Рассказывать всё это двум сидящим со мной за одним столом товарищам я не стал.

— Вы про будущее, а я про настоящее, — упрямо сказал я. — А в настоящем такого пива у нас в стране нет, несмотря на все решения и постановления. Хотя я убежден, что эти решения были приняты не вчера, а как бы не несколько лет назад. Если я не прав — поправьте.

— Нет, отчего же, — кивнул старик. — Решения были приняты ещё в начале семидесятых. Просто всегда находились более важные дела, и под эти проекты не выделяли средства. Но в этом году обещают открыть финансирование.

— Не откроют.

— Почему это? — полюбопытствовал старик.

— Больше десяти лет не выделяли, а теперь вдруг выделят? Не верю, — я не Станиславский, но надеялся, что на это мне указывать не будут. — Все экономические обоснования наверняка устарели, потребуют новые, там другие материалы, другие заводы, наверное, появились, ещё что-то… не знаю… той же Америке надо на их «Звездные войны» отвечать, а это тоже деньги и немалые.

— Возможно, — Михаил Сергеевич вдруг потерял к теме пива интерес. — Егор, ты упомянул о будущем. Расскажи нам о нём.

[1] История про золото была в цикле Павла Дмитриева «Ещё не поздно», но она целиком совпадала с моей собственной информацией. В конце концов, кавказцы, что в начале 90-х промышляли «желтым» у Тушинского рынка, появились не из ниоткуда, у них были отработанные годами технологии извлечения ценных металлов из продукции электронной промышленности. «Желтое», кстати, в микросхемы тогда пихали от безысходности — без золота не могли обеспечить нужную чистоту контактов.

— Ну… — я немного помялся, собираясь с мыслями. — Я правильно понимаю, что вы мне поверили?

Михаил Сергеевич медленно кивнул.

— Да, — сказал он.

— А почему? Или та информация, которую я… — я посмотрел на Валентина. — …уже проверена?

Он легко выдержал мой взгляд.

— Про окончательные результаты говорить рано, — сказал он. — Но определенный прогресс есть.

У меня немного отлегло.

— Не только поэтому, — вмешался старик. — Валя, покажи ему.

— Вы уверены?

— Да, давай. Не помешает.

Тот всё же слегка поколебался, но залез во внутренний карман пиджака и достал сложенный вчетверо листок, расправил его, пригладил ладонью на свободном месте стола — и придвинул мне.

Я посмотрел.

Это был странный опросник, что-то вроде анкеты, и я никогда не видел ничего подобного, даже не предполагал, что такие документы существовали в реальности. Назывался он длинно, но понятно: «Признаки, присущие вражескому нелегалу в связи с его длительным проживанием в прошлом за границей».

В числе таких признаков указывалось знание иностранных языков, использование непривычных идиом и поговорок, незнание местных диалектов русского языка, путаница при произношении русских слов с иностранными корнями, хорошая осведомленность о жизни за границей и, одновременно, легкая путаница в советской действительности. Особенно меня поразили пункты про хорошее знание государственного устройства СССР и предупредительность в отношении женщин.

Наверху этого листка был небрежно написана моя фамилия с инициалами, а напротив большей части пунктов стояли зловещие плюсики, причем иногда — например, у хорошего знания государственного устройства — их было целых два.

Я ещё раз посмотрел на эту анкету и с трудом заставил себя улыбнуться, когда возвращал её Валентину.

— Сожгите и больше не позорьтесь, — твердо сказал я. — Через пару лет у вас тут таких будет легион, и все они окажутся просто дураками, по которым то самое низкопоклонство перед Западом плачет. Хотя настаивать не буду, в этой среде всяким ЦРУ проще всего вербовать своих клиентов. Но они, как правило, толком ничего не знают, только и могут выступать агентами влияния, чаще всего — на неосознанном уровне.

— Пока эта штука работает неплохо, — Валентин пожал плечами, свернул бумажку и убрал её в карман. — Помогает выявить подозрительных лиц.

— Пункты слишком мутные, — ответил я. — Этот опросник словно годах в пятидесятых был составлен и с тех пор не пересматривался.

