Свершив намаз и напившись чаю, мы с Юсифом Аму отправились осматривать селение.

В этом селении есть базар и небольшая площадь перед ним, однако караван-сарая для купцов нет.

Выйдя с базара, мы убедились, что это селение, хотя оно и входит в округ Мараги, представляет собой самостоятельное большое населенное место и имеет крепость.

Дома сложены из необожженного кирпича, стены обмазаны глиной. Однако не видно было ни одного каменного дома.

Основную продукцию и средства к жизни здесь, так же как и в Мараге, составляют фрукты, свежие и сухие, но проточной воды нет совсем, и сады орошаются из колодцев.

Жители селения трудолюбивы, не расточительны и довольствуются малым. Они честны и потому среди них нет соперничества и стремления разорить друг друга. Хотя они неграмотны и необразованны, нравов их не коснулась порча, они добродушны и дружны между собой. К их похвальным качествам относятся также гостеприимство и доброе отношение к приезжим.

Еще будучи вдали от Ирана, я уже слышал о благородных человеческих качествах некоего ага Али Кази, о его благочестии и патриотизме, коими снискал он для себя высокое место в раю. Здесь я вновь увидел, что люди отзываются о нем с большим почтением. Все единодушны в своих похвалах доброму имени этого деятельного ученого. В частности, рассказывают, что если бы во время смуты и восстания шейха Убайдуллаха[181] — да приобщит его господь к Убайдуллаху ибн Зияду![182] — здесь не было этого великого мужа, то злобные курды, подчиняясь своему бессовестному заблудшему шейху, разрушили бы это селение так же, как Миандаб, и жителей его сделали бы жертвой своих несправедливых мечей.

Слава богу, что сей ревностный человек, подняв народ на оборону от толп шайтанов, превосходящих количеством тучи саранчи, мужественно препятствовал их вступлению в село. Да помилует его господь в день страшного суда наравне со святым пророком и славнейшими потомками его! Я слышал также, что в благодарность за верную службу правительство присвоило ему титул Сайф ал-Улама[183] и что во всем Иране только он один был удостоен этого титула.

Я узнал в Азербайджане и о другом улеме, который в своих поступках был полной противоположностью первому: без всякого сопротивления он открыл ворота большого города врагам. И на страницах истории вовеки будут читать имена этих двух людей, называя одного вдохновителем победы над врагом, а другого — открывающим ворота врагу, и поминать одного с уважением, а другого с проклятием.

Итак, после небольшой прогулки мы возвращались на свою квартиру. Вдруг на площади, через которую мы шли, я увидел большую толпу людей; они громко вопили в один голос: «Йа, Али!».

— Пойдем-ка, посмотрим, что там происходит, — сказал я своему спутнику.

Подойдя, мы увидели группу торговцев и крестьян, сидевших кружком на земле. За их спинами толпилось множество людей, а внутри круга стояли два дервиша и несколько маленьких мальчиков. Они произносили молитвы и повторяли божьи эпитеты и имена.

Потом дервиш сказал:

— Кто крикнет «Йа, Али!» в третий раз громче всех, того сам господин наш Али сделает своим другом в потустороннем царстве.

При этих словах он сам, приставив руки ко рту, завопил зычным голосом: «Йа, Али!», и все люди, которые были там, а их было около двухсот, повинуясь ему, испустили единодушный клич: «Йа, Али!».

После этого дервиш достал из-под своего аба две или три коробки и, творя какие-то заклинания, начал открывать крышки. Ну и ну! Из коробок стали выползать красные, черные и пестрые змеи и шипели на все лады!

Дервиш тем временем приговаривал:

— Заклинаю тебя, выйди наружу, во имя любви к отважному Хайдару,[184] о халва, халва, змея-гюрза, гюрза-змея!

Он долго продолжал бормотать всякие бессмысленные слова, пока у него не выступила пена у рта, а затем воскликнул, обращаясь к собравшимся:

— Возденьте вверх руки!

