Сотни Фёдора Балакирева и Митьки Краснова шли к станции Семиглавый Мар. Фёдор решил сначала разведать обстановку. Рядом со станцией есть казачьи хутора Вавилин и Крутеньки. Балакирев решил остановиться в них на ночлег. Фёдор повёл свою сотню в Вавилин, а Митька ушёл в Крутеньки.

На хуторе Вавилин жил Иван Каргаполов служивший в сотне Балакирева в 10-м Уральском казачьем полку. В 1917 году Иван был ранен, в госпитале ему ампутировали левую руку. Фёдор на постой остановился в его доме. Утром Фёдор пил чай с Иваном, а из Крутеньков прискакали Митька Краснов с Прохором Балакиревым.

– Здорово дневали хозяева дорогие, – Митька перекрестился на образа.

– Слава Богу, – встал с табурета Иван. Он указал рукой на стол: – Отведайте казаки наш хлеб-соль.

– Спасибо за угощенье, но нас в Крутеньках покормили, – Митька уселся на лавку возле окна, а Прохор остался стоять. Нехорошо казаку при господах офицерах сидеть, хоть один из них его младший брательник, а с другим в детстве лошадей вместе пасли.

– Красных на станции всего одна рота при двух пулемётах, – на стене висело зеркало, и Митька уселся как раз напротив него. Глядя в зеркало, он пригладил свой чуб: – Вмиг изрубим большевиков как капусту.

– Больно ты скор Митька, – покачал головой Прохор. Он кивнул в окно: – Ты когда по степи ехал, меловые холмы видел?

– Ну? – Митьке так и не удалось пригладить свой непокорный чуб.

– Их казахи «мары» зовут, – Прохор погладил свою окладистую бороду. Он улыбнулся: – Вокруг станции семь таких меловых холмов. Пугачёв на этих марах отрубил головы семи казацким старшинам. По одной голове на каждом холме. Оттого и название хутору дали «Семиглавый Мар».

– К чему ты всё это говоришь Прохор? – Митька облокотился о подоконник.

– К тому, что больно ты легкомысленно рассуждаешь. Как бы нам не сложить свои головы возле Семиглавого Мара.

– Вот казаки нынче пошли, никакого почтенье к господам офицерам! – улыбнувшись, хлопнул себя по коленке Митька. Он покосился на свой погон с одной маленькой звездой: – Только и могут пугать начальство.

– Спасибо за хлеб-соль хозяева, – Фёдор встал из-за стола. Он подошёл к лавке, на которой лежала его фуражка, взял её в руки и перекрестился на образа: – Станцию атакуем с двух сторон, а там как Бог даст.

С первых выстрелов Митька Краснов был убит, а казаки его сотни повернули назад. Прохор Балакирев собрал их и повёл в новую атаку. С противоположной стороны на станцию ворвалась сотня Фёдора Балакирева. Гарнизон, оставленный Чапаевым для охраны железнодорожной станции, состоял из солдат бывшего 138 запасного пехотного полка, дислоцировавшегося в Николаевске. Большинство из них были фронтовиками, потому солдаты не запаниковали, закрепились в здании вокзала и отстреливались.

– Ничего, у красных кончатся патроны, и мы их возьмём, – подбадривал казаков Фёдор Балакирев. Он перекрестился: – Кому Бог поможет, тот всё переможет. Не может Господь большевикам – антихристам помогать!

Бог в этот раз решил помочь красным. Из Самары для отряда Чапаева шёл эшелон с боеприпасами. К станции Семиглавый Мар он подошёл как раз в то время, когда там шёл бой. Впереди паровоза была установлена железнодорожная платформа с пулемётом. Бойцы на ней стразу сообразили, что к чему, и стали обстреливать казаков. Те под пулемётным огнём отошли, поезд остановился возле здания вокзала. Красногвардейцы принялись эвакуировать раненных. Погрузив всех, поезд пошёл дальше.

– Эх, дурьи головы! – хлопнул себя ладонью по лбу Прохор. Он вздохнул: – Не догадались путевую стрелку перевести. Ни один бы не ушёл!

– Чего уж теперь, – сплюнул Фёдор. Он улыбнулся: – Принимай братуха сотню под команду. Скажу Колотову, выхлопочет для тебя у Толстова погоны подхорунжего.

