На Сорокинских и Беленских рудниках они отличались своим неистовым трудолюбием, презрением к любым жизненным удобствам и невиданной даже среди казачьих семейств плодовитостью. В удалении от общего рудничного поселка они построили свое поселение. Его сразу же назвали Шанхаем. Там казаки впервые увидели, как в небольшой полуземлянке-полусарае на устроенных в три яруса нарах располагалось по нескольку семей.

– Как они своих детей не путают?

– Детей-то что! Как жён не путают? Работают то по разным упряжкам…

А в годы Великой войны китайцев стало в два раза больше. Затянувшиеся бои на фронтах требовали новых пополнений, и чернорабочих стало не хватать на всех донских промышленных предприятиях и шахтах.

Но это были уже не беглецы, а добровольцы, привезенные из Сингапура агентом горнопромышленного союза господином Вентисовским.

Агент горнопромышленников оценил пару китайских рабочих рук довольно дорого – в девяносто рублей. Дороговатая получалась рабочая сила. Кое-кто даже вспомнил, что за год до начавшейся войны на эту сумму коня строевого купить было можно. Но промышленнику Пастухову, владельцу Сулинского металлургического завода, и акционерам Сорокинских, Беленских и Урало-Кавказских рудников пришлось согласиться.

Так станичники ещё чаще и ещё в большем количестве, совсем рядом со своими куренями стали видеть китайцев. Учитель церковно-приходской школы в хуторе Швечиков, разъясняя ученикам, какими бывают в мире люди, особо подчеркивал, что на людей желтой расы они могут даже посмотреть воочию, достаточно зайти в воскресный день на рудничный базарчик в соседнем хуторе Сорокин.

Казаки в своем большинстве смотрели на китайцев свысока, инородцы, мол, понаехали, и куда войсковое начальство только смотрит. Китайцы ничем иным, кроме своего истинно восточного долготерпения ответить не могли. И если случалась стычка с пришлыми людьми, то китайцы сразу же, даже будучи трижды невиновными, принимали вину на себя и со словами:

– Коросо, казак. Ты коросый казак. Твой детиска коросый. Твой конь коросый. Мой китаец Санхай посол.

И сразу же удалялись.

Но так было только до начала восемнадцатого года. Разразившаяся за два месяца до этого октябрьская смута в Петрограде парализовала все заводы, шахты и рудники. Наемные работники с соседней Екатеринославской губернии стали бежать к себе на родину в деревни, чтобы пережить грядущую бескормицу. А китайцам куда бежать? Не в Китай же обратно! Там их никто не ждал. Да и пути на Дальний Восток в мирное время был почти месяц, а уж во время всеобщего разора и полгода не хватит. К тому же, господин Вентисовский уже в пути кормить не будет.

Тут же некоторые горячие головы, из местных большевиков, видя безвыходное положение китайцев, решили их поставить под ружье в отряды самообороны рудников и даже в продотряды. И потянулись по юрту станицы Гундоровской и других соседних станиц продовольственные обозы под охраной раскосых стрелков. Поначалу на три подводы собирали лишь по одному-два оклунка зерна. Не хватало даже для того, чтобы продотрядовцам поделить между собой добытое и что-то в свои семьи принести.

Председатель Сорокинского совета Михаил Мажаров, который провёл на сибирской каторге, а потом и в ссылке в тех же местах не один год, мрачным голосом дал команду:

– Не отдают казаки добровольно, будем отнимать. Не для того власть в свои руки брали, чтобы семьи с голоду пухли.

В небогатом подворье казака Бахчевникова праздник. Наконец-таки, вернулся кружными путями с Западного фронта, из под небольшого белорусского городка Сморгонь глава семейства Гаврила Петрович.

Попив с соседями знатного первача за здоровье домочадцев и хуторян от одного края хутора до другого, а затем и за упокой душ, не вернувшихся с фронта – а таких на хуторе было тоже немало – Гаврила Петрович стал ладить инвентарь к весне и планировать, как он будет поднимать изрядно захиревшее за годы его вынужденной отлучки, хозяйство.

Вдруг разом залаяли все собаки в хуторе, и по дворам понеслась весть:

«Отряд с Сорокина прибыл! Во главе отряда – Луганский комиссар Иосиф Бергман. Хлеб собирают на подводы. Расписки без денег выдают и говорят при этом, что кто добровольно хлебосдачу не произведет, того увезут в Луганскую на разбирательство».

