Сакуш, командир сквадрона истребителей и самый результативный на Тангшере — семь побед, опустился на скамью с Максимом рядом. Он бы утверждал, что того Дракона упокоило его звено или зенитки, но парни посмотрели отпечатки с пленки кинопулемета Рейнджера Максима. А там все видно.

— Так не бывает! — прошипел Сакуш. — Чтоб первый бой и сразу — сбил?

— Сэр! Наверно, сэр! — ответил Борюш, задирая подбородок к потолку, но со скамьи не встал. — Не было там боя.

— Что же было? — удивился офицер.

— Случайность, сэр. Ведь я же — штурмовик. Лечу спокойно, никого не трогаю. Хотелось пострелять — снял предохранители и тиснул на гашетки. И кто же знал, что Дракон сунется под трассеры?

— Не целился?

— Ты же знаешь, какой прицел на Рейнджере. Что целься, что не целься…

— Так не бывает, — повторил рассерженный Сакуш, сообразив, что Борюш издевается. — Дракона подстрелили мы или зенитчики. Он потянул к своим, но не долетел.

— Как угодно, сэр, можешь считать и так. Я видел твой бой со стороны. Крутился как пропеллер. Не знаю, сумел ли ты его подбить. Но утомил до смерти — это точно.

Штурмовики за их столом заржали. Другие прятали смешки. Сакуш побагровел.

— Выскочка! Киношник долбанный! Вот встретился бы с настоящим асом в воздухе, тогда б узнал…

— Так в чем же дело? — изобразил Максим недоумение. — Давай попросим разрешения коммандера мне подготовиться на Рыцаре и проведем учебный бой. Фотопулеметы подтвердят победу. Из пушек нам стрелять не разрешат.

— Из них я б не отказался, — пробурчал Сакуш. — Итак, дуэль?

— Согласен, — подтвердил Максим.

За столами все захлопали — поединки авиаторы любили. Некогда панкийские дворяне дрались на дуэлях столь самозабвенно, что число погибших в них аристократов превышало военные потери. Так было при монархии. В республике дуэли запретили под страхом смертной казни, но воспоминания о них стереть не удалось. Многие дворяне Панкии впоследствии сели за штурвалы самолетов — служба в авиации считалась в их среде почетной. Так что нравы сохранились.

Сакуш отвалил, а Савиш хлопнул подчиненного по плечу:

— Расскажи нам, Борюш, что-нибудь веселое.

— Мне за выступление платят десять тысяч толеров, — пошутил Максим. — Для вас, конечно же, бесплатно. Но сегодня я не буду вас смешить. Спою.

Пилоты удивились. Комика-Борюша знали миллионы, но никто не слышал, чтоб он пел. У любимца женщин не было ни голоса, ни слуха. Максим же пел неплохо. В КВН приходится еще и танцевать, так что наловчился. Там же приобрел умение шутить и переделывать известные стихи для выступлений. На Аорне пригодилось. Поскольку большинство слов местного языка закачивалось на — «еш», «иш» и «аш», рифмовать выходило несравнимо проще, чем на русском или белорусском. Музыкальные инструменты только не освоил. Те, которые висели на стене столовой, на знакомые ему не походили. Но ведь смелость покоряет города?

Он выбрал подобие гуслей, только семиструнных. Сел на стул и под заинтересованными взглядами летчиков настроил их на слух, начиная с самой толстой и большой струны. Не гитара, разумеется, но мелодию в пределах одной октавы передаст.

Подтянув поближе микрофон, Макс пробежался пальцами по струнам, запел негромко:

— Я — Рейндж-истребитель, мотор мой гремит, и небо — моя обитель.

А тот, который во мне сидит, считает, что он — истребитель…

Далее следовал конфликт допотопного самолета, раздраженного, что в нем барахтается пилот-неумеха. Это было весьма далеко от оригинального текста Владимира Высоцкого.

Рассчитал Максим правильно. Вместо высокомерного: «да, я его сделал, пока вы тут сосали», как поступил бы реальный выскочка-кинозвезда, пилот-новичок подтрунивал над собственной малоопытностью.

Предельно простая мелодия, на гитаре — три аккорда, легко запомнилась, и уже через куплет половина зала радостно шипела в такт певцу:

— А тот, который во мне сидит, ужасно мне надоел!

