– Шут…

Моя жизнь как цирк. Не удивлена.

– Перевернут. Это как раз проблемы. Измена, сумбур, риск лишиться денег.

Да неужели?

Снова ничего нового. Зря приехала. Сейчас достану последнюю, и закончим этот балаган.

Третья карта пестрит красками – солнце, зелень, целующаяся пара. С ней мне наверняка предскажут бурное примирение и любовь до гроба.

– Твой новый мужчина близко, – от вкрадчивого голоса Дамиры по плечам ползут мурашки. – Верным будет. Сильно любить тебя будет. Только не оттолкни.

Хочется верить, но во мне слишком много цинизма. Розовые очки давно разбиты.

– Мне бы со старым разобраться, – иронично дергаю бровью, откладывая колоду.

Дамира зажигает свечку и пристально смотрит на огонь.

– Намаешься с ним, не отпустит легко. Сына втянет. Поддашься уговорам – всю жизнь себе испортишь.

И тут мимо. Славка точно не станет уговаривать.

– Благодарю, – вытаскиваю из кармана смятые купюры и кладу на стол.

Хватит на сегодня перфомансов. Нужно еще вещи упаковать.

Сестра пытается задержать, чтобы взять какие-то свечки, но я бодро пробираюсь сквозь толпу, не прощаясь и не оборачиваясь.

Из путаного предупреждения всерьез коробит лишь угроза вовлечь в наши разборки Вовку. Ему и без того будет непросто. Все остальное – пальцем в небо. Ну какой новый мужчина? Я теперь в принципе к себе никого не подпущу. Риск лишиться денег? Тоже бред. Пусть я слишком долго сидела в декрете, ничто не мешает вернуться на работу. Да и на счету есть сбережения.

Дурацкая поездка. Только время потеряла.

Вылезая из такси, вспоминаю, что в раздумьях не включила телефон. Интересно, кто так настойчиво названивал?

Не успев нажать кнопку, практически натыкаюсь на знакомый бампер – Славкин внедорожник выкатывается с парковки на углу и перегораживает путь во двор.

– Тат, где ты ходишь? – муж с кислым лицом высовывается в окно. – Еще и трубку не берешь. Битый час здесь торчу.

Опешив от тона, по привычке начинаю оправдываться:

– Ты за вещами? Я их еще не собрала…

И только потом осознаю, что это ему положено извиняться.

Славка с опаской косится в сторону пенсионерок на лавочке – те вовсю прислушиваются, чтобы не пропустить назревающий скандал.

– Тат, пожалуйста, сядь в машину, – теперь в голосе отчетливо слышится просьба. – Нам нужно поговорить.

Сердце трусливо колотится, предчувствуя беду.

Чертова предсказательница! Нагнала страха на пустом месте.

– Полянский, разговоры ни к чему, – скрещиваю руки на груди в защитном жесте – так легче отстаивать позиции. И даже диктовать условия: – Отдай ключи и рули к своей шала…

– Тат, пожалуйста, – с отчаянием повторяет он, не давая закончить нелестное определение.

В груди на секунду вспыхивает искра жалости, но ее тут же накрывает волной обиды. Не хочу и не буду уступать.

– Я никуда с тобой не поеду.

– Можешь меня линчевать, я не против. Только не на виду у любопытных клуш, – Славка кивком указывает на пенсионерок. – Или думаешь, они не станут расспрашивать Вовку, почему у него ругаются родители?

А ведь он прав. Наши вездесущие старушки быстро просветят сына о том, что ему пока рано знать.

Сдавшись, медленно обхожу капот и усаживаюсь на пассажирском сиденье. Еле сдерживаюсь, чтобы не хлопнуть дверцей. С каким бы удовольствием я сейчас ею громыхнула! Так, чтобы стекла повылетали!

– Доволен? Теперь отдай ключи, – подставляю ладонь, но Славка игнорирует жест и плавно трогается с места.

Выехав со двора, внедорожник пристраивается в хвост очереди на светофоре.

– Это и мой дом тоже, – муж стискивает руль, так что белеют костяшки пальцев. – Я никуда не уйду. Я люблю тебя и Вовку и не собираюсь вас терять.

