Фаррашбаши подтолкнул нас ближе, и мы остановились, опустив головы. Он доложил судье:

— Эти люди наняли лошадей, а теперь отказываются от этого.

— Судья спросил:

— Где лошади?

— Господин судья, — сказал я, — мы этого не знаем.

Я хотел еще кое-что добавить, но тут вмешался Юсиф Аму:

— Господин судья, мы — путешественники, иностранные подданные. Если вы причините нам вред, то я тотчас же отправлюсь на почту и телеграфирую в Тегеран английскому посланнику о том, что здесь творится.

Судья немного помедлил, покрутил усы и затем, не найдясь, что ответить, сказал:

— Вы свободны, свободны.

Тогда я набрался храбрости и заявил:

— Господин судья, иностранные мы подданные или ваши соотечественники — это неважно. Слава богу, мы — мусульмане. Но я хочу вам доложить следующее: в былые, далекие времена каждый падишах, который желал вторгнуться с войском в чужую страну, выдвигал религиозные мотивы. Религиозная сущность была обычным поводом для захвата чужих стран. Однако теперь каждое государство, нападая на другое, имеет в виду захватить в руки свободу граждан этих стран и торговлю, в которой они видят основу благополучия и спокойствия народа и причину процветания страны. Ради расширения сфер торговли тратятся миллионы и проливается кровь. Так не удивительно ли, что вы собственными руками закрываете перед своим народом пути к торговле. Вместо того, чтобы строить железные дороги и прокладывать караванные пути, вы под видом всяких реквизиций и «захватов лошадей» отнимаете у народа единственный вид транспорта — верблюдов и лошадей, содержание которых стоит им хлопот, тяжкого труда и трат. Вы просто издеваетесь над рабами божьими, не боитесь вы бога!

При этих моих словах судья закричал еще громче:

— Вы свободны! — и отвернулся от меня.

Фаррашбаши также сделал нам знак удалиться, и мы направились к выходу. При этом фаррашбаши сказал тихо наибу:

— Выгодное же дельце вы мне подстроили! Затем еще раз крикнул нам вслед:

— Нечего вам тут толкаться, убирайтесь!

Мы направились к воротам крепости. Вижу, за нами бегут те два фарраша и один говорит, чтобы мы дали им «на челав».

— Что, что? — не расслышал я.

— За услуги, — ответил он.

— Ах ты, негодяй! — возмутился я. — Какие-такие «услуги» мы от тебя видели?

Он ответил:

— Так разве мы батраки твоего отца? Надо же нам что-то есть — не сосать же нам молоко матери? И мы хлеб едим.

— А мне-то что? — вскричал я. — Эй вы, слуги фараона и Шаддада, а ну-ка подальше от меня! Да вырвет господь из земли корни ваши и вам подобных! Или вы ждете, чтобы я снова вернулся к тому Нимвроду и спросил бы у него, чего хотят от меня эти порождения шайтанов?!

Тогда другой фарраш обратился к первому:

— Пойдем, Мешеди Риза, эти мерзавцы иностранцы все ненормальные.

Короче говоря, мы едва выбрались из когтей этих волков. Дорогой я сказал Юсифу Аму:

— Зачем ты сказал неправду? Мы ведь не иностранные подданные. А что, если бы они потребовали наши паспорта? Что тогда делать?

— То была ложь во спасение, — отвечал он. — Разве они сообразили бы вспомнить о паспортах, коли уж раскрыли кошельки для взяток, да дело-то не выгорело.

Я заметил, между прочим, что большинство иранских чиновников во время разговора с простым народом кладут руку на усы, покручивают их и как-то по особому выговаривают слова: быстро-быстро, громко и проглатывая окончания, например: «не, не...» вместо «нет», «оч... хор...» вместо «очень хорошо» и тому подобное.

Итак, мы вернулись на свою квартиру и оставались там еще целых тринадцать суток. Все время пребывания в Ардебиле я не находил себе места и тоске моего сердца не было предела.

Не страшно ли? Во всем городе никто из жителей, кроме меня, не отдает себе отчета о всех этих невероятных притеснениях и никто не удивляется такому положению. Можно подумать, что терпеть подобный гнет является их органической потребностью и что они и не подозревают о правах человека. Сознание этого еще больше увеличивало силу моих страданий.

И вот, несмотря на всю эту тиранию, тегеранские газеты каждый день заверяют в разделе «Вести из провинции», что народ доволен, покоен и всячески благоденствует. Можно подумать, что это эпоха самого Ануширвана! Да будут вовеки презренны эти люди!

Кстати сказать, губернатору, как потом выяснилось, и нужно было всего каких-нибудь двадцать голов этих несчастных скотов. И это-то послужило причиной невообразимой сутолоки, шума, незаконных захватов, приостановило торговлю и причинило людям столько неприятностей! Воспользовавшись суматохой, губернаторские фарраши поживились и здесь, собрав с бедных владельцев вьючного скота более двухсот туманов.

И ни один из почтенных купцов рта не раскрыл, чтоб возмутиться, чтобы крикнуть: «Что это за беззаконие!». Можно подумать, не дай бог, что творец создал людей только для того, чтобы они тянули на своей шее ярмо угнетения.

Но время шло, и на четырнадцатый день к нам, наконец, пожаловал возница, который где-то прятался во время этой суматохи. Увязав пожитки, мы тронулись в путь.

По дороге Юсиф Аму вдруг говорит мне:

— А помнишь ли ты случай, о котором рассказывал нам в Каире Ахмад Эффенди из Тебриза?

— Что за случай?

— Ахмад Эффенди рассказал вот что: однажды в Тегеране заболел какой-то генерал, и среди ночи послали фарраша за знаменитым врачом, чтобы он помог больному. Бедняга врач, поднятый среди ночи с теплой постели, явился к больному вельможе. Определив болезнь и приготовив лекарство, он пошел было обратно. Вдруг фарраш этого сиятельного генерала хватает его за воротник с требованием «чаевых». «Ага-джан, — говорит врач, — глубокой ночью я явился сюда, чтобы вылечить твоего хозяина, а мне ничего не заплатили за визит. Что же я могу тебе дать?». Но фарраш не отступал: «Не рассказывай сказки, я ведь не слуга твоего отца, давай-ка мне за услуги!». Врач поневоле возвращается к господину и докладывает ему: «Господин генерал, ваш слуга требует от меня за услуги, а я сам ничего от вас не получил». На это генерал отвечает: «Ах, хаким-баши,[162] ну и прохвосты эти фарраши! Дай ему какую-нибудь малость, чтоб отвязался».

— Так вот, тогда, — прибавил Юсиф Аму, — вы беднягу Ахмада Тебризи всячески поносили как лжеца и винили в том, что он не патриот. А вот теперь и стало ясно, что человек-то говорил правду. Теперь вы в этом убедились сами, когда и от вас потребовали за такие же «услуги».

— Молчи, бога ради, — воскликнул я. — Ни слова больше, с меня довольно и этих мучений!

Итак, мы вдвоем в сопровождении возницы держали путь к городу Марага. К вечеру мы добрались до деревни Нар, что находится неподалеку от горного перевала Саин.

Между тем стал падать снег. Мы подъехали к дверям одного деревенского дома и попросили пристанища. Нам показали угол в конюшне.

Я сказал:

— Но невозможно же находиться вместе с животными! Дайте нам какую-нибудь комнату, мы заплатим за наем столько, сколько спросите.