– Тут и сомневаться нечего…, – пожилой главнокомандующий гунънов Мамэт замороченно упер пальцами в висок, пытаясь рассуждать. Его вдоволь морщинистое от немалого возраста лицо стало мгновенно серым от давления тяжелых мыслей.

– Были взяты в плен двое воинов из свифов. Пытали долго. Один так и подох, ни в чем не признавшись. А вот второй всё же дал нам небольшую наводку. Мы обнаружили на его кулаке наколотый символ, характерный для провинции Миццу.

– Хочешь сказать, что мы должны отправить лучшего лазутчика в провинцию танцоров и песнопевцев, чтобы развернуть наступательное движение?

– Мы выяснили, что Миццу далеко не невинное пристанище. На территории расположены места для хранения нового оружия свифов – подрывающие при помощи огня, ядра, и сам изготовительно-испытательный полигон. С тех пор, как враги стали применять это оружие, наши лучшие агенты день и ночь работали над поиском любых сведений о методах разработки и создания. Сопоставив факты и данные, мы нацелили наше внимание на провинцию Миццу.

– И что же ты предлагаешь, Каддо́? – заинтересованно обратился главнокомандующий к своему соратнику – генералу, который приходился по возрасту ему ровесником.

– Дайте распоряжение на отправку в Миццу нашего лучшего бойца. Мы располагаем точными данными, где ему будет нужно локализоваться для дальнейшей работы.

– На ум приходит лишь один воин, – задумался Мамэт и встал с места.

На нем с иголочки лежала форма лидера целого клана гунънов, который веками стремился стать единственным властителем в Адияко. Черный костюм, состоящий из куртки и игабакам, отличался от формы воинов лишь наличием огромного количества алмазных вставок в виде плоского круга, приравнивавших числу боев. Вся правая часть куртки пожилого Мамэта была усыпана ими. Подобными мог похвастаться и Каддо, который много лет служил клану бок о бок с самим главнокомандующим, чем и заслужил свое высокое звание в штате командования.

Мамэт имел уважение, непререкаемый авторитет. Только вот его потомство: несерьезный и безответственный сын – Нара́н – пожелал не идти по стопам отца. В отличие от доблестного и бесстрашного главнокомандующего гунънов, слыл трусливым и корыстным характером, чем вызывал неподъемное разочарование своего пожилого родителя. Мамэт с рождения единственного и любимого сына мечтал, что когда-нибудь вместе с ним будет нести службу во благо процветания клана, но, увы, этой мечте не суждено было сбыться.

Мамэт видел, с какой отдачей и преданностью служат другие молодые воины, и даже завидовал отцам достойных сыновей, понимая что никогда не испытает гордости за успехи Нарана на военном поприще.

– Сын Хо́сока…, – подтвердил безмолвный выбор Мамэта генерал.

***

К чему приводит чрезмерное употребление солодового макаджи́на – можно прямо и безошибочно спросить у любого гунъна. И этот самый любой гунън ответит, что рвоты на всю ночь точно никому миновать не удастся. Любой, но не Амгу́л. Сколько бы ни выпил этот сильный и отважный воин, который в свои двадцать семь успел войти в штат военного командования со званием младшего генерала, и заслужить уважение и доверие самого Орато, не свалится без сознания от опьянения.

У Амгула было ровно столько затянувшихся на теле шрамов от боевых ранений, сколько было самих сражений с заклятым врагом – не счесть. Его отец – Хосок много лет служил советником Мамэта. Его стратегические планы несколько десятков раз приносили победы главнокомандующему. Его отменность и гениальность, увы, привели к трагической смерти от клинка врага. Хосок и его супруга были найдены в своем же доме с перерезанными горлами. Амгул тогда был сослан на дело, от чего не смог повлиять на это событие и спасти родных.

Прошел всего год после закатного огня и захоронения праха родителей в земле предков в провинции Чокко́н, но Амгул с тех пор переменился: стал более жестким, малоречивым и резким в решениях. Мало кому доверял, ни с кем не дружил, но ценил и дорожил каждым воином своего отряда. Во время столкновений врага не щадил, в пытках лично никогда не участвовал, но направлял в методах выяснения сведения у пленных и часто добивался положительного результата.

