Праздники вырываются из повседневности, обнажают на диссонансе то, что является обыденным, а что исключением. В обычные дни слугам запрещалось выпивать, их часто бранили (а в некоторых домах и били за недочеты в работе), не одаривали, кормили без изысков, не поощряли праздности и не отпускали надолго со двора.
При этом издавна крепостные уважали своих господ – в силу привычки и установки «всякая власть от Бога». За оскорбительные выходки в отношении барина крепостной мог понести серьезное наказание, потому за многие годы службы слуги приучались не показывать явно своего недовольства. Старые лакеи и горничные оставались при доме, где их кормили и одевали, а обязанности состарившихся слуг переходили к их детям или внукам. Наличие потомственных дворовых было характерной чертой патриархальных дворянских семей. Часто крепостные люди любили своих господ и их детей как своих. Крепостные повара баловали маленьких барчат, припасали им любимые сладости. Крепостные дядьки преданно и заботливо пестовали своих воспитанников, нередко сопровождали их и на военной службе.
М. П. Бибиков упоминает дворецкого, удивительно преданного своему делу и семье, в которой служил. Будучи уже в преклонном возрасте, Илья Васильевич не хотел уходить на покой и даром есть барский хлеб. Он продолжал докладывать о том, что кушать поставил, вставал за стулом барина, а после смерти хозяйки дома стал ухаживать за ее внуком (рассказчиком): подметал его комнату, следил за чистотой и исправностью белья[333].
По воспоминаниям одной институтки, у них в семье был дворник из крепостных крестьян. Он очень любил барских детей, рассказывал им сказки, разрешал играть со своей бородой, называя девочку «барышня-голубушка», «моя ясочка», «моя ласточка», «барыня-матушка», а девочка в ответ говорила ему – «голубчик-дедушка», несмотря на то что няня пугала ее этим же дворником, говорила, что он Бубыка[334].
Теплые чувства к слугам испытывали и питомцы. Мемуаристы часто отмечали высокие моральные качества крепостных слуг: самоотверженность, ум, глубокую привязанность. «Подруга дней моих суровых» – не лучшее ли подтверждение? Пушкинской Арине Родионовне за ее службу дали вольную. Влияние же крепостных на своих господ (особенно пока те находились в юном возрасте) было довольно сильным. «Суеверия и предания окружали мое детство», – писал Аполлон Григорьев[335]. Практически во всех семьях дворня общалась с детьми: сказки, гадания, народные приметы и предания – все это узнавалось именно от них. Родители не всегда благосклонно относились к частым беседам своих чад с дворовыми людьми. Но это вполне объяснимо: как вспоминал Аполлон Григорьев, «рано, даже слишком рано пробуждены были во мне половые инстинкты и, постоянно только раздражаемые и не удовлетворяемые, давали работу необузданной фантазии; рано также изучил я все тонкости крепкой русской речи и от кучера Василия наслушался сказок о батраках и их известных хозяевