В кармане зазвонил сотовый. Антон потянулся за ним, пальцы наткнулись на круглый мутно-прозрачный камень с отверстием в центре. Куриный бог, подаренный Катей на берегу Каспия перед прощанием.

Она сказала, что не держит зла, потому что той Кати, доверчивой и несмелой, больше нет. И ему не стоит винить себя в этом.

– Детство кончается, – сказала она.

Парень сжал камушек между пальцами, погладил по шершавой, вытравленной солью поверхности. Поднес к глазу и посмотрел на свет через отверстие.

Оранжевое солнце заполнило его целиком, прицельно блеснув в глаза. Антон зажмурился, подождал, пока растают круги на внутренней стороне век, приоткрыл осторожно, по капле впуская в себя солнечный свет, который растекался по венам. В груди – будто осиновый кол, больно и остро. Но солнечный луч падал на него, заставляя тлеть и осыпаться. Антон втянул носом воздух, до боли расправив легкие – черное месиво внутри прояснялось, как прояснялись ночные тени от разгорающегося рассвета. И так же ярко и оранжево становилось в груди, как на стенах его квартиры.

Сотовый по-прежнему разрывался в кармане, Антон наконец снял трубку, но опоздал: абонент не дождался и сам прервал вызов. Парень посмотрел на иконку – мама. Хотел набрать, но мама уже вызывала вновь.

– Да, мам, я дома.

Магда почувствовала по голосу: сын улыбается. От души отлегло, она сглотнула слезу:

– Ты как? – спросила совсем не то, что хотела.

Антон пожал плечами, посмотрел на огненную точку в камне.

– Нормально…

– Что делаешь? – она хотела, чтобы он приехал, но не решалась предложить – боялась отказа.

Антон резко встал, подошел к стопке купленных для ремонта обоев, носком ботинка толкнул один из рулонов. Тот гулко упал, покатился по полу, раскручиваясь.

Антон прижал носком ботинка угол, чтобы не закрутился снова. Посмотрел на узор.

– Ремонт думаю делать. Обои сейчас резать буду – он в самом деле поискал глазами строительный нож. Обнаружил на подоконнике, рядом со шпателем и строительным скотчем.

– Хочешь, приеду, поклеим вместе, – Магда закусила губу. – Помнится, мы с отцом когда-то всё делали сами.

Антон зажал в кулаке горячий от тепла его рук каспийский камень, улыбнулся:

– Буду рад.

Он глубоко и ровно дышал – полной грудью, как никогда прежде. Утреннее солнце заливало квартиру, проникало под кожу, разжигая желание жить и идти дальше. Сбросив с плеч куртку, Антон засучил рукава, опустился на колено и отмерил длину обойного отреза. Ловко зафиксировал линейкой и отрезал. Нож сместился, срез получился кривой, пришлось поправлять ножницами. Он справился уже с тремя рулонами, когда в дверь зазвонили.

– Открыто! – крикнул не оборачиваясь.

– Строительную бригаду вызывали? – прогремело за спиной голосом отца.

Антон повернулся: на пороге стояли родители, улыбались настороженно.

– Пап? Мам? Вы…

Отец решительно вошел, стягивая через голову свитер. Оставшись в цветастой футболке, бросил Магде:

– Ты посмотри, тут работы на пару вечеров, стены ровные, не то что наши в хрущевке были, помнишь?

– Это когда дыры на улицу выходили? – Магда засмеялась. – Такое не забудешь. Я их и ватой, и замазкой… Это сейчас стройматериалов на все случаи жизни, а тогда… – она махнула рукой. – Еще и ты весь день на работе.

Отец уже устроился на полу напротив сына, посмотрел на Антона:

– Ну что, командуй, сын…

Антон улыбался, ощущая, как оранжевое солнце поселилось в груди.

Бабушка Маринэ заканчивала месить тесто, когда услышала, что во двор въехала машина. Она еще вытирала руки полотенцем, когда в кухню проскользнула Ильяса. Села у стены, на стуле.

– Вай мэ, поздно как… – бабушка Маринэ посмотрела неодобрительно, покачала головой. – И грязная вся… Свозила?

Ильяса поняла: Мансур не говорил бабушке об ее исчезновении и аварии, поберег. Улыбнулась.

– Свозила.