Хлопали в ладоши и женщины-штурмовики. Но Вишевой среди них не оказалось…

Она сама позвала его — на следующий день. Новость принес командир сквадрона, вернувшийся с совещания у генеральской дамы.

— Лейтенант! — окликнул он Максима.

— Сэр! Слушаю, сэр!

— Марш к командующей. Но оденься как положено пилоту, а не как…

Намек был очевидный и обидный для окружающих. Около Рейнджера копошились техники, и летчик — вместе с ними. Из-за этого был мурзатый от смазки и технических жидкостей, с черной каймой под ногтями и ссадинами на суставах пальцев.

— Сэр! Есть, сэр.

Командир сквадрона отвел подчиненного в сторону.

— Чего она тебя зовет? — спросил. — Будет награждать за сбитый самолет?

— Выпишет орден Святого Ебукентия с закруткой на спине, — сообщил Максим.

Незнакомый с барановичским авиационным фольклором, командир вытаращил глаза.

— Что⁈

— Виноват, сэр. Киношная шутка. Означает орден, который носить почетно, но больно.

— Топай, Ебукентий! — хмыкнул командир. — Надо же, придумали, артисты! Я запомню…

Насчет ордена ожидания, увы, не подтвердились. Борюша коммандер встретила сурово.

— Лейтенант! — сказала, выслушав его доклад. — Пиши рапорт на перевод.

— В истребители, мэм? — воспарил душой Максим.

— На другую базу, мать твою, актерскую!

Он нахмурился.

— Попрошу оставить мать мою в покое. Чем я заслужил твое негодование?

— Ты какого многочлена спорил с Сакушем?

— Не виновен, мэм, он сам ко мне пришел…

— Прекрати паясничать! Здесь тебе не киностудия. Чья инициатива — учебный бой на Рыцарях⁈

— Сакуша, конечно. Я предпочел бы биться с гоблинами.

— Но… Какого… ты согласился?

— Я аристократ и офицер. Меня вызвали на поединок. Не смертельный, как когда-то, но главное не изменилось. Честь рода Аюшей не позволит уронить мне реноме.

— Реноме он вспомнил, комик недоделанный! Ты забыл? У тебя же допуска к боевым полетам не имеется.

— Ну, так бой — учебный.

— Ты, что, специально меня злишь? Сакуш ходатайствовал перевести тебя на Рыцарь! Временно, конечно. Ты хоть представление имеешь, что это за машина?

Максим выдал самую неотразимую улыбку из арсенала Борюша.

— В чем беда? В Рыцаре я буду гораздо импозантнее перед телевизионщиками. Меня для этого сюда прислали.

— Рыцарь — сложный, дорогущий самолет! На него переучиться нужно год — не меньше. А чтоб с Сакушем сражаться — и десять мало. Я пущу тебя на Рыцарь посниматься при условии, что техники сольют из баков топливо до капли. А иначе ты еще на аэродроме разобьешься, врезавшись в казарму.

— Обижаешь, мэм! — сказал Максим. — Я Рыцарь изучил. Давай поспорим. Разрешаешь мне раз вылететь на Рыцаре, и, если справлюсь — бой с Сакушем. Проиграю — напишу желанный рапорт. Если же я выиграю бой с Сакушем…

Вишева расхохоталась.

— Нет, конечно, все возможно, — заключила, отсмеявшись. — Иногда Всевышний может пошутить. И чего же ты желаешь, «истребитель»?

Лейтенант шагнул к коммандеру поближе:

— Разрешишь себя поцеловать, — шепнул. — Разумеется, наедине.

Речь у Вишевой на миг отняло.

— Ну, и наглец! — коммандер покачала головой. — Посадить тебя под арест… Суток так на тридцать, — она мечтательно прищурилась. — А потом еще добавить столько же. Жаль, что журналисты приезжают, а не то бы я тебя…

— Так ты согласна?

Она резко замотала головой и вдруг сказала «да».

— Только ты не обольщайся, — объяснила, — ты последний офицер на базе, с кем бы я хотела целоваться, включая манков. Но поскольку победить тебе не светит, соглашусь для наведения порядка среди личного состава. Ты его порядком разложил — шутками своими, песнями, проставкой выпивки, фамильярностью, дикой даже в авиации… В общем, Сакуш привозит кинопленку, мы фиксируем его победу — и с тобой прощаемся.

— Мэм! Есть, мэм. Спасибо, мэм!

Обратив взор вновь к потолку, он соединил ладони за спиной и крутанулся вправо.