Амгул получил свой статус благодаря заслугам отца и личным достоинствам, но никогда этим открыто не гордился и не демонстрировал свое явное превосходство над другими воинами, которых считал братьями.

Черноволосый, привлекательный молодой воин занимал важную нишу на пьедестале почета клана гунънов. Многие даже сравнивали его с самим гордым Гунъном – основателем клана – потомком севера старого мира. Среди военных историков были и те, которые находили определенное внешнее сходство Амгула со своим прародителем. Сам Амгул называл подобные высказывания чушью и никогда не принимал во внимание пересуды, как он считал, глупцов. Считал военное ремесло самым оправданным и необходимым из всех…

Утро Амгула началось в доме увеселений в измятой постели в компании двух нагих али́д, которые крепко спали, отработав свое дело прошлой бурной ночью с одним из прославленных воинов клана.

Алиды – женщины, предназначенные для всякого рода увеселений мужчин. Они не имели привилегий, но могли зарабатывать достаточно много си́нов (денежная мера Адияко). Благодаря чему обзаводились своими собственными Домами, куда приводили и содержали для дальнейшей отработки, добровольно согласившихся стать алидами, девушек.

Амгул привычно легко встал с постели, совершенно не заботясь о девушках, и грубо переступив через них, открыл дверь воину-писарю, что принес ему очередное призывное письмо. В письме было указано название провинции, куда нужно было отбыть немедленно.

Из Чоккона в Миццу умеренный путь составлял дней пять-шесть, но Амгул планировал добраться дней за три, не растрачивая времени на сон и отдых.

***

– Мама, ты ведь могла убить Кири этим деревянным башмаком! Сколько можно обсуждать одно и то же!? Я все равно буду заниматься танцами, нравится тебе это или нет! – пыталась убедить Айри Хатисай.

На Хату строгая женщина опрокинула ведро с ледяной колодезной водой, когда та после занятий переступила порог дома.

В это время глава семьи – Фаццо – тоже был дома и успел выслушать от супруги немало интересного о том, что его, как отца, совершенно не заботит судьба их дочери.

– Ты слышала, что произошло на границе?! Был подорван вражеский эскадрон! Сирозо сегодня оплакивает своих бойцов, а завтра – могут перейти в ответное наступление! Наш клан каждый день находится под угрозой вторжения врагами, а ты думаешь только о себе! – кричала Айри на дочь.

– Я лишь хочу делать то, что действительно умею, и то, что приносит мне истинное счастье! – боролась Хата за свои интересы.

– Военное дело – это почет и вечная слава!

– Я не хочу такого почета, как у тебя! И не хочу проживать жизнь, которую проживаешь ты! – не выдержала Хатисай, и сказала то, что, не единожды, сорвавшись, собиралась сказать во время подобных ссор. – Я не хочу быть похожей на тебя!

– Что? – осеклась Айри, не ожидая от дочери такой грубости и несправедливости. От обиды она даже присела на табурет, что стоял рядом, и выронила трость, которую когда-то смастерил ей заботливый супруг.

– Мама, не надо воспринимать близко к сердцу то, что я сказала! – Хатисай в действительности и не собиралась обижать мать. Она лишь хотела, чтобы Айри хотя бы раз ощутила то, что чувствуют ее дочь и муж, когда сама поливает их несправедливыми обвинениями. – Откуда тебе знать, в чем мое предназначение? – присела она на колени перед матерью, резко убавив свой тон. – Пожалуйста, позволь мне самой выбрать.

Девушка обхватила ладонями тонкие руки Айри и поцеловала ее запястья, безмолвно извиняясь за сказанное.

Айри ходила как заведенная именно с того момента, как в Миццу объявили об успешном завершении диверсионной операции. Сирозо – провинция на земле гунънов, близ которой много лет назад Айри и получила тяжелое ранение, и после отбыла на «заслуженный отдых». Она руководила операцией на гаммаде, что располагалась недалеко от этого места. Айри хорошо помнила ту местность, и без карты и обозначений могла найти укрытие, где вверенному ей отряду тогда приходилось прятаться в ожидании приказа…