В тылу врага ожидалась диверсия. Было необходимо максимально без потерь снабдить своих запасами нового оружия. Но время шло, бойцы погибали, а враг не бездействовал.

Орато неоднократно предлагал Мамэту переговоры о мире, но тот стоял на своем, и в последний раз отправил в Ти труп посыльного, который являлся переговорщиком. Этот жест и стал определяющим щелчком в дальнейшем ходе войны.

***

Отец Фаццо считался благонравным, терпеливым и скромным человеком. Когда он увидел на пороге амбара свою дочь в компании по виду не слишком общительного молодого человека, проявил вежливость, и впустил его в свое облагороженное пристанище для отдыха.

Фаццо был удивлен безвременному появлению человека его профессии без официального запроса в школу. Ведь и соратник Гон ни разу не упомянул о том, что кто-то будет его заменять.

Фаццо не считался наивным простаком и все же планировал выяснить у управляющей школой о сложившейся ситуации. Тем не менее, мужчина позволил стать незнакомцу гостем.

– В какой провинции Вы обучались? – по-свойски поинтересовался он.

– В Ти, – равнодушно ответил Амгул.

– В самой столице, – понимающе отметил Фаццо. – Стало быть, в самом храме Ссо́та. Последнее десятилетие только Ссота выпускал преподавателей.

– Да, – подтвердил молодой человек.

– Кто Вас наставлял? – не унимался Фаццо.

Амгул судорожно вспоминал имя недавно казненного в Чоккон старика, который перед смертью без остановки твердил, что он ничего плохого не сделал ни одному человеку в этом мире. Что он всю жизнь делился знаниями и преумножал их в области философии и искусствоведения.

– Мой наставник не совсем обучал танцевальному искусству. Он преподавал искусствоведение и философию.

– Наставник Хато́шо? – выпалил Фаццо.

– Да, – уверенно подтвердил Амгул, тут же вспомнив имя того болтуна на площади.

Наставника Хатошо схватили лазутчики гунънов, когда тот направлялся в соседнюю провинцию на благотворительные сборы, посвященные детям-сиротам. Амгул лично пребывал на площади во время его казни.

– На его счету несколько десяток достойных преподавателей. Вам очень повезло. Значит, Вы – самоучка.

– Да.

– Ваша травма связана с ремеслом? – указал он на руки.

– Все норовят выяснить, – вдруг нелюбезно буркнул Амгул, которого раздражали свифы независимо от того, крестьянин это был, или, тем более, военный. Хатисай в это время побежала переодеваться в дом и не слышала проявленной грубости ее отцу.

Представитель клана врага все же постарался и заметно унял свой внезапный пыл

– Я – бывший военный. Меня комиссовали. Неудачно оказался рядом с приземлившимся ядром и получил после подрыва сильные ожоги. Мне повезло, конечности удалось спасти. Война отравляет изнутри, поэтому призываю не обращать острого внимания на мою некоторую грубость.

– Мне жаль, Учитель Ам, – понимающе кивнул Фаццо. – Невзирая на то, под каким лозунгом воюют обе стороны, прежде всего, страдает простой люд. Теперь никому не нужна эта война. Все хотят мира.

Амгул пристально всмотрелся в лицо немолодого Учителя и задумался. В какой-то момент, он даже пожелал извиниться за свою грубость, но не дал воли чувствам и промолчал.

– Я готова! – зазвенел голос Хаты, что вернулась в амбар. – Я познакомлю Вас с Управляющей нашей школы, Учитель Ам. Она будет рада! – уведомила она, улыбаясь, и не теряя времени, повела его за собой….

Управляющая школой Нигаха́на крайне удивилась появлению молодого учителя, который неохотно выдавал манеры вежливости даже при ней – пожилой женщине. Он поклонился с приветствием с явной тяготой и, не дождавшись разрешения, прошел в зал, где обычно проходили занятия.

Это было единственное просторное помещение во всей одноэтажной школе. В остальных комнатах детей учили письменности, чтению, счетам, философии и основам безопасности, где военные теоретические знания закрепляли практическими навыками на специально отведенном на улице, месте.

Походка Амгула демонстрировала дерзость, полную уверенность своего хозяина. Но порядочность управляющей и нетерпеливое рвение Хатисай немедленно приступить к уроку, сыграли свою роль, и никто не стал глубоко задумываться, почему он себя так ведет.

