардов. — Он приехал ко мне прямо из Константинополя, где жил все эти годы.

— Король Хильдеберт давно пропал, — сказал побледневший граф. — Это самозванец.

— Я так не думаю, — пожал плечами Ариоальд. — Сам император считает его королем, а еще у него есть грамота от епископа Рима, которая возвращает ему Бургундию. Всех, кто не примет законного короля, он отлучит от церкви. Мне, конечно, на этого епископа плевать, у нас тут своя вера, но, согласись, такие грамоты налево и направо не раздают. Как тебе такое, посол?

И Ариоальд захохотал, наслаждаясь унижением высокомерных франков. Еще и десяти лет не прошло, как лангобарды платили им дань, а тут такой повод расквитаться.

— Я хотел бы передать подарок дядюшке Хлотарю, — Добрята встал с кресла. — Принесите мой лук!

Слуги королевы сноровисто метнулись к двери, прибивая к ней кольчугу, а Добрята натянул тетиву здоровенного лука. Виттерих, улыбавшийся во весь рот, поднес ему колчан. Он не мог пропустить такое зрелище. Добрята взял в руку стрелу. Сегодня не до красот, он работает на результат. Каждая стрела была произведением искусства. Длинная, тяжелая, с острым трехгранным наконечником из лучшей новгородской стали. Добрята отошел от двери на двадцать шагов, раздвигая волны любопытных. В пронзительной тишине раздался скрип мощного лука, натянуть который здесь смог бы, пожалуй, только Питтон, а уж попасть из него в цель — и вовсе никто. Германцы луки не жаловали.

С жалобным звоном кольчуга пропустила удар, а стрела вошла в полотно двери, вызвав восторженный рев присутствующих. Воинское мастерство тут уважали все. В цель одна за одной легли еще четыре стрелы, прибив кольчугу к дереву, а Добрята отдал лук Виттериху, который смотрел на него восторженными глазами.

— Вот мой подарок дядюшке! — показал он на кольчугу насупившимся франкам. — Передайте ему, пусть ждет в гости и готовится отдать мое наследство.

— Вместе с дверью передайте! — король Ариоальд хохотал, всхлипывая от смеха, и колотил себя ладонями по коленям. — Вот это подарок! Готовьте пир! Будем короля Хильдеберта чествовать!

— Вот так все и было, — изрядно хмельной Виттерих отставил от себя кубок. — Так что служить я этому королю буду со всем удовольствием. А за герцогство — и подавно.

— Тогда готовься, — ответил Самослав. — Скоро в Бургундию два десятка воинов пойдет, из баваров и лангобардов. Как морда заживет, примешь командование.

— Да дьявол с ней, с мордой. У меня и так от баб отбою нет, — пробормотал Виттерих, устраиваясь поудобней на столе. Настойка было непривычно крепкой, и он уже спал сном праведника.

Ноябрь 628 года. Новгород. Словения.

Осенняя распутица сменилась холодами. Тут зима наступала рано, заковывая жидкую грязь в ледяной лубок, и это было хорошим временем. Лютая стужа еще не наступила, а непролазная топь на дорогах уже закончилась. Год прошел неплохо, и закрома были забиты зерном, рыбой и прочей снедью. Делать в весях было совершенно нечего, и родовичи потянулись в боярские усадьбы и города, где стояли мануфактуры. Отхожие промыслы прижились как-то очень быстро, и за небольшую плату и еду селяне трудились до тепла, вычесывая шерсть или лен, валяя сукно или заготавливая впрок дрова для государевых винокурен. Княжеским указом была установлена оплата за день работы — две копейки медной монетой, солью или зерном. Так работящая семья могла за зиму на свою корову заработать, а это ж богатство целое! Те, кто вдоль Дуная жил и коня имел, шли в извоз, зарабатывая на купцах, что из Империи возвращались посуху. По льду реки этот путь вдвое быстрее был, чем тянуть баржу на бечеве. Так и ходили они от одного постоялого двора до другого, что протянулись цепью от Ратисбоны до самых Золотых Ворот Константинополя. Правда, в словацких землях жупан Любуш этот промысел под себя подмял, платя родовичам те же две копейки в день.

