— Что случилось? Ты сам не свой… — Юля бросила платье на кровать, села рядом со мной и нежно провела рукой по моим волосам. — Ну же… расскажи мне, что случилось? Дело во мне?

— Не думай о том, что дело может быть в тебе. Просто плохой сон…

— Я знаю тебя не первый день, и могу понять, когда ты врешь мне, а когда говоришь правду.

Шумно выдохнув, я долго не знал с чего начать, но я хотел высказаться. Я начал рассказывать ей о своём детстве, о родителях, о бабушке, о своих неудачах, потерях, работе. Все мне давалось сложно. Я был закрытым, и каждое сказанное слово, камнем сваливалось с души. Юля держала меня за руку и внимательно смотрела на меня. В ее глазах я мог прочесть сожаление, страх, в каких-то местах ужас и жалость. Я продолжал ей рассказывать все до тех пор, пока не увидел, как по ее щекам покатились слезы. Мне стало страшно. Что творилось в ее голове? Почему она заплакала? Но стоило ей обнять меня, и все вопросы тут же исчезли.

— Ненавижу всех и каждого, кто когда-либо обидел тебя… — прошептала она. — Никому не позволю обидеть тебя снова! Только…

— Не стоит об этом…

— Ты стал закрытым из-за НИХ! Из-за всех, кто тебя обижал! Но это неправильно… людям можно доверять. Не всем, но можно. Вот смотри: мне можно доверять, соседи у тебя отзывчивые и котик у них милый, им тоже можно, Петрикову — можно. Да, я поняла, что в детстве у вас были проблемы, но ты видел, как трепетно он к тебе относился в больнице? Да, его мать — еще та… неприятная особа, но она просто все свои эмоции перевела в агрессию!

Она провела руками по плечам и вздохнула, после чего села удобнее и взглянула в окно.

— Знаешь, я все же завидую тебе…

— Что? — удивился я, на что она грустно улыбнулась.

— Мне было пять, когда отец начал заниматься издательством, а мама открыла салон. Времени на меня у них не было. Меня воспитывала бабушка, а родители каждый раз отвлекали меня игрушками, чтобы я не возмущалась. Однажды на Новый год, мы с бабушкой приготовили стол, ждали маму с папой, а они лишь отправили мне в подарок дорогую куклу, а сами остались на своих работах. У меня было все о чем я только могла мечтать, но… семьи как таковой не было. Мы не были дружными, а сейчас… вообще. Все, что не касается издательства — папу не интересует, а маму вообще нельзя застать дома. Эрик растет с бабушкой, как и я когда-то. И я очень боюсь, что он вырастет озлобленным.

— Озлобленным?

— Да… ребенок должен быть желанным.

— А разве он не…

— Когда мама узнала, что беременна, она сказала: «Ну получилось и получилось». Боюсь, что со мной было так же. Ладно, не будем о грустном больше! — она поднялась с постели и взглянула на время. — Я сейчас домой и к тебе, а потом мы поедем куда-нибудь, по-о-обедаем и… нужно вернуться к твоей тетрадке желаний!

Она при мне же сняла с себя футболку и принялась натягивать платье. Подойдя ко мне, Юля повернулась спиной и, собрав волосы, попросила застегнуть молнию. Это было не сложно, но воспоминания того, как я расстегивал платье приятно грели что-то внутри.

— Я быстро! Жди меня и не перебивай аппетит чаем.

Она уехала, а я снова остался один. Это стало немного непривычным, но Юля ведь обещала вернуться.

В четырнадцать лет я был обязан стать опорой для своей семьи. Я морально себя подготавливал к этому весь день, пока бабушка куда-то поехала, а мама после двух уколов успокоительного спала.

Отца привезли на следующий день. Меня сковал страх, я не мог зайти в дом, зная, что увижу там мертвого отца. Это очень сложно. Несложно заставить себя войти и увидеть. Самое сложное — это осознать то, что ты больше не услышишь его голоса, смеха, не почувствуешь крепкое мужское рукопожатие… именно отцовское. Я прошел по двору, пиная старый сдувшийся мяч и пытаясь подготовить себя к последней встрече.

— Ирина! — услышал я бабушкин голос и обернулся, видя, как мама, укутанная шалью быстрым шагом шла к калитке. — Ирина, стой, кому говорю!?

