— Ты забываешься, мальчик. — жестко сказал Борис, и я почувствовал, как по залу пошли волны диссонанса, разбивающиеся о мою защиту.

— Это ты забываешься, старик. — усмехнувшись ответил я, гася его диссонанс собственной пульсацией пресса. Мебель разлетелась в стороны, и между нами осталось лишь голое пространство. Несколько секунд мы просто смотрели друг на друга, а затем я, сняв все защиты и усилив до максимума интенсивность работы меридианов встал и пошел к трону.

— Ты что задумал? — прищурившись спросил Борис.

— Есть такой небезосновательный слух, что вы беспомощны, несмотря на всю вашу силу. — нагло улыбаясь сказал я, подходя еще ближе. — Что ваши умения пожирают сами себя, а гнев действует только на беременных баб и цветочки.

— На тебя, чужак, сил у меня хватит. — сказал император, не поведя и бровью. А затем ударил. Попробовал ударить. Он видел, что на мне нет щита, чувствовал это, и собирался просто показать мне мое место опрокинув базовым прессом. Я создал ядро прямо перед своей грудью, максимально плотное, минимальных размеров, и конструкт, который должен был меня опрокинуть просто лопнул, не долетев пары миллиметров.

— Кажется он был полностью прав. — усмехнулся я, вызвав на лице императора выражение, которое едва угадывалось, под маской вежливого безразличия. И все же он был удивлен, раздражен и чуть в гневе. О чем говорила дребезжащая хрустальная люстра под потолком. — Пять-семь лет, и у тебя не останется никакой поддержки и власти.

— О чем ты мелешь, чужак? Я император всероссийский, а ты мой наследник, которого, если понадобится, я могу отлучить от трона и сослать… да в ту же Сибирь. — уверенно ответил Борис.

— Нет. — я аж улыбнулся от удовольствия, когда очередная волна его раздражения стала почти физической. — Вы не император. Как сказал недавно один умный человек, все мы искаженные, только разной силы и необратимости. И передо мной сейчас сидит просто очень сильная тварь, которая уже очень давно не является ни Императором, ни даже просто Борисом Романовым. Ты называешь меня чужаком, а кто тогда ты сам?

— Еще одно слово и я заткну тебя навсегда. — чуть поднявшись на троне сказал Борис. — То что мы наедине, а ты необразованное и невоспитанное хамло, не дает тебе никакого права обращаться так с императором. Любой страны. Откуда бы ты не пришел.

— Вот ведь незадача. Я и вправду пришел оттуда. Из мира, где люди уничтожают друг друга не десятками тысяч за год, а миллионами за одну секунду. А еще у нас нет правящей аристократии. И сейчас, глядя на тебя, я понимаю почему всех Романовых перебили в грязном подвале. — с каждым моим словом Борис бледнел от едва сдерживаемой ярости. Зал ощутимо трясся. Но мне именно это было и нужно. — Всё из-за того, что некоторые считают себя лучше просто по праву рождения…

— Нет. — внезапно беря себя в руки ответил Борис. — Я понял, чего ты добиваешься, хочешь, чтобы я взбесился, напал на тебя, и в результате верные мне и империи люди оказались виновны в покушении на самозваного святого которого поддерживает церковь. Хотите во время катастрофы еще и религиозный кризис устроить? Вы с Филей безумны в своей вере… и это надо прекращать.

— Интересно как? — усмехнулся я, и демонстративно сняв с шеи амулет зажег в руке огненный меч. — Не существует такой тюрьмы, которая бы меня удержала. Не существует такого охранника, который бы меня сумел караулить. За мной молодежная фракция, флот и верующие. Я никогда не хотел делать из себя святого, и тем более великомученика, но, если это понадобится для сохранения нашей страны, пойду и на это.

— Для того, чтобы сохранить страну, достаточно выполнять мои распоряжения и не мешаться. — с плохо скрываемым интересом проговорил Борис, едва заметно переводя взгляд с лежащего у моих ног Шаха на меч и обратно.

— Ну уж нет. Слепым инструментом я не стану. — усмехнулся я. — А после того как мне пришлось отдать моего пленника не за что, за тут же нарушенное обещание, я вам больше не верю. О каких интересах России может идти речь, если вы своими действиями лишь отдаете территории и лишаете нас преимуществ? Гениальный парень вынужден лежать в механическом саркофаге, из-за вашей недальновидности и вранья.