А в Новгороде каменные работы вновь встали до весны. Городским стенам осталось вырасти локтя на три-четыре всего. Потом мастера выложат башни и зубцы, и окончена работа. Соберут они семьи, и двинут в Братиславу, чтобы превратить эту глухомань в место, где бьется пульс жизни. А вот князь Самослав и зимой находил себе работу. Или же работа находила его.

Мастер Кирилл, который был родом из Александрии Египетской, бережно развернул перед ним полотно, в которое было завернуто то, над чем он безостановочно трудился последние несколько месяцев. Кубок из мутноватого стекла вырвал из князя восторженный вопль.

— Ай, молодец! Получилось, все-таки! Как же ты без соды смог это сделать, а?

— Да сода — не главное, ваша светлость, — ответил смущенный мастер. — Песок хороший найти — вот задача!

— Нашел? — жадно спросил князь.

— Не нашел, — честно признался мастер. — Пришлось речной песок взять, самый чистый из того, что попалось, а потом промывать бессчетное число раз, сушить в печи, молоть мелко и снова промывать и сушить. Чтобы ни соринки туда не попало, ни частички глины. А вместо соды известь и буковую золу использовал. Вот, получилось кое-что. Но работа очень грубая, государь. В Александрии надо мной смеяться будут, если узнают, что я такое стекло сварил.

— Пусть смеются, — уверил его князь. — А ты тут у меня будешь, как сыр в масле кататься!

— А как это, государь? — робко спросил мастер. — Я себе такого даже представить не могу.

— Забудь, — махнул рукой Само. Его идиом по-прежнему не понимали. — Богатым человеком станешь. Если стекло мутное, добавляй красители и женские браслеты делай. Бабы с руками оторвут.

— Так они же хрупкие очень будут, — удивился мастер. — Поломаются быстро[18].

— Так в этом весь смысл, — усмехнулся князь. — Еще купят. Ты мне прозрачное стекло можешь сварить? Чтобы свет пропускало.

— Песок нужен из Финикии и сода из Египта, — уверенно ответил мастер. — А зачем это нужно? Дорого будет очень.

— Да плевать! В окно хочу вставить вместо ставней этих проклятых! К госпоже Любаве зайди, пусть заказ купцам на следующий год сделает. Ты даже не представляешь, Кирилл, как я хочу зимой в окошке солнечный свет увидеть.

Мастер ушел, а князь, весело насвистывая, зашел в покои жены, где она кормила грудью младшего сына, Берислава. Малыш был беспокойный, и спуску матери не давал, бесконечно маясь животом. Сейчас он притих, лениво теребя грудь Людмилы, которая тоже дремала, измученная очередной бессонной ночью. Она исхудала, под глазами залегли темные круги, и выглядела очень уставшей.

— Нянькам отдай, — укоризненно посмотрел на нее Самослав. — Мы зачем такой табун их держим?

— Да, — устало ответила жена. — Отдам сейчас. Хоть посплю немного. Он не успокаивается у них, плачет все время. Лекарка приходила, принесла порошок из толченого медвежьего зуба. Говорит, верное средство от живота.

— Как лекарку зовут? — зло прищурился князь.

— Русана, — удивленно посмотрела на него княгиня. — А что такое?

— Бранко! — крикнул князь, а когда начальник охраны вошел в покои, посмотрел на него уничтожающим взглядом. — Почему посторонние в доме?

— Не было тут посторонних, княже! — проглотил слюну воин.

— А лекарка? Русана!

— Так княгиня сама распорядилась…

— На порог не пускать больше! И в Белый город не пускать. Скажи, если поймают ее тут, по уложению наказана будет, как колдунья. В мешок, и в воду!

— Понял, княже, — стукнул кулаком в грудь начальник охраны. — Сполню!

— Да за что ты так ее? — изумленно посмотрела на мужа Людмила. — Она и роды принимала у меня. Знающая лекарка.