В раздевалке скалодрома стоит гвалт, в котором Вовка умудряется докричаться до знакомых. С ними же он убегает к трассе, успев бросить через плечо:
– Мам, сфоткай меня наверху!
Уцепившись за просьбу как за причину не разговаривать с мужем, я забиваю память телефона фотографиями и видео подъема, мысленно восхищаясь, как ловко сын хватается за каждый зацеп. Сердце испуганно замирает, когда худенькая фигурка виснет на страховочном тросе, но инструктор умело направляет Вовку, и через мгновение тот карабкается снова, с еще большим рвением.
– Ты снимаешь, мам?
Сколько же счастья в его глазах! Только ради этого стоило подождать с ссорой.
– Я тоже снимаю! – встряв, Славка разрывает невидимую нить наших взглядов, и пока Вовка ему машет, с пафосом комментирует: – Дамы и господа, перед вами Владимир Полянский – гроза скалодрома.
Ясно, это для сторис. Надо бы выйти из кадра, чтобы потом поклонницы не ныли в комментариях про «стремную жену».
– Теперь за бургерами? – непринужденно улыбается он, выложив видео в сеть. И тут же хмурится – видимо, я все-таки не успеваю справиться с мимикой. – Тат, ну не начинай. Я же извинился.
Резко веду плечом, не давая его ладони притронуться.
– Я и не начинаю.
Потому что если начну, уже не смогу остановить поток обвинений.
Со стороны я наверняка кажусь истеричкой. Нужно успокоиться и не провоцировать скандал. Накануне выхода нового мюзикла он совершенно ни к чему.
Одергиваю себя. Вот опять! Опять думаю об интересах мужа. За годы это стало рефлексом – заботиться о других. Быть терпимой, понимающей, обходительной.
Удобной.
Но это ведь неправильно.
Славка не развивает тему, нацепив умеренно довольное лицо – такое у него обычно заготовлено для пресс-конференций.
Я тоже старательно играю на публику, чтобы Вовка ничего не заподозрил. Тот носится как угорелый, забыв о скалодроме, и перескакивает в зоне аттракционов с одной карусели на другую. Лишь перспектива обеда позволяет ненадолго его отвлечь, да и то за счет фастфуда.
– Вот ваш чизбургер и сырные шарики, – расставляя тарелки, официант общается с ним как с взрослым, и Вовке это льстит.
– И еще колу! – он тянется к стакану.
– Сию минуту. Сейчас открою вам бутылку.
Бронировавший столик Славка одобрительно кивает. Ему нравится, что сын привыкает к заискиваниям. Мне же было бы проще посидеть где-нибудь в простом кафе или на фудкорте, в белом шуме толпы. Не из экономии – мы давно не считаем каждую копейку – а просто, чтобы не рисоваться перед другими. И хоть я ценю комфорт и приватность, ресторан необязательно выбирать, руководствуясь мишленовским списком. К тому же какая разница, где заказывать бургеры?
Раздражения добавляет навязчивая мысль, что в отличие от меня, Жанне подобное место наверняка пришлось бы по вкусу. Я ее почти не знаю, но почему-то уверена, что мы с ней противоположны во всем.
Только под вечер мне удается вынырнуть из липкого облака раздражения. Забыться на несколько секунд, когда Вовка роняет машинку в широкую лужу посреди двора, а Славка лезет доставать, не обращая внимания на утонувшие по щиколотку ноги. Сосредоточенно шарит по дну… и поднимает смятую жестяную банку.
– Фу, это не она, пап, – задорный хохот сына похож на звон колокольчика.
Не удержавшись, я смеюсь вместе с ним, а следом присоединяется и Славка. Все снова на одной волне, как раньше, в безмятежной прежней жизни, где мы втроем были по-настоящему счастливы. Жизни, к которой не вернуться никогда.
Дома тоска накатывает по новой. Я долго вожусь в ванной перед тем, как зайти в спальню, и извожу себя вопросом – как начать? Как найти силы произнести вслух то, о чем кричит душа? Ведь одно слово, одно единственное слово, сделает кошмар реальным. Готова ли я собственноручно разрушить последнее, что осталось? Уже не семью – видимость.
Славка решает проблему за меня, заснув первым. Отвернувшись на другой бок, он ровно размеренно дышит, и я с каким-то извращенным облегчением откладываю разговор.