В один миг все собравшиеся подняли руки. Мы с Юсифом Аму сделали то же самое.

Прочтя еще несколько молитв, дервиш сказал:

— Теперь опустите руки в карманы! Все повиновались, и мы тоже. Дервиш вознес еще молитву и приказал:

— Все, что у вас в руках, бросайте сюда, на алтарь господа!

И что я вижу? Медные деньги, полшаи и шаи, как дождь посыпались на середину круга. Я тоже бросил полкрана. Вижу, Юсиф Аму смеется, но тоже бросает один.[185]

Можно себе представить, как этот проныра — странствующий дервиш запугал бедных людей, коли они в простоте своей решили, что если не послушаются его и не дадут денег, то ни в этой жизни, ни на том свете не найдут счастья.

Выманив у них такими уловками деньги, он, однако, и не думал выпускать толпу из своих когтей; теперь он вытащил с сотню каких-то бумажонок приятных расцветок; на них страшными каракулями были написаны молитвы.

Показав их народу, он сказал:

— Это — молитвы «Исми азам»,[186] и незаконнорожденному запрещается на них смотреть. Пусть все незаконнорожденные уйдут, тогда законнорожденным я покажу эти бумаги.

Несчастные люди, до смерти боясь, что кого-нибудь из них сочтут незаконнорожденным, опасались даже отвернуться от дервиша.

Тут на середину круга вышел мальчик-дервиш и стал просить старика:

— Каландар,[187] все они истинные шииты, все угодны они пророку. Клянусь аллахом, тут нет ни лицемеров, ни мошенников. Покажите им эти «Исми азам», не лишайте людей счастья лицезреть их!

Тогда дервиш показал листочки собравшимся.

Издали мне было заметно, что форма этих листочков напоминает саблю Али.

— Цена каждого из этих драгоценнейших даров, — продолжал дервиш, — превыше всех сокровищ мира, но я продам их только по тысяче туманов.

Его напарник возразил:

— Хаджи дервиш, это дорого! У этих людей нет таких средств, а ведь нужно, чтобы простой народ удостоился господней благодати.

Тогда дервиш начал понемногу спускать цену: с тысячи туманов до пятисот, с пятисот до ста, а со ста до одного тумана. Так, постепенно уменьшая цену, они установили ее в два медных шаи и расторговали все эти пестрые бумажонки.

Дервиш заверял, что всякий, купив эту молитву-индульгенцию, разом выполнит оставшиеся ему до конца его дней все религиозные обязанности и получит все то, что причитается совершившим хадж в Мекку и другие святые места. Что, кроме того, исполнятся все его желания, согласные с законом шариата, и что каждый дом, где будет храниться такая молитва, утром и вечером будут посещать ангелы. Если же положить молитву в саван усопшему, то она будет и в могиле охранять его от посягательств злых и темных сил.

Короче говоря, эти демоны в образе дервишей оторвали несчастных людей от дела и заставили два часа простоять под палящим солнцем, а к тому же еще выманили у них все наличные деньги.

Сердце мое сжималось от жалости к этому простодушному люду, и я подумал: «Во имя аллаха, что за странности! Или правители этой страны слепы и глухи, или же им и невдомек истинное назначение власти? Разве не прямая обязанность властей ограждать народ от насилия подобных демонов злого царства?».

Снова заныли мои старые раны, и я сказал Юсифу Аму:

— Ну, хватит! Я сыт по горло этой прогулкой, пойдем домой.

Мы вернулись на квартиру и, совершив намаз и отужинав, легли спать.

Поутру, встав, мы решили съездить в город Урмия и выехали верхом по направлению к берегу озера, носящего то же название.

Вдоль всей дороги тянулись виноградники и плодовые сады; деревни, попадавшиеся на пути, были большие и благоустроенные.

Вдруг у дороги я увидел большую толпу. Приблизившись, я разглядел, что это были солдаты.