Гаврила Бахчевников в это время возвращался с другого конца хутора от односума Харлама Турилина, который только что вернулся из окружного госпиталя. Вдруг Гаврила увидел, как на его подворье хозяйничают пятеро незнакомых людей в полувоенном виде, в том числе и два китайца в длинных, плохо на них сидевших шинелях.

Один из китайцев как раз заглядывал в сапетку под навесом, где оставалось совсем немного зерна на корм домашней птице.

Увидев Бахчевникова, китаец словно оправдываясь:

– Мои дети кусать хоцеца…

– А мои что, не хотят? – возмутился хозяин куреня. – Зерна-то осталось отсеяться разве чтоб и до новины дотянуть, а вы – реквизицию затеяли, как у австрияков каких-нибудь. Ну-к, раскосая твоя морда, сейчас как дам тебе! Сразу всем чужое кушать расхочется… Это все нашими руками взрощенное! А ты езжай в свой Сингапур или еще куда…

Гаврила пожалел, что отправился в гости, не прицепив на портупею кобуру с револьвером и шашку, но тут же вырвал у малорослого азиата винтовку и заученным приемом, двумя ударами, свалил испуганного китайца на землю. Тот, вскочил – и убегать, но споткнулся, наступив на край шинели. Отпущенные Бахчевниковым презлючие кобели, почуяв чужаков намертво вцепились в шинельное сукно.

Что тут началось! Выстрелы в воздух продотрядовцев, избиение их казаками без всякой жалости и рукопашная почти по-фронтовому. Благо, хоть оружие по настоящему в ход не пустили.

Затем, разоруженных реквизиторов бросили в холодный амбар. Как сказал хуторской атаман Тимофей Богучарсков:

«Пусть их головы остынут, а то непонятно кого слушают».

Атаман продиктовал недавно вернувшемуся с фронта бессменному писарю Михаилу Фетисову короткое донесение в станицу. Оно заканчивалось словами:

«Китайцев насилу отбили от толпы. Всем пришельцам без разбору дали в морду и отобрали оружие. Завтра отправим их всех в Сорокин. Ждем указаний».

Указаний не дождались, и наутро на трех подводах разместили связанных продотрядовцев. Выехали в сторону рудников, и конными сопроводили до самого хутора Сорокин.

С подводами увязался хуторской дурачок Кирюшка. Для него было интересно шагать, взяв под уздцы гнедую кобылу, запряженную в переднюю подводу. Когда по единственной широкой сорокинской улице процессия дотянулась до рудничного совета рабочих депутатов, то его председатель Михаил Мажаров, увидев избитых и связанных сотоварищей – а один из них вообще потерял сознание и все подумали, что он убит – подбежал сразу к Кирюшке, не зная, разумеется, кто это такой.

Председатель стал на него кричать и угрожать ему неминуемой пролетарской карой. На что Кирюшка ответил так же, как и всегда всяким пересмешникам и крикунам, оскорблявшим его. Он скрутил увесистые дули и, хохоча при этом, пошел решительным шагом на председателя.

Увечный разумом Кирюшка, бездумно лопотал, что не надо чужое брать тогда и бить не будут. Что вы лучше дайте уголь – и мы вам хлеб дадим, и, наконец, что он казак, и даже был хуторским атаманом.

Председатель Мажаров выхватил револьвер и, не целясь, застрелил при всех ничего не понимающего Кирюшку. К вечно сбивавшейся белой пене в уголках Кирюшкиных губ, добавилась кровавая, и он долго хрипел, соскребая скрюченными пальцами зачерненный угольной пылью снежок, нанесенный на улицу от соседней, давно переставшей работать шахты.

Так хуторской дурачок Кирюшка, волей трагического случая стал первой в Швечикове жертвой разразившейся Гражданской войны. А сколько их было еще после этого!

Антон Швечиков в Гражданскую провоевал два с половиной года. С конца марта 1918 года, когда началось восстание в станице Гундоровской и он командовал сначала взводом, а потом и сотней своих же земляков казаков и до ноября 1920 года. За это время Антон стал есаулом, и ему доверили сводную ударную группу из полусотни конных казаков и пластунской сотни казачьей молодежи, которая передвигалась к местам боев на повозках. За последние отличия в боях в Северной Таврии Антон был представлен к ордену Святого Николая Чудотворца второй степени, и выдвинут на должность помощника командира полка с чином войскового старшины. Ни дальше продвинуться, ни больше отличиться Антону Швечикову не удалось.