Несмотря на это, командующий немецко-фашистскими войсками на юго-востоке генерал-фельдмаршал Лист просил у Берлина дополнительной помощи танками, артиллерией, пехотой, бронемашинами. Гитлер обещал Листу прислать несколько горных дивизий «по мере их высвобождения на восточном фронте». Но, к счастью для партизан, дивизии на восточном фронте не высвобождались. Наоборот, он требовал новых сил, и не случайно Кейтель направил генералу Бему директиву, в которой говорилось:
«Примите самые строгие меры для ликвидации партизанского движения в кратчайшие сроки. Любая акция против немецких оккупационных войск должна квалифицироваться как исходящая от коммунистов. Должны быть применены все средства для утверждения авторитета оккупационных властей и для воспрещения дальнейшего распространения недовольства… Необходимо иметь в виду, что в этой стране человеческая жизнь не ценится и оказать устрашающее воздействие можно лишь посредством необычной жестокости. В качестве отмщения за одного погибшего немецкого солдата следует казнить сто — двести коммунистов».
Генерал Бем стремился пунктуально выполнить указания вышестоящего командования. Со своей стороны, он пытался придать зверствам своих солдат и офицеров ореол мести за жертвы германской армии на сербской земле в годы первой мировой войны.
«Вы призваны отомстить за кровь своих отцов, — писал он в одном из приказов войскам. — Уничтожайте их как можно больше. Я снимаю с вас всякую ответственность».
Начальник штаба немецко-фашистских войск в Сербии генерал Турнер требовал:
«Занятые населенные пункты следует разрушать и сжигать. Членов семей партизан, непригодных к отправке на работы в Германию, расстреливать на месте».
Истерзанная, поруганная, несчастная Сербия задыхалась в дыму пожаров. Всюду на каждом шагу встречались виселицы. Земля сотрясалась от взрывов. Вода в реках становилась красной от крови. Села и целые города превращались в кладбища. Кровавая оргия не прекращалась ни днем ни ночью. Стоило партизанам оставить населенный пункт, как сразу же в нем появлялись цепные псы фашистов — четники. Они сгоняли народ на сходку и часами запугивали людей, рассказывая всякие небылицы о партизанах, запрещали под страхом смерти вступать с ними в контакт.
В таких «операциях» особенно отличался новоиспеченный воевода Космайского района Стоян Чамчич. Верхом на белом коне, одетый в крестьянскую одежду, заросший бородой, он переезжал из одного села в другое, изображая из себя «защитника свободы, короля и родины».
В тот день Чамчич приехал в село где-то около обеда и без долгих размышлений приказал собрать народ. Крестьян охватило беспокойство. Они собирались на сходку как на казнь, озирались вокруг, словно боялись неожиданного нападения. Два добрых знакомых встретились на перекрестке, молча поздоровались, посмотрели друг другу в глаза, как бы говоря, что-то будет, и без слов пошли дальше к корчме — месту сходки. Здесь уже разъезжал на своем белом коне Чамчич. Гарцуя на лошади, Чамчич каждую новую группу крестьян встречал одними и теми же словами:
— А ну признавайтесь, кто давал хлеб партизанам? Только имейте в виду, что мне уже все известно, но я хотел бы услышать об этом от вас самих.
Крестьяне пугливо пожимали плечами, а те из них, что были в первых рядах, старались улизнуть назад, но их встречали прикладами и гнали на прежнее место. Чамчич еще больше распалялся:
— Еще раз спрашиваю, кто же испоганил село и превратил его в русскую колонию? Разве вы сербы, если забыли нашего короля и променяли его на большевистских комиссаров? Позор!
Исчерпав весь запас угроз и ругательств и видя, что никто из крестьян не собирается отвечать на его вопросы, Чамчич перешел к следующей части своей карательной программы.
— Ну хорошо! — угрожающе крикнул он толпе. — Теперь не жалуйтесь, что я не просил вас по-хорошему. Пусть за ваше упрямство ответят ваши задницы. Райкан, начинай, — обратился он к своему коноводу, здоровому рыжебородому четнику. — Покажи-ка, парень, свое искусство, выбери десяток подозрительных типов и отделай так, чтобы от них даже собаки отворачивались.
