Но здесь речь шла только о Представительной ассамблее Лабура, находившейся в упадке. С другой стороны, в Суле в XVII веке в нескольких приходах затаили злобу на Труавилля (Тревиль у Александра Дюма). Этот «враг баскского народа» происходил из семьи торговцев; находясь у короля на службе, он стал крупным военным и обогатился за счет легкого получения королевских земель (по правде говоря, они состояли из общинных владений). Восстание против Тревиля, для которого он послужил скорее предлогом, поднялось под руководством кюре Матала; его войско, состоявшее из нескольких тысяч крестьян, не устояло перед королевской армией. Матала отрубили голову, несмотря на тщетные просьбы епископа о его помиловании. Официальное прощение было выпущено в 1661 году, как только Матала оказался вне игры. Эта амнистия узаконила новые отношения между различными силами, установившиеся в регионе. Они были неблагоприятны для местных свобод, которые сократились, но полностью не были уничтожены. В обоих случаях, и с Шурио, и с Матала, мятежники выступали за местные законы («Эрлег» или «Эррилеж»). Не стоит исключать также враждебный настрой по отношению к городам: в частности, Матала выдвигал обвинения, скажем так, против «мегер» из Молеона, другими словами — офицеров, дворян или именитых граждан этого небольшого городка. Если верить ему, то они вошли в сговор с парламентом Бордо против сельского населения.
Суль и Лабур были слегка обезличены французской властью. И напротив, в центре Нижняя Наварра оставалась королевством в буквальном смысле слова; учреждения там были более устойчивыми и престижными, чем в обеих вышеупомянутых областях. В порядке наследования наваррское государство было передано Альбре, затем Бурбонам, а после 1589 года — королю Франции. Катастрофа 1512 года разорвала все связи между обширной территорией Южной Наварры, отошедшей к Испании, и северной частью того, что было когда-то единым Наваррским королевством. Еще продолжает существовать государство-придаток (конечно, речь о Нижней Наварре), которое само по себе соединяет долинные земли, состоит из нескольких небольших областей, в то время как Суль и Лабур каждый сам по себе составляют одну небольшую область, в свою очередь являющуюся федерацией приходов. Офранцуживание (конечно, лишь частичное) этой Нижней Наварры не обходилось без некоторых затруднений в период после 1589–1600 годов, когда государем Наварры Альбре-Бурбон стал сам Генрих IV: «Король Франции и Наварры». Однако процесс шел: в 1620 году под личным давлением Людовика XIII канцелярия (Нижней) Наварры слилась, поневоле, с независимым советом Беарна, и таким образом сформировался парламент По, находившийся на беарнской территории, и отныне его назвали, чтобы польстить северным баскам, «парламентом Наварры». Это слияние басков-католиков и гугенотского Беарна спровоцировало (как мы уже видели) некоторые трения, которые продолжали существовать и впоследствии, в наше время, в том, что касается проблемы департамента — единого или двойного… Еще одна деталь: в Нижней Наварре в течение всего этого периода существовали свои собственные монеты, на основании чего жители гор дошли до того, что, о святотатство! определяли на них Генриха IV как «короля Наварры и Франции», против канонической формулировки («король Франции и Наварры»). Эти местные деньги были отменены фактически начиная с 1634 года, но периодически все же появлялись в последующие годы, но затем в 1663 году они были официально упразднены. После этой даты было несколько попыток их восстановления. Таким образом, региональные учреждения подверглись нападкам, но только в плане чеканки монеты. В остальном они стойко держались, и конечно, лучше, чем в Суде.
Также в этом контексте функционировали сеньоры-посредники (Грамоны) и представительные органы региона (штаты Наварры).
Кстати о сеньорах-посредниках: из знатного местного рода Грамон происходила любовница Генриха IV Коризанда. В ответ король пожаловал Грамонам должность генерального правителя Беарна и Наварры, и эту должность занимали один за другим восемь представителей этого рода: это была роскошная плата! Правитель, таким образом избранный из членов знатного местного семейства, получал солидные денежные подношения, причем вполне на законном основании, от представителей трех сословий Нижней Наварры, собирающихся регулярно на свои ассамблеи. В благодарность за это герцог де Грамон играл роль успешного заступника при версальском дворе, где он ходатайствовал по просьбам жителей Пиренеев, являвшихся его «подданными». Без него они бы не так преуспели: система Людовика XIV, привлекавшего ко двору в Версале местных магнатов, оказалась не «только» плодящей паразитов.
