Херфурт не стал задерживать ее, даже не спросил, зачем ей понадобилось идти в лес. Он опять бросил взгляд в сторону кучки своих солдат. «Уж не подсмеиваются ли они надо мной? Проклятая банда! Втянули головы в плечи, будто находятся не здесь, а под Москвой зимой сорок первого года». Вид солдат испортил ему настроение. Он посмотрел на тропинку, по которой только что ушла Элизабет. «Обратно она, конечно, не вернется», — подумал он.

Херфурт выпрямился и направился к группе солдат, которые стояли в нерешительности.

Вид у солдат был далеко не воинственным: кители — не застегнуты, подворотнички — грязные. Собственно говоря, безукоризненным внешним видом они никогда не отличались, но сейчас они были похожи на шайку лесных браконьеров.

И все-таки Херфурт заметил в их глазах хитроватые искорки. Они отнюдь не прочь были ввязаться в какую-нибудь историю.

— Группа Херфурта, строиться! — приказал Альфонс.

Доктор Феллер был недоволен собой. После ухода Раубольда и его товарищей он сделал Хайнике два укола и дал ему несколько таблеток. Больной должен был уснуть, но Хайнике почему-то не спал. Правда, он чувствовал себя гораздо лучше, чем утром, однако в этом доктор не видел своей заслуги.

— Вам, Хайнике, никакого врача не требуется. Что я должен возле вас делать?

— Когда я вижу вас сидящим возле меня, мне как-то спокойнее, — ответил Хайнике.

— Вы, Хайнике, никогда не ценили врачей. Каждый раз, когда я к вам прихожу, вы затеваете со мной разговор, поскольку мне, единственно кому, разрешается заходить к вам, а вашим товарищам вход сюда временно запрещен.

— Это точно, — согласился Хайнике.

— Вам и сейчас нужен собеседник, а не врач. Пока я нахожусь возле вас, вы знаете, чем я занимаюсь. Если же уйду, тогда…

— Это тоже верно, — заметил Хайнике.

— Ну что ж, не будем попусту терять времени и начнем беседу. Я, возможно, тоже буду чувствовать себя лучше, если мой визит окажется не напрасным. Поговорим, поспорим, быть может…

— Мы хотим захватить власть. И нам действительно нельзя терять времени попусту. У нас его не так уж и много.

— И не будем спорить? — спросил доктор.

Хайнике покачал головой.

— А разве все хорошее возможно без спора? Разве истина рождается не в споре? Вы боитесь, Хайнике! Кто-то должен сказать вам правду. Так пусть таким человеком буду я, например. То, что вы затеяли, иллюзорно!

— Попытайтесь меня понять, доктор. Мы находимся на пороге новой эпохи. Старое разрушено, а новое только начинает расцветать! Нас, коммунистов, интересует буквально все. Вы видите только то, что происходит в нашем небольшом городке. Я же вижу события, которые разворачиваются во всей Германии. Она должна стать единой демократической республикой, более того, антифашистской социалистической республикой. А почему бы нашему Вальденбергу не стать прообразом этого нового социалистического государства? А почему бы и нет? Внесите и вы свою лепту, доктор, чтобы мы поскорее достигли нашей цели!

— Что я должен, по-вашему, делать? — спросил Феллер.

— Немного помечтать, доктор.

— О чем? — усмехнулся Феллер.

— Ленин объяснил нам, в чем заключается сущность Советской власти. И очень хорошо объяснил. Но ведь мы находимся не в России, а в Германии. Следовательно, нам нужно подумать, как лучше сделать и у нас то же самое, что сделали у себя в стране русские. Тут даже выдумывать ничего не нужно! А сущность Советской власти заключается в том, что государство, которым до сих пор управляли капиталисты, теперь впервые за всю нашу историю будет управляться классом — могильщиком капитализма. Даже демократическая республика зависит от горстки богатеев, в чьих руках находятся земля и средства производства. Теперь нам стало ясно, что мы должны делать. Нам нужна власть!

Доктор Феллер не усмехнулся, нет. Более того, на лбу у него залегла глубокая складка, вид у него стал озабоченный.