— Я устрою этому жадному уроду! Из-за него Коля умер! Из-за него! Так пусть он это знает! — кричала мама, что люди, оборачивались, проходя мимо.

— Ирина! — бабушка, хромая поспешила за мамой, но у калитки обернулась на меня. — Марин, поди, выключи чайник!

Ком подступил к горлу. Я кивнул сам себе и, сделав вдох, прошел к дверям, но испугался в самый последний момент. Схватившись за ручку двери, я сжал зубы, нервно потрепал себя по волосам. Там мой отец! Отец, которого не надо бояться. Он не сделал мне ничего плохого, подарил мне жизнь и помогал стать мужчиной.

Выдохнув, я зашел в дом, прошел на кухню и выключил кипящий чайник. Сердце от страха колотилось с немыслимой силой. Уши закладывало. Я сунул руки в карманы и, еле переставляя ватные ноги, пошел в зал, где находился отец.

От одного взгляда мне стало плохо и больно. В груди неприятно заныло. Я взглянул на отца и почувствовал, как начало резать глаза, но сдержался.

— Я проспорил… — хрипло выдал я и тут же откашлялся. — Ты выиграл наш спор. Я должен рубль.

Я достал из кармана смятую купюру и прикрыл глаза, не зная, стоит ли делать так или нет. И правильно ли разговаривать с отцом сейчас? Да и вообще зачем нужно говорить с мертвыми? Всегда считал это глупостью, пока не столкнулся с этим сам.

— Тебе стоило дождаться меня. Если бы я был рядом, не произошло бы того, что… произошло. — Я выпрямился и сжал зубы, чтобы не дать волю слезам. — Обещаю тебе, что не посрамлю нашу фамилию! Постараюсь заменить маме и бабушке тебя… Не получится, я знаю, но… я буду стараться. И вот… рубль, который я проспорил!

Я подошел ближе и вложил в карман отцовской рубашки рубль. Да, много раз слышал, что плохая примета и так делать нельзя, но отец всегда говорил, что долг — это святое. И мне не было страшно, когда я это делал.

— Будь он проклят! Чтоб он сгорел от своей жадности! Пусть слезами своими умывается, так же, как и я сейчас умываюсь! — кричала мама с коридора, и я поспешил к ней.

Я вытер влажные волосы полотенцем и взглянул в запотевшее зеркало. Есть в общественном месте — я не хотел, да и не любил. Знал, что там вечная антисанитария, поэтому решил устроить для Юли сюрприз и приготовить что-нибудь самостоятельно. Вот только проблема заключалась в том, что в квартире не было продуктов, а те что оставались, давно уже испортились. Собравшись, я оделся потеплее, проверил бумажник и вышел из квартиры, столкнувшись со своей соседкой.

— Здравствуйте, — сказал я, отчего у Брянской взлетели брови вверх от удивления, и она только и смогла кивнуть.

Никогда с ней не здоровался. Не нравилась мне она. Вечно недовольная, угрюмая и вообще странная женщина. Но сегодня… сейчас все изменилось. Я отбросил все плохие мысли куда-подальше и по-настоящему смог насладиться жизнь. Летел в небольшой магазинчик на углу словно на крыльях. Нужно было придумать, чем я предпочитал обедать. Время близилось к трём часам. За разговорами с Юлей я и не заметил, как прошло время. Но это было здорово. Я почувствовал что-то чего у меня никогда не было.

Людей было предостаточно. Они были всюду: на улицах, в магазинах были огромные очереди, и я не сразу понял что случилось. Лишь уже будучи на кассе со спагетти и курицей в корзине, я услышал «С наступающим!» и ошарашенно взглянул на кассира. Я отстоял в очереди минут двадцать, и теперь, осознав, что завтра тут и вовсе будет не протолкнуться, нужно было закупиться. Я уже давно не отмечал никаких праздников, но в этом году я хотел быть в кругу нужных мне людей.

Набрав полную тележку продуктов: и нужных, и ненужных, я снова отстоял очередь и вернулся домой. Поставив пакеты на стол, мне оставалось только передохнуть и можно было приступать к готовке, но в дверь позвонили. Юля вернулась. Я был уверен, что это она, поэтому не раздумывая открыл дверь и охнул. На пороге стоял Есенский. Он расставил руки в стороны, зажимая в одной бутылку, а в другой книгу.

— Дружище-е-е! Я в дерьме! — громко объявил он и ввалился в квартиру.