С другой стороны существовали представительные собрания: «штаты Наварры» (мы бы более охотно назвали их, даже рискуя шокировать читателей, «провинциальными штатами Наварры») были основаны Генрихом д'Альбре в 1523 году, то есть спустя двенадцать лет после «катастрофы 1512 года». Бурбоны, став королями Франции, нисколько не пытались разрушить это коллективное учреждение, притом что они, ничтоже сумняшеся, упразднили, например, в XVII веке штаты в Нормандии. Наваррские штаты находились под контролем практически наследственной олигархии. Они не состояли из представителей одного сословия, не основывались на присутствии только сельских жителей, достаточно демократично настроенных, как это было на собраниях в Суле или Лабуре, что придавало им скромное очарование. Они вынуждены были терпеть присутствие в своих рядах, помимо представителей третьего сословия, большого количества дворян, что давало ассамблее в целом некоторую возможность «на элитарном уровне» противостоять «господину интенданту». Они собирали в королевскую казну налоги со всевозможных товаров; ассамблея настояла на том, чтобы установить разумную сумму налога, так что в 1779 году в Нижней Наварре каждый житель платил всего от 6 до 7 ливров налога, для сравнения, средний француз платил от 15 до 23 ливров.
Если говорить о косвенных налогах, можно отметить в 1685 году попытку королевской службы по сбору налога на соль («габель») захватить некоторые соляные копи в Нижней Наварре. До того времени они принадлежали общине местных жителей. Ответной реакцией на насилие со стороны королевских сборщиков налогов было народное восстание, двое предводителей которого были повешены по приказу жестокого интенданта Фуко. Но спустя два года государство вернуло соляные копи их бывшим владельцам. Любопытными и частыми были такие методы при старом режиме, и трудно их понять нашими современными умами. Предводителей казнят…, а затем, чуть позднее, удовлетворяют их требования! Попытаемся представить себе такое в «Рено» или в «Национальном обществе французского кредита» во время забастовки…
Существенному укреплению централизма в XVIII веке способствовало дорожное ведомство: в Нижней Наварре и Лабуре (1778 год) оно взяло на себя строительство дорог, конечно, для выгоды населения, но в ущерб местным учреждениям, таким как Билцар, который, на самом деле, немного заботился о местных трактах. Добавим в тот же «централизаторский» список введение новых полицейских формирований в ограниченном количестве, они стали «коннополицейской стражей». Это вполне законно в стране, где было мало воров, зато много разбойников. В 1784 году стал даже рассматриваться проект о слиянии трех баскских провинций с Беарном: этот замысел, в то время не реализованный, предвосхитил создание в дальнейшем департамента Нижние Пиренеи, что заслуживает сожаления с точки зрения баскской истории, как считают националисты в наше время. В любом случае постоянство королевской власти и ее учреждений обеспечивалось в последние столетия старого режима бальи, относившимся к военному дворянству, и его помощниками, начальниками полиции и судьями по уголовным делам; эти обязанности часто передавались из поколения в поколение в одной семье.
Перипетии административного управления отражались на неспешном ритме жизни пастухов, основанной на перегонах стад на горные пастбища и эксплуатации огромных общинных выгонов. Когда завезли кукурузу, которая появилась уже с 1570 года, это дало мощный толчок развитию местного сельского хозяйства. Кукуруза — это капризное растение, требующее много сил и труда; расширение площадей, отданных под эту культуру, логично сопровождалось ростом количества рабочей силы. Растущее потребление мяса в городах, где уровень жизни повысился, привело, в другой стороны, к посадке репы, или турнепса; они были предназначены на корм скоту во время зимнего содержания его в стойле[115]; это было типично для нового севооборота, более интенсивного. Таким образом, до XVIII века включительно наблюдается развитие как животноводства, так и растениеводства. Отсюда неминуемо происходят конфликты между оседлыми крестьянами и пастухами; последние хотят неприкосновенности общинных лугов, также они желают сохранить право прохода для своих заблудившихся или перегоняемых животных, в том числе по засеянным или засаженным землям, рискуя вызвать гнев земледельцев; можно подумать, что эти события происходили на Диком Западе! Однако, в некоторых пунктах между оседлыми крестьянами и пастухами-кочевниками, между Каином и Авелем, наблюдалось согласие (не всегда безоблачное). На самом деле, и те, и другие участвовали в общей борьбе с деревьями, в вырубке пиренейских лесов, которые пали жертвой одновременно и распашки целины, и чрезмерного выпаса. Кроме того, древесина без всякой меры поставлялась для удовлетворения аппетитов кораблестроителей и кузнецов, любителей древесного угля (поскольку век каменного угля еще не наступил). Что касается рыболовства в Стране басков (из Сен-Жан-де-Люс, в частности), о развитии которого за океаном мы знаем, то оно происходило в виде сменявших друг друга циклов: китобойного цикла, начавшегося в Средние века в Гасконском заливе, затем в течение XVII века продолжившегося на Шпицбергене и в Гренландии из-за уничтожения китовых популяций в ближайших водах; затем был тресковый цикл, у Ньюфаундленда и в других местах, достигший кульминации в период между 1500 годом и Революцией, а затем в XIX веке мода на этот промысел проходит; и наконец, цикл сардин, он более типичен для нашего времени, несмотря на то, что был открыт в годы царствования Людовика XV.