Усевшись на край матраса, я тяжело вздыхаю от унизительной необходимости лечь рядом. Привычное движение, нужно всего лишь выпрямить ноги и откинуться на подушку. Учитывая ширину кровати, я даже не задену Славку, но расстояние не довод, чтобы переступить через гордость.
Не смогу. Не смогу… и все-таки это делаю, ухватившись за мнимое оправдание не втягивать сына раньше времени. Если ночевать у него, придется объяснить причину. А быть может, я просто конченная мазохистка.
Ненавижу себя за слабость до подкожного зуда.
За то, что стерпела – снова! За то, что лежу рядом с тем, кто имел наглость спать с другой.
Самое страшное, что в этом только моя вина.
Мужчина ведет себя с женщиной так, как она позволяет. Я позволила. Значит заслужила. Я и сейчас заслуживаю, потому что молчу.
Раньше мне и в кошмаре не приснилось бы, что я сглаживаю углы ценой собственного достоинства. И пусть я не была дерзкой, я себя уважала.
Вот, в чем причина Славкиной неверности.
Он изменил мне, потому что изменилась я.
Стала тенью себя прежней. Безликой и скучной. Безголосой.
Но я напомню, что у меня есть голос. И поговорю с ним. Обещаю себе – непременно завтра. Как только проснусь.
Принятое решение притупляет боль. Закрыв глаза, проваливаюсь в мутную полудрему. А утром понимаю, что полуночное самовнушение оказалось бесполезным – едва размыкаю веки, взгляд натыкается на остывшую половину постели.
Глава 3
В спешке собирая Вовку в сад, то и дело кошусь на экран телефона. Позвонить? Или снова ждать до вечера?
– Мам, не та нога, – он смешно дергает пяткой, когда я придвигаю ботинок, намеренно перепутав левый с правым.
Сын любит одеваться сам, а вот обувь пока бойкотирует. Стоит взяться за шнурок – сразу же замирает, пока я или свекровь хлопочем рядом.
– Точно? – изображаю озадаченность, постукивая пальцем по губам. – Покажи, как правильно.
Позволив себя обмануть, он засовывает ногу в нужный ботинок и гордо демонстрирует мне:
– Вот! Сделаешь бантик?
Надо потренироваться с ним завязывать шнурки. Может причина не в лени, а в отсутствии интереса?
– Ладно, – сдаюсь я. Спорить нет смысла, иначе опоздаем. Затянув узелок, поправляю брюки с ветровкой и не забываю о наставлении: – Только не лезь в лужу. А то Лика будет дразнить неряхой.
– Она мне больше не невеста, – Вовка равнодушно пожимает плечами. – Теперь я встречаюсь с Катей.
Еще позавчера ситуация позабавила бы, но сейчас я воспринимаю ее всерьез.
Почему мужчины так непостоянны? И даже в детстве легко расстаются с привязанностями, не думая о тех, кому сделали больно?
– Нельзя менять невест каждый день, – укоризненно цокаю языком. – Если не уверен – не предлагай.
– Лика первая ушла к Артему, – отмахивается Вовка.
Как все просто, ушла и ушла. Ни обид, ни сожалений. Вот бы и мне такую отходчивость.
Выбор Лики его не волнует, в отличие от похвалы инструктора. По дороге в сад Вовка как заведенный повторяет рассказ о своем подъеме и опять просится на скалодром. Уклончиво пообещав повторить, как только появится возможность, оставляю сына под присмотром воспитательницы. Он с энтузиазмом переключается на нового слушателя, а я возвращаюсь на улицу и рывком достаю из кармана плаща мобильный.
Торг с собой и с обстоятельствами закончен. Сейчас или никогда.
Хватит оттягивать неизбежное.
Для начала переименовываю контакт на официально-сухое «Полянский», и только потом нажимаю на значок вызова. Хмурюсь, жду гудка, перекатывая на языке заготовленное «я все о вас знаю», но диалог начинает автоответчик.
– Абонент не отвечает или временно недоступен.
Какого черта? Он снова с ней? И отключил мобильный, чтобы не мешали?
Как пена на убегающем молоке в груди поднимается ярость.
Дикая. Жгучая. Кричащая «не смей ждать».