«А девочка-то продвинутая», — подумал я.

Мы с Сашей заверили её, что этого времени нам хватит даже на то, чтобы добежать до канадской границы, и что никого из черного списка мы в свою заявку включать даже не подумаем.

***

Нина покинула нас сразу после нашего ответа, и мы с Сашей остались одни.

— Суровые ребята в этом райкоме, — я глянул на часы. — Двадцать минут, а не пять. И я чувствую себя выжатым, как лимон.

— Да, у неё это хорошо получается, — Саша вытер испарину со лба. — Как разделим подготовку?

Я пожал плечами.

— Да параллельно всё будем делать, чего делить? Ты с тем Артемом попробуй связаться, я со своим знакомым на выходных пересекусь. В понедельник и получим полную информацию — кого выбрать и во сколько это встанет. Но вообще эти рок-концерты всегда на черном нале держатся, не уверен, что тот человек возьмется за почти благотворительное мероприятие.

— Это почему?

— Помнишь, Нина упоминала про Романова? — Саша кивнул. — Думаю, там всё шло мимо кассы — билеты, зарплаты музыкантам, та же аппаратура или аренда сцены. Я был на паре таких концертов, везде одно и то же — неучтенная наличка и полное отсутствие бухгалтерии. Если делать официально, никто не подкопается, но и стащить ничего не выйдет. А эти современные продюсеры… они только и знают, как ловчее украсть. Но… в конце концов, рок-фестивали в стране регулярно проходят. Правда, побеждают на них одни и те же — «Машина» да «Аквариум», словно больше никто рок не играет.

— Да, это точно. Мне тоже рассказывали… всякое. Так что надо всё сделать по уму. Ну и никакой «Машины»…

Мне показалось, что он сказал это с легкой грустью. Но тут я ничем помочь не мог. «Рагу из синей птицы» всё ещё было на слуху. [2]

***

После разговора с комсомольцами у меня открылось что-то вроде второго дыхания, и с оперативниками из КГБ — парой почти одинаковых парней лет двадцати пяти и с косой саженью в плечах — я общался, как командир их подразделения, и совершенно не удивлялся тому, что они слушали мои указания, не сказав ни слова против. Мы заехали в магазин, где я прикупил немного продуктов, учитывая ограничения, про которые вчера узнал у врачей.

И с такой поддержкой меня пропустили в палату без лишней бюрократии.

— Егор, зачем это? — спросил Стас, когда я рассказал ему о причине визита столь многочисленной делегации.

— Так надо, — ответил я почти что словами Валентина. — Эти нелюди не должны оставаться безнаказанными. Иначе они снова почувствуют себя… не знаю, кем-то вроде богов, которые могут решать судьбы людей и стран. Пусть посидят немного за решеткой, подумают о своем поведении. Может, извилины на место встанут. И ты не бойся, всё будет хорошо.

Стас, конечно, воспринял мои слова скептически, но свою часть выполнил по полной программе и подробно изложил все обстоятельства драки, которая «дракой» могла называться только условно — по сути это было натуральным избиением. Моя помощь во время допроса потребовалась лишь однажды — Стас просто не знал имен друзей Боба, а вот мне они были известны достаточно хорошо. Но мои слова внесли в протокол от имени пострадавшего — тут оперативники даже глазом не моргнули, видимо, имели достаточно четкие указания.

Я очень надеялся, что теперь действительно всё будет пусть не хорошо, но хотя бы приемлемо. Ну а про свои сомнения в советской правоохранительной системе я не сказал ни слова, чтобы не нервировать больного и не выглядеть в глазах подчиненных Валентина опасным диссидентом. Достаточно того, что таковым меня считает их начальник.

[1] Алексея Романова арестовали в 1983 году за подпольный концерт. Он тогда играл в группе «СВ» (в «Звуковой дорожке МК» по итогам 1983 года его назвали «ансамблем п/у Мелик-Пашаева). Показания участников расходятся, но один из свидетелей упомянул, что среди обвинений были и «гонорары от комсомольских и профсоюзных организаций». Суд над Романовым состоялся в мае 1984-го, ему дали 3,5 года условно с конфискацией имущества по статье о незаконном предпринимательстве.