– С остальными учениками занятия начнутся с завтрашнего дня, учитель Ам, – уведомила Управляющая. – Ваше появление – неожиданность. Просим не принимать это как дисциплинарное упущение. Дети намеренно разошлись по домам после уроков не от безответственности, а от простого незнания.

– Не страшно. К Вашей работе жалоб не имею, – спокойно выдал он и нагло расселся на единственном учительском стуле, предназначенный для отдыха учителя.

Управляющая смутилась от прямой грубости молодого человека – садиться в присутствии пожилого человека, что говорило о неуважении к старшим. Но Нигахана на протяжении своей долгой жизни успела повидать многое: потерять мужа и двоих сыновей в этой нескончаемой войне. И то, что происходило, в силу своей мудрости, решила пропустить мимо и удалиться, пожелав учителю и ученице благоприятной работы.

– Учитель Ам, это было не совсем вежливо, – стоило Управляющей уйти, неуверенно проговорила Хата, которая, разумеется, приметила особенности поведения нового учителя.

– Правда? – как ни в чем не бывало, отозвался Амгул. – Тебя это задело?

– Управляющая Нигахана – уважаемая женщина в Миццу. Война забрала всех ее близких, но она не сломалась. Продолжает трудиться во благо клана, – просто и незаурядно объяснила Хата и начала разминать шею и плечи.

Амгул же ничего не ответил, а сложив одну ногу на другую, наклонил голову и стал наблюдать за ненавистной ученицей.

На Хате была короткая облегающая блуза светлого молочного цвета и черные колготы, которые подарил ей сам учитель Гон, решив, что это самая удобная одежда, что могли придумать для девочек и девушек, чтобы с удовольствием заниматься танцами. Колготы не стесняли движения, не мешали при растягиваниях ног.

Хатисай наивно полагая, что Учитель Ам действительно является учителем, перед ним простосердечно продолжала растягиваться для разогрева. Делала наклоны вперед и в стороны.

Амгул смотрел, как девушка нагибается, как приподнимается ее блуза, как напрягаются мускулы на округлых сильных бедрах. Он с достоинством оценил ее стройное тело и нагло всматривался в него, сожалея, что не держит сейчас в руках солодовый макаджин.

– Что мы будем сегодня разучивать? – бодрый тон Хаты вырвал Амгула из его темных и порочных мыслей. На что тот с совершенной невозмутимостью выбрался из ситуации:

– Покажи, что умеешь.

– Музыканты уехали вместе с Учителем Гоном. Вы не могли бы набить мне ритм, Учитель Ам?

– Без ча́нгу? – не растерялся тот.

– Хлопками, – пожала плечами Хатисай и доверчиво уставилась на него в ожидании.

Если Амгул и занервничал от непонимания, что нужно делать и как это нужно делать, сомнение никак не отразилось внешне. Он просто стал равномерно хлопать, а Хатисай, уловив ритм, стала танцевать. Хлопки из-за перевязанных запястий получались глухими, но довольно слышимыми. Это никак не помешало Хатисай безупречно исполнять танец.

Она напоминала птицу, чьи изящные крылья плавали в воздухе, рассекая пространство на множество невидимых частей. Прыжки были столь рассчитанные и уверенные, что Амгул и не заметил, как стал внимательней наблюдать за ее движениями. В какой-то момент что-то вызвало у него раздражение, и он решил намеренно ускорить ритм, и Хата стала двигаться еще быстрее, затем еще и еще. Амгула это даже позабавило. Но подлинный воин быстро устал и остановился.

Он уловил ее громкое дыхание, вызывающе бросил взгляд на ее вздымающую грудь. Тут же посетила мысль овладеть этим свежим телом прямо вот на этом учительском стуле, расположив девчонку сверху, но он помнил о деле, и благополучно запер похотливые замыслы в недоступных и надежных закромах своего разума.

– Я хочу есть, – грубо и повелительно произнес он, от чего Хатисай малость опешила, ожидая немного других слов. Но сваливая не совсем положительные манеры учителя на трудности, с которыми, наверняка, ему пришлось столкнуться на непростом пути из Ти в Миццу, предложила зайти к Кири на обед, мгновенно отбросив идею пообедать в родительском доме.