– Нам очень жаль, Мацухото, – вмешалась в разговор мать Кири.

– Муцухото не следил за здоровьем, давайте уж будем честны друг перед другом. Его безразличие к своему здоровью, к сожалению, и привело к безвременной кончине. Что именно Вас смутило в случившемся? – в разговор вступила и Айри, которая все время, пока шел допрос, наблюдала со стороны за Амгулом.

– Выключенный свет. Муцухото никогда не выключал свет, даже днем… Он панически не терпел темноты. Работал по ночам вынужденно по долгу службы любимому делу, – прохрипел мужчина, который был младше брата на десяток лет. Несмотря на родство по крови, они были совершенно разные по внешности. Выглядел Мацухото в отличие от брата намного здоровее и моложе. – Возможно, я зря трачу время…

– Нет, Мацухото, – оборвала его Айри. – Порой мелочи часто кричат о важном, но их не хотят слышать, принимать во внимание. Вы правильно сделали, решив допросить сомнительных людей, – с презрением взглянула она на Амгула.

– Мама…, – окликнула ее Хатисай.

– Что ж, спасибо за выделенное время, – вежливо поблагодарил Мацухото женщину. Нрав Айри знали многие, поэтому подобное высказывание мужчину не смутило – ведь Айри всегда и во всем искала подвох. И это было всемизвестное «достояние».

Мацухото поклонился Фаццо и покинул дом.

Амгул тоже хотел вернуться в амбар, как Хата взглядом напомнила о сделке, указывая, чтобы тот немедленно начал запланированный разговор.

Гунън строгим изгибом бровей попытался объяснить, что сейчас не время, но ее взгляд оказался более убедительным, и он неохотно начал.

– Учитель Фаццо, Хозяйка Айри, – обратился к родителям Хаты и все устремили свой взор на него – бледного и, как обычно, бесстрастного. У него даже запершило в горле, но «гымкнув» пару раз воин привел чистоту голоса в порядок и продолжил. – Как вы знаете, меня отправили сюда лишь на пару дней. Мне пора возвращаться в Ти. Хочу высказать слова благодарности за прием и радушие.

Ни лицо, ни тон не выдали никаких чувств. Он с обыкновением равнодушно и безучастно проговаривал фразу за фразой, не принимая в толк, что слова его могут показаться родителям Хаты неубедительными.

Он еще раз взглянул на растерянную от волнения и напряжения Хатисай и продолжил.

– Прошу… отправить в Ти вместе со мной Хатисай.

– С какой это стати?! – вдруг сорвалась Айри, не дослушав до конца.

– У нее явный талант… к искусству. В Ти у меня много полезных связей. Я помогу посодействовать Вашей дочери поступить на обучение в храм Ссота.

– Это же прекрасно! – восхитилась доброжелательная Кири, которая в это утро тоже еще находилась в доме Хатисай.

– Закрой рот! – тут же заткнула ее посеревшая от злости Айри. – Я против! Ты приехал на пару дней, облапошил дурехе голову и решил, что мы с Фаццо поведемся на этот блажь?! Что ты молчишь, Фаццо?! – накричала она на мужа.

Мужчина стоял у окна и смотрел на Хатисай с живой отцовской любовью. Он видел, как их с Айри дочь выросла и стала настоящей красавицей, и что пришло время ее отпустить.

– Хата, ты готова уехать и начать самостоятельную жизнь в столь опасное время? – строго спросил он.

– Да, отец. Вне стен нашего дома я всегда буду помнить о чести семьи и благодарности вам с матушкой за все, что вы для меня сделали, – медленно поклонилась она.

– Тогда какое же я имею право запрещать тебе, дочь моя? – улыбнулся он и раскрыл объятия, в которые тут же влетела счастливая Хата.

– Ты что, сошел с ума?! – разъяренная женщина, которая, несмотря на тяготы судьбы и покалеченную ногу, всегда вела себя достойно и гордо, сейчас выглядела отчаянной и уродливой от своего же гнева.

– Мы не можем держать ее при себе всю жизнь. Хатисай стала взрослой и ей решать, как жить дальше, – спокойно объяснил мужчина.

– Мало того, что ты поддерживаешь ее во всяческих глупостях, так еще готов отпустить ее непонятно с кем в Ти, куда четыре дня пути?! Ты в своем уме?! Я не доверяю этому… учителю. Я насквозь вижу всякую ложь. По правде говоря, от него попахивает гунънами, и я не удивлюсь, если он побывал ночью в Доме искусства!