[2] статья в «Комсомольской правде» от 11 апреля 1982 года с критикой Макаревича и компании. Слушать их после этой статьи не перестали, но вот официальный кислород слегка прикрыли, хотя серьезных репрессий так и не последовало. Амнистировали «машинистов» где-то в 84-м, через год у них на «Мелодии» уже вышел миньон, а ещё через пару лет — двойник «Реки и мосты».

Утром в четверг я неожиданно столкнулся с очередными реалиями советской жизни. Кофе от немецкой тети у нас закончился — во вторник я скормил Алле его остатки, — а сейчас обнаружил, что и с нормальным чаем появились проблемы. Вернее, я знал, что пачка индийского «слона» подошла к концу, но был уверен, что в специальном ящике есть запас — а его там не оказалось. То ли Елизавета Петровна прихватила на дачу, то ли ещё какая беда случилась; отслеживать наличие продуктов и заблаговременно беспокоиться о пополнении кладовой я пока так и не приучился.

Всё осложнялось тем, что в 1984-м никаких круглосуточных универсамов не было, а оперативно можно было затариться лишь самой простой пищей. За дефицит же у нас пока отвечала бабушка, но из-за событий последних недель она упустила момент, и теперь надо было ждать её возвращения с дачи. В итоге я был вынужден начать день с омерзительного пойла, каковым был очень распространенный зеленый грузинский «№ 20». [1]

Сонная Алла благосклонно приняла у меня свою кружку, отпила глоток и поморщилась.

— Что-то не так? — поинтересовался я.

— Чай говно, — призналась она. — А тётя Люба посылку пришлет только в августе.

— Можем на рынке поискать, — предложил я. — Там иногда предлагают… дороговато, но, думаю, потянем.

Вообще-то мои покупки последних недель пробили в моих накоплениях заметную брешь, но я был уверен, что одна банка кофе за фиолетовую погоды не сделает. Приток дензнаков у нас слегка сократился, хотя конец месяца немного поправил наше положение — мы получили стипендии, а я — ещё и перевод от родителей. В целом жить и шиковать мы могли ещё долго.

— Я подумаю, — кивнула Алла. — У тебя какие планы на сегодня?

— К Стасу хочу заехать, он всё ещё в больнице, бедняга. А больше всё вроде, если ничего не свалится.

Про Стаса я Алле всё-таки рассказал — и про его участие в моей победе над подручными Боба, и про нападение на него уцелевших участников той банды. Ну и пообещал, что враги понесут заслуженное наказание.

— Не возражаешь, если я с тобой?

— Нет, конечно, — ответил я прежде, чем успел осознать, о чем меня спросили. — А зачем?

— Ну… не знаю… просто чувствую, что надо, но толком объяснить не могу, — замялась Алла. — Я этого твоего Стаса и не видела никогда, но почему-то очень за него переживаю.

— Понятненько… — я поймал себя на мысли, что стал частенько копировать Валентина. — В принципе, можно, он нормальный парень, кидаться не будет, а с остальным я справлюсь. Но у тебя же завтра экзамен, тебе не по больницам надо кататься, а зубрить, как князь Игорь от половцев мыслью по древу растекался.

— Мысью, — поправили меня. — Мысью он растекался. Это белка в переводе.

— Конечно, как скажешь, мыська, — не удержался я и улыбнулся, получив по плечу закономерный удар кулачком. — В общем, смотри сама. Я надеюсь пораньше отстреляться, думаю, часов в двенадцать уже буду свободен. Если захочешь — подъезжай к нам. А потом придумаем, чем заняться… хотя нет, тебя будут ждать князь Игорь и его мысь, а меня — заслуженная бутылка пива за сданную химию.

На этот раз я получил кулачком по ребрам. Но не слишком сильно.

***

Иметь пророческий дар оказалось очень приятно. «Пятерка» по химии, ради которой я использовал свои знания из будущего, произвела на меня какое-то умиротворяющее действие. Я был доволен собой и очень добр и даже подсказал свою уловку Жасыму — прекрасно понимая, что тот сможет воспользоваться полученным подарком только случайно, поскольку, кажется, до самого ухода из аспирантуры путал обе химические номенклатуры и не мог запомнить, какая из них носит гордое название тривиальной. Впрочем, экзамены всегда были лотереей, и если сегодня Казах встал с правильной ноги — значит, так тому и быть.