Валентин и Михаил Сергеевич переглянулись.

— А зачем пересматривать то, что работает? — уточнил старик.

— Потому что надо идти в ногу со временем. А то в его конторе, — я мотнул головой в сторону Валентина, — похоже, рассуждают так же, как инженеры ВАЗа, который уже пятнадцать лет гонят одну и ту же модель, меняя только форму фар. Посмотрите, что за это время сделали инженеры и конструкторы на… пусть даже не на «Мерседесе», а, например, на французском «Рено». И эта анкета не объясняет, почему вы решили мне поверить.

Я допил пиво и с сожалением поставил бутылку на стол. Меня подмывало попросить ещё, но совсем наглеть я опасался.

— Если человек выглядит, как иностранный шпион, ведет себя, как иностранный шпион, но при этом с легкостью сдает других, хорошо законспирированных и, наверное, более полезных иностранных шпионов, это вызывает подозрения, — объяснил Валентин. — Особенно история с Шеймовым сюда не вписывается. Мы не знаем, что с ним, у американцев есть вся информация, которой он обладает… зачем им раскрывать карты? Проще согласиться с тем, что ты говоришь правду. К тому же в таком возрасте — и секретный агент? Так не бывает. А вот с путешественниками во времени мы ещё не сталкивались.

Я покрутил головой в поисках микрофонов, ничего, разумеется, не увидел, и посмотрел на Валентина.

— Здесь же безопасно говорить? Ваши не слушают?

— Мы же говорим — и ты тоже говори, — беспечно ответил он и с внезапной жесткостью напомнил: — Михал Сергеевич спрашивал про будущее.

— Будущее… — я на пару мгновений задумался. — Ну… в этом году, насколько я помню, ничего интересно не произойдет.

***

— А неинтересного? — уточнил Михаил Сергеевич.

Он посмотрел на меня с заметным ожиданием. Валентин успел достать небольшой черный блокнотик и ручку и приготовился записывать. Меня это немного напрягло, но я сделал вид, что всё нормально.

— Неинтересное происходит каждый день, — ответил я. — Вчера, сегодня, завтра. И послезавтра тоже наверняка что-то произойдет. Но я уже говорил Валентину, что в памяти остаются очень немногие события, да и те… я могу с путаться в хронологии. Например, я точно не помню, когда умер… умрёт Черненко — то ли март, то ли апрель следующего года. Скорее — март, но точная дата… уже не помню. Для меня это было сорок лет назад.

Валентин сделал какую-то пометку.

— Вообще-то смерть Генерального секретаря ЦК КПСС не та вещь, которую можно просто запамятовать, — с напускным безразличием сказал он.

— Кому как, — пожал я плечами. — Год и примерный месяц помню — уже достижение, честно говоря. Они тут у вас часто умирают.

Это был удар ниже пояса, и Михаил Сергеевич заметно поморщился, а я в очередной раз проклял свой длинный язык.

— У нас? — вмешался Валентин. — Себя ты к нам не относишь?

— Хм… простите, — я постарался изобразить раскаяние. — Я ещё не до конца осознал, что я снова здесь. Говорю же — для меня прошла прорва времени, со мной случилась куча событий, на фоне которых смерть одного из Генеральных секретарей, пусть даже из самого ЦК КПСС, слегка померкла. Это как очень дальний родственник, на похороны которого вы попали случайно… но не думайте, что я такой бесчувственный. Дату смерти Брежнева я помню.

— Почему такая избирательность? — спросил старик.

— Масштаб, думаю, несоразмерный, — я опять пожал плечами. — Всё же Брежнев был у власти… лет двадцать?

— Поменьше, но я тебя понял, — кивнул он. — Так что по этому году? Совсем событий нет? Так не бывает.

Ещё как бывает. И это обычно считается хорошим годом. Жаль, что в моей жизни таких хороших годов было не так уж и много.

— Бывает… — ответил я. — А можно ещё бутылочку? Горло смочить?

— Бери, — махнул рукой Михаил Сергеевич. — И давай побыстрее, время…