Напуганные крестьяне сбились в тесную кучу, но четники врезались в толпу со всех сторон как бешеные собаки, выдергивали первых, кто попадался им под руку, и тащили на крыльцо корчмы. Не прошло и минуты, как перед Чамчичем стояли девять мужчин и женщина в красном платке.
— Мужчинам по двадцать пять розг, а этой потаскухе выдайте все тридцать. Раз она так любит красный цвет, пусть у нее и низ будет такой же, как верх, — объявил Чамчич.
Три четника схватили женщину и, невзирая на ее отчаянное сопротивление, втащили на крыльцо. Один из палачей прижал ей голову и руки, другой сел на ноги, а третий, рыжебородый, начал бить ее тонкой розгой из кизилового дерева. Первый удар был настолько сильным и резким, что люди, услышав свист розги, подумали, что бедная женщина будет рассечена пополам. Пронзительный крик разнесся далеко вокруг. Толпа заколыхалась, но осталась стоять на месте. С каждым ударом крики женщины слабели и наконец совсем прекратились. Теперь слышались лишь глухие удары и свист розги в воздухе.
— Эй ты, осел! — закричал Чамчич на своего коновода, когда ему показалось, что тот нанес недостаточно сильный удар. — Разве так бьют? Или хочешь, чтобы я на тебе самом показал, как такие дела надо делать?
Рыжий палач на мгновение остановился, перевел дыхание, поплевал на ладонь и с новой силой стал наносить удар за ударом. Женщина уже не шевелилась. Из первых рядов было видно, что ее юбка промокла от крови.
— Хватит с нее! — крикнул Чамчич, насчитав тридцать ударов. Он сам следил за счетом и никому этого не передоверял. — Теперь можно быть уверенным, что в этом селе никому больше не захочется печь хлеб бандитам и чинить им одежду… Уберите бабу, давайте следующего.
С мужчинами было проще. Они не сопротивлялись и не кричали, а некоторые из молодых, что посмелее да позадиристее, подходили к палачам с презрительной усмешкой на губах, сами спускали штаны и всем своим поведением как бы говорили четникам: «Мы-то выдержим, а вот что вы запоете, когда окажетесь в наших руках, еще не известно».
После порки «подозрительных элементов» Чамчич сошел с коня и взобрался на крыльцо, чтобы произнести речь. Он всячески поносил партизан и призывал крестьян присоединиться к четникам.
— Кто такие коммунисты? — вопрошал Чамчич. — Это русские платные агенты и предатели. Большинство среди них составляют люди не нашей веры — мусульмане и католики. А если попадется какой-нибудь серб, то это изменник, который хочет, чтобы Сербия попала под иноземное господство. Вспомните пятисотлетнее турецкое иго, когда Сербия стонала под чужим гнетом, когда убивали наших жен и детей, уводили в рабство самых красивых девушек, когда непокорных сажали на кол. Коммунисты ничем не отличаются от турецких янычар. Они хотят уничтожить нашу православную веру, разрушить церкви, осквернить святые места. Коммунисты не признают ни бога, ни семью. Для них не существует ни сестер, ни братьев, ни матерей, ни отцов. Они хотят, чтобы все спали под одним одеялом. Это же дикари! А вы, потомки великих борцов за свободу и независимость Сербии, посылаете своих детей в партизаны, принимаете этих безбожников в своих домах, снабжаете их продовольствием, одеждой и даже оружием. Вы совершаете великий грех перед богом и королем. Вам придется платить за свои грехи, если вы раскаетесь слишком поздно. Мы посланы богом и королем, чтобы очистить нашу святую землю от коммунистов. Нам дано право расстреливать всякого, кто выступает против нашей веры. И мы честно выполняем свои обязанности. Сколько дней уже вы не слышите выстрелов партизан? Под Космаем должно развеваться только наше знамя. Партизаны уничтожены, а тех, кого вы прячете, мы быстро переловим и повесим. Сегодня здесь, — он указал рукой на место порки крестьян, — мы вас лишь предупредили. Но если мы узнаем, что хоть один партизан оказался в вашем селе, мы вернемся и повесим столько ваших людей, сколько посчитаем нужным. Мы будем вешать и…