– Ты обезумила, Айри! – не выдержал Фаццо. – Твоя гордость утопила в себе твою человечность! Ты ведь мать!

– А ты не ее отец! – в ярости перебила мужа Айри, и комната в которой находилось столько человек, вдруг окунулась в мертвую тишину.

Фаццо застыл на месте. Обреченно посмотрел на Хатисай и опустил глаза.

– Был бы ты ее родным отцом по крови, трижды подумал бы, прежде чем потакать ее глупым прихотям, и не допустил бы того, что она собралась делать! – кричала сорвавшаяся Айри, постукивая в такт словам тростью по половице.

Фаццо, не выдержав давления супруги, вышел из дома и направился в сторону водоема, а Хата с непониманием уставилась на мать.

– Что ты такое говоришь, мама? Как ты можешь такое говорить этому святому человеку? – почти шепотом прохрипела она.

– Я не знаю, в кого ты такая уродилась Хата. Твой настоящий отец – лидер клана, военный главнокомандующий свифов – ответственный, решительный, рассудительный человек! А ты, как недозревший плод айвы во время сбора урожая!

– Хватит! – закричала Хата.

Амгул все это время наблюдал за разбирательствами и думал о том, как хорошо было бы применить на пользу клана факт появления внебрачного ребенка Орато.

– Я ненавижу тебя! – вдруг вырвалось у Хатисай, чем вызвала изумление у присутствующих в доме Кири и ее матери. – Я уезжаю из Миццу. Вернусь только тогда, когда совершу важное дело.

Хатисай сорвалась в соседнюю комнату, вытащила из сундука небольшую дорожную суму, и стала безразборно складывать необходимые вещи.

– Если ты уедешь, о возвращении можешь забыть, – низким и усмирившимся тоном проговорила Айри, от чего заплакала мать Кири, на глазах которой выросли обе девочки.

– Я тебя услышала…, – тихо отозвалась ей Хата и вышла из дома, молча позвав за собой Амгула…

Утро разгоралось яркими ароматами айвовых цветов. Небо приукрашивалось тяжелыми белоснежными облаками, а Хатисай, обняв напоследок у водоема отца, отправилась в пеший путь до противоположной окраины в Миццу, где для дальнейшего и долгого путешествия согласованно с Амгулом решили оплатить повозку.

Она не стала спрашивать у Фаццо об Орато, и тот тоже промолчал, прижимая дочь к груди. Фаццо любил Хату, а та – его. На лбу мужчины от волнения снова проявились красные пятна, но он достойно воздержался от слабости выпустить отцовскую слезу. Тихо пожелал дочери удачи, и также тихо попросил учителя Ама:

– Береги ее…

***

– Бумаги, – напомнил Амгул, стоило прошагать небольшое расстояние от дома родителей Хатисай.

Вещей у него было немного, только вот ушли они, не позавтракав, от чего воин очень скоро пожелал от голода завалить лошадь.

– Вот, – не глядя, опечалившая неожиданной вестью об отце, девушка передала молодому человеку свертки, аккуратно перевязанные голубой лентой для волос.

– Ты их читала? – невзначай поинтересовался тот, и почему-то был уверен, что не читала.

Хатисай молчала.

– Ты что, оглохла?

– Если ты обратил внимание, я без благословения матери покинула Отчий дом. Ты не мог бы немного помолчать? – спокойно выдала она, вызвав изумление теперь у воина. – Не читала я! – махнула она по-свойски на него рукой, что вызвало даже у Амгула улыбку.

– От чего же? – продолжал он докучать ей. Кажется, воин был доволен тем, что происходило сейчас.

– Скажи спасибо моей маме. Как ты понял, она – бывший военный. Получила травму в звании младшего помощника младшего генерала. Она читала письма мальчишки из моей школы, который, писал их мне, и который, к сожалению, увлекся не той девочкой. Мама не давала мне продыху, контролируя везде и всюду. Именно тогда я взяла за важное правило: никогда не брать чужого, и не читать чужих писем. Тебе повезло.

– Хорошая девочка, – отстранённо и равнодушно похвалил ее воин, и продолжил путь уже молча…

Что бы там ни было, и как бы не складывались события, Амгула не устраивало присутствие в деле Хатисай, хоть она и не докучала девичьими капризами и жалобами, и вела себя абсолютно ненавязчиво.