Поезд с боеприпасами для армии Саратовского совета, прорвавшись через занятые казаками железнодорожные станции Семиглавый Мар и Шипово, добрался до станции Деркул. Около неё отряд Чапаева в тяжелейшем бою, отбил атаку уральцев Матвея Мартынова. Спасло красных то, что у казаков практически не было боеприпасов, но они хорошо знали местность, умело маневрировали и наносили чувствительные удары.

Казаки были отличными стрелками, с холмов, окружавших станцию Деркул, они выбивали красногвардейцев, засевших в окопах. Моральный настрой армии Саратовского Совета упал. Прибывший эшелон с боеприпасами ещё больше усугубил ситуацию. Красногвардейцы узнали, с каким трудом прорвался к ним этот эшелон. Василий Чапаев со своим комиссаром и другом, Иваном Демидкиным в кабинете начальника железнодорожной станции, решали: что делать?

– Нужно возвращаться назад, пока мы здесь все боеприпасы не пожгли! – хлопнул кулаком по столу Иван, от его удара опрокинулась чернильница.

– Это ясно как божий день, – Чапаев скомкал несколько листов бумаги, стал вытирать разлившиеся чернила. Он выбросил грязную бумагу в мусорное ведро: – Но как уходить?

– Как?! Как?! – вскочил Демидкин и заходил по кабинету.

– Ты не скачи как заяц, – улыбнулся Чапаев. Он посмотрел на свои испачканные в чернилах руки: – Посуди сам, вокруг станции мы вырыли траншеи, худо – бедно оборону наладили. Казакам нас не взять. Выйдем в чистую степь, начнут они нас чихвостить в хвост и в гриву.

От такой перспективы Ивану Демидкину стало нехорошо, он плюхнулся на стул.

– Ну и как теперь быть? – Демидкин сидел, по-стариковски сгорбившись.

– Сегодня ночью уйдёт бронепоезд, с ним Саратовский и Новоузенский полки. Я с Николаевским полком останусь на станции, – Чапаев встал со стула.

Николаевский полк красной гвардии в основном состоял из солдат бывшего 138 запасного пехотного полка. Это самый боеспособный полк в армии Саратовского Совета. В нём фельдфебель Василий Чапаев в октябре 1917 года был избран командиром полка.

– Штаб и госпиталь разместятся в бронепоезде, – Чапаев выдрал три листа из настольного календаря начальника станции. Положил их на стол: – По бокам пойдут Саратовский и Новоузенский полки. Пушками и пулемётами бронепоезд прикроет полки, а те будут ремонтировать железнодорожные пути, которые казаки наверняка повредили.

– А ты?

– Буду держать станцию, и прикрывать ваш тыл, потом, пойду следом.

Четыре дня отряд Чапаева, отбивая атаки казаков, выбирался с их территории. Вышли двенадцатого мая, расстреляв почти весь боезапас. Закрепились на железнодорожной станции Алта. На постой Василий Чапаев остановился в избе волостного старосты.57 Вечером он пил чай в горнице, к нему на доклад пришёл комиссар.

– Раненных бойцов отправили в Самару, – Иван Демидкин уселся на лавку. Он вздохнул: – А у здоровых, настроение хуже некуда. Боюсь, разбегутся наши красноармейцы.

В комнате становилось сумрачно. Чапаев поставил на стол блюдце с чаем, достал из кармана солдатских штанов спичечный коробок.

– Завтра поутру, соберём митинг, – Василий Иванович зажёг керосиновую лампу.

– Ну и что ты скажешь людям?! – поморщился Демидкин.

– Мы начали битву против буржуев и мироедов, а война без отступления не бывает, – Чапаев взял блюдечко с чаем. С шумом отпил: – Время теперь такое, каждый, кто за большевиков, должен бросить старые привычки как потрёпанные штаны. Тогда человек по-новому заживёт и поверит в нашу победу, пусть даже и жмут нас сейчас буржуи и богатеи.

– Ты завтра на митинге собираешься у красноармейцев старорежимные привычки менять? – усмехнулся комиссар.

– И это тоже, – допил чай Чапаев. Он рассмеялся: – Вот говорю с тобой, а сам себя прежнего вспомнил. Ведь до последнего дня ходил со своими крестами на груди. Все ко мне лезли: «Сними старорежимные награды», а я злился: «Что вы ко мне пристали?! Я за них кровью заплатил». Заметь, я всей душой принял программу большевиков, а старорежимные награды снимать не захотел. Но пришло время, и осознал, что не за народ я проливал кровь в мировой войне. Как понял я это, так стыдно мне стало носить кресты, снял их.