Три дня назад я бы растеклась теплой лужей. Как давно Славка не говорил «люблю»! Подарки никогда не забывал, но мне так не хватало слов. И вот теперь я их слышу… и не ощущаю эйфории. В душе не отзывается ни-че-го. Она разбилась на осколки – ни сложить, ни склеить. И в этом крошеве стекла умерли светлые чувства, осталось лишь мрачное недоверие.

– Ты припозднился с признанием.

– Даже объясниться не позволишь?

На широких скулах перекатываются желваки – их отчетливо видно под обросшей щетиной. Славка так и не побрился с вечера. Даже странно. Обычно он следит за собой.

– Полянский, что тут объяснять? Тебя же силком на нее никто не укладывал.

– Это… нелепая случайность…

– Случайность? – от накатившего возмущения я подскакиваю на сиденье словно Вовкин мячик для пинг-понга. – Ты поскользнулся и случайно угодил Жанне в промежность?

– Татка, хватит, – он со вздохом взъерошивает волосы на затылке и рассеянно задерживает в них руку. – Клянусь тебе, это несерьезно. Мы просто репетировали, и в какой-то момент… все вышло из-под контроля…

– А! – я наигранно шлепаю ладонью по лбу, изображая догадливость. – Ты ей пробы устраивал так, что она орала на всю гримерку?

Ненормально смеяться в такой ситуации, но я смеюсь. Сквозь брызнувшие слезы, сквозь удушающую злость, истерично и отрывисто.

Неужели он совсем меня не уважает? И считает, что можно скормить бред в качестве оправдания?

– Какая на хрен репетиция? Она – твоя ассистентка. Ее дело бумажки перекладывать и командировки оформлять.

– Одна из актрис заболела, – с готовностью отбивает Славка и включает поворотник, чтобы обогнуть наш дом по периметру. – Жанна вызвалась подменить.

Меня трясет от излучаемого им спокойствия. Когда мы начали встречаться, я сама попросила оставлять экспрессию на сцене, но сейчас меня бесит эта мнимая сдержанность. Уж лучше бы кричал и театрально глаза закатывал.

– Это все, что ты можешь сказать?

– А что ты хочешь услышать? Да, я виноват. И поступил как полный мудак.

Признание дается с трудом. Он почти скрипит зубами от досады, а я радуюсь – не унижению, а первому проблеску эмоций. Мне нужно убедиться, что он ценит – или уже ценил? – наши отношения. Что десять лет прожиты не зря. Что я все-таки могу сделать больно ему в ответ.

– Верни ключи, Полянский, – напоминание как удар под дых.

Славка мрачнеет, но не сдается.

– Верну. Вечером, когда заеду к сыну. Или и с ним видеться запретишь?

Хотела бы, но я не конченная сука, чтобы отыгрываться на Вовке.

– Не запрещу… – тушуюсь, но тут же нахожу способ вернуть себе контроль над ситуацией. – Тогда же и скажем ему, что ты уезжаешь на гастроли. Очень долгие.

Едва внедорожник притормаживает во дворе, я выскакиваю из салона, не оставив Славке возможности ни возразить, ни окликнуть. Сегодня последнее слово останется за мной!

Иду с гордо поднятой головой, чувствуя себя если не победительницей, то уж точно не проигравшей. В лифте ловлю свой взбудораженный взгляд в отражении зеркала и осознаю, что широко улыбаюсь.

– Пап, теперь в другую сторону! – под завывания игрушечной полицейской машинки Вовка размахивает пультом. – Да!

Славка сидит на полу рядом с ним и одним движением загоняет на трамплин из книг радиоуправляемый монстр-трак:

– Не обгонишь!

– А вот и обгоню! – яростно нажимая на кнопки, сын вскакивает и несется в другой конец комнаты за застрявшей под креслом машинкой.

Я уже дважды порывалась заговорить об отъезде Славки, но никак не подберу момент. То они рубились в приставку, потом смотрели мультфильм, теперь вот гонки устроили.

Муж пользуется ситуацией, оттягивая начало неизбежного, и предлагает новые и новые игры. И ведь не возразишь, потому что тогда в глазах сына именно я буду вредной и злой.

Наблюдая за их возней, с философской грустью размышляю, что еще как минимум десять лет Славка не исчезнет из моей жизни. Будет приходить к Вовке или забирать его на выходные, и каждый раз придется встречаться, хочу я этого или нет. Здороваться, обмениваться дежурными фразами, изображать что все хорошо, снова терпеть… и это станет моим адом.