– А чего грустная такая? Денег мало заплатили? А, не переживай, главное – горы показала, работу свою выполнила…

Бабушка Маринэ говорила и говорила, а Ильяса слушала и не слышала. Устало смотрела прямо перед собой. Потом встала, вымыла руки, сбросила с плеч куртку и сняла с крючка фартук. Повязала вокруг талии.

– Дай я, – отодвинув бабушку, сама принялась месить тесто.

Мягкое и податливое, гладкое, словно кожа младенца.

Бабушка Маринэ только руками всплеснула, рухнула на стул, не веря своим глазам.

– Ильяса! Ты ли это? – прошептала она. – Ты же всегда сторонилась женской работы, словно оскорбляла она тебя.

Ильяса рассеянно кивнула и улыбнулась.

– Спой мне… Помнишь песню о девушке, которая любила парня, а отец решил выдать ее за другого?

– О Росинке?

Ильяса снова улыбнулась, пробормотала:

– На самом деле ее звали Андалиб… И она любила могучего воина Авара. Но им не суждено было быть вместе – ни в этом мире, ни в другом…

Ильяса тихо заплакала. Маринэ подошла к девушке со спины, обняла за плечи:

– Что случилось, милая?

Ильяса перестала месить тесто, выпрямилась:

– Знаешь, бабушка Маринэ, давно ли Мансур моей руки просил?

Бабушка растерялась:

– Да последний раз – аккурат перед поездкой этой твоей… Ты его прогнала, вот это и был последний раз. А что?

– Скажи ему… пусть снова приходит. Со сватами… Я «да» скажу. И всех четверых его заберу, матерью им хорошей стану.

Бабушка Маринэ посмотрела на девушку с подозрением, дотронулась до девичьего лба:

– Здорова ли ты? Трое детей у Мансура, трое… Совсем уработалась.

Ильяса засмеялась и покачала головой:

– Четверо. Пойди проверь. Руслан, Джамиля, Салимат и Расул.

Лето уже добралось и до Красноярска, когда Катя встречала Рауля Моисеевича из больницы. Он похудел, осунулся.

– Зачем приехали, сказал же, не встречать, – проворчал пожилой доктор.

Катя привстала на цыпочки, поцеловала его в щеку. Рауль Моисеевич растаял, заговорил ласковее:

– Ну ты бы хоть на нее повлиял, Данияр.

Юноша улыбнулся:

– Я и сам хотел вас повидать.

Они добрались до дома Рауля Моисеевича. Тот всю дорогу молчал, хотя то и дело поглядывал на Катю и Данияра: оба загадочно улыбались и переглядывались, а когда случайно касались друг друга, загорались, словно огоньки на новогодней елке. Доктор, заметив перемену в девушке и ее отношениях с Данияром, вздохнул: совсем выросла его названая внучка.

Забрав его вещи из такси, они помогли ему подняться по лестнице, придержали дверь подъезда.

– Ой, сколько хлопот… – вздыхал врач и устало прикрывал глаза – слабость после болезни еще давала себя знать.

– Добро пожаловать домой! – Катя широко распахнула дверь.

– Ура! Дедушка приехал!

Крики и гвалт как тайфун вывалились на лестничную клетку Рауль Моисеевич сперва растерялся. Потом покраснел от удовольствия: внук Митька, теперь второклассник, прыгал вокруг него и верещал. Обе дочки – Маруся и Рита, с мужьями; запах вкусного обеда, цветов и радостного ожидания. Рауль Моисеевич только улыбался и ахал. Прощаясь с Катей и Данияром, взглянул с укором:

– А вы мне так и не рассказали, как съездили…

– Потом, еще будет время! – улыбнувшись, Катя, потянулась к ручке двери, чтобы закрыть ее.

Из кухни выглянула Маруся:

– Катя, Данияр, спасибо, что помогли организовать сюрприз для папы. Может быть, вы все-таки останетесь?

– Простите! В другой раз!

Они вышли из подъезда, задержались на мгновение – Данияр, воспользовавшись моментом, привлек Катю к себе и коснулся губами виска. Задержав девушку в объятиях, поцеловал в губы – торопливо и жадно, зная, что времени на ласки и признания совсем нет. Катя, почувствовав это, приподнялась на цыпочки и обвила его шею руками, прижалась крепче:

– Как хорошо, что ты у меня есть!..

– Надеюсь, это означает «да»? – уточнил Данияр, имея в виду сделанное предложение быть вместе навсегда.