Хайнике замолчал. Доктор задумался над его словами. Никаких возражений у него не было, а спорить без причины он не собирался. Все, что сказал Хайнике, соответствовало действительности.

В этот момент доктору хотелось, чтобы перед ним оказался не Хайнике, а какой-нибудь больной попроще, ну, например, с насморком, которому нужно было закапывать лекарство в нос. Гораздо приятнее лечить такого больного, чем выслушивать теперешние речи Хайнике. Доктор понимал, что все, о чем сказал Хайнике, — правда, чистая правда. Доктор уже опасался, как бы ему самому не помчаться за книгами Ленина, чтобы лично прочитать то, что в них написано.

— Советская власть, — снова заговорил Хайнике, обращаясь к доктору, — и есть самый верный и победоносный путь для трудящихся масс, путь, который ведет к социализму!

— Я вам верю, Хайнике!

— Поработайте для нас, тогда и скажете, что вы нам действительно верите. Помогите нам взять власть! А до тех пор, пока вы не сделаете этого шага…

— Вы не умеете разбираться в людях, Хайнике! — перебил его доктор. — Человека легче понять не по словам, которые он говорит, а по выражению лица, которое выдает самые тайные помыслы. Вполне возможно, что в ближайшие дни к вам будет приходить много людей. И у каждого из них — свое лицо. Они будут слушать ваши речи широко раскрыв рот. Полагайтесь не только на то, что они нам скажут, а постарайтесь узнать, насколько сознательно они воспринимают ваши слова.

— Все, что мы говорим, — чистая правда.

— Вы всегда были таким праведником, Хайнике? Вы всегда и всем говорили то, что должно случиться, даже если вам это неприятно?

— Правда не всегда является, так сказать, полной правдой, — заметил Хайнике.

— Вы и сейчас умалчиваете о своих трудностях. Вы даже товарищам не говорите всей правды. Вы твердо верите в победу вашей революции. Но что в том толку, если вы верите в это один? Я восторгаюсь вами, но вы должны откровенно сказать, что у вас много трудностей и мало друзей. Вы не говорите товарищам о том, что даже в случае вашей победы вам придется испытывать много лишений, многим жертвовать. Короче говоря, вы замалчиваете правду, и замалчиваете потому, что она вам не помогает, не так ли?

— Революция…

— Революция сильна только тогда, — доктор Феллер заговорил страстно и таким тоном, будто полностью разделял точку зрения Хайнике, — когда ее поддерживают широкие массы. Революцию делают не только одним оружием. Постарайтесь угадать помыслы людей, их чувства! Вы, Хайнике, способны к сильным чувствам, так научите же этому и их!

Хайнике испытывал такой прилив бодрости, что ему хотелось вскочить с постели, обнять доктора, пожать ему руку. Хайнике хорошо знал, что они должны уничтожить фашистов, но он как-то не задумывался, что судьбу страны будут определять не только одни коммунисты: придется прислушаться и к мнению других людей. Георг Хайнике впервые за много дней засмеялся. Теперь он был убежден в том, что доктор Феллер пойдет по их пути.

— Возможно, в больнице нужен еще один врач, — сказал Феллер.

— Нам нужен не просто врач, а доктор Феллер.

— Я плохой боец.

— Вы постоянно боретесь, только на ином фронте, чем мы.

— Поберегите себя, Хайнике! У меня нет ни малейшего желания продлевать вашу жизнь с помощью одних уколов.

— Вы мне сейчас, доктор, больше не нужны.

Феллер встал и, подойдя к двери, наказал часовому немедленно сообщить, если больному станет хуже.

Часовой задумался, так как до сих пор он несколько иначе понимал свою задачу. Он не без удивления посмотрел на доктора, затем спустился на первый этаж и сказал второму часовому:

— Тут ничего не поймешь: сегодня тебе говорят одно, завтра — другое. Через несколько дней мы сами себя не будем узнавать. Откуда я знаю, что за укол делает доктор нашему Хайнике? Может, он его этим уколом убивает, а не лечит?

— Я думаю, что доктор за нас, — ответил часовой с первого этажа.

— Но Хайнике-то для нас важнее!

В половине девятого утра Ентц появился в типографии «Хан и сын» на Георгенгассе.