— Вранья… — хмыкнул Борис, а затем едва заметно повел пальцами, и я не успел перехватить подскочивший с пола и тут же оказавшийся у него на ладони резонатор. Ловко отогнув защитный кожух, он достал алмаз. — Невероятно…Ты используешь Шах.

— Я с ним инициировался. — просто ответил я. — Но вполне могу обходится любым другим, или вообще действовать без камня. Меня невозможно сдержать убрав резонатор!

— Прекращай. — отмахнулся император. — Я могу засунуть тебя на несколько километров под воду в железной бочке, или проделать в земле пятисотметровую дыру, вбить туда тебя прессом, а затем засыпать землей. Да, может ты и выберешься, без кислорода и света. Один раз. А потом я засуну тебя еще глубже.

— Тогда я умру. — улыбнулся я. — А вы себе этого позволить тоже не можете.

— А это еще почему? — удивленно посмотрел на меня Борис.

— Потому что тогда останетесь без внуков. Ваш род прервется. — я посмотрел на то как император едва заметно нахмурился и рассмеялся. — А ведь вы этого боитесь. Черт его знает почему, но боитесь до жути. Что от вашей драгоценной династии Романовых ничего не останется. Но знаете что? А какая разница? Были Рюриковичи, стали Романовы, за ними будут ещё кто-то.

— Тебе на столько наплевать на свою жизнь? — спросил Борис, вертя в руках камень. — Ты даже не понимаешь, о чем говоришь. Не понимаешь, что значит быть хранителем традиций и возможностей рода, продержавшегося у власти тысячелетие.

— Нет. — честно ответил я. — Не понимаю. И больше того — мне наплевать.

— В таком случае я убью твоих женщин. Твоих друзей… — проговорил император, но осекся на полуслове. — На них тебе тоже плевать?

— Нет, конечно. Вот только вы этого не сделаете. Ведь тогда я вас не просто перестану уважать, я вас возненавижу. Убить вы меня не можете. А значит я вполне в состоянии если не убить вас, то напакостить таким образом, что от всех ваших хзитромудрых планов не останется и пепла. — нагло усмехаясь ответил я. — И либо вы прекращаете строить из себя всемогущего, и мы начинаем нормально общаться, либо уже завтра, при поддержке регента, военного совета собранного из-за катастрофы и патриархата — вот прямо всех вместе, я объявляю себя новым императором. И меня тут же коронуют, после того разговора с Филаретом можете даже не сомневаться.

— Как быстро растут дети… особенно чужие. — хмыкнул Борис, кинув мне восстановленный амулет. — Ты не станешь императором, пока не научишься инициировать камни массово. Иначе твоя империя рухнет через год. Я забрал такую возможность у Екатерины, теперь её песни не больше, чем бесполезный вой. И только я могу передать тебе эту возможность.

— Да ладно? — я аж поперхнулся смехом. А затем достал из кошелька пару запасных камней и зажег их, один за другим. Вот теперь Бориса проняло, он нахмурился, сжал подлокотники, а затем откинулся на спинку трона.

— Чего ты хочешь? — глухо спросил император.

— Для начала — вернуть другу нормальную жизнь. — ответил я. — А потом можно и о восстановлении деловых отношений поговорить.

Естественно, я блефовал, и блефовал по черному. И Борис понимал это, и понимал, что я это тоже понимаю. Но, как и на любых жестких переговорах, шутка в том, что блеф не может быть основан на совершенно пустом месте, иначе он не удастся. Вопрос в том, сколько процентов из сказанного правда.

Меня поддержат благородные дома? Ха-ха, три раза. Нет, конечно, поддержат, некоторые, где молодые наследники или кому я помог лично. Но захоти я завтра занять трон — большая часть останется на стороне действующей императрицы матери. То есть на стороне Бориса.

Военный совет? Даже Суворовы, выполняя присягу, будут против. Тут разве что Морозов может сказать свое веское слово, но он пока на карантине, уж слишком тяжко ему досталось во время катастрофы. Так что рассчитывать я вновь могу человек на пять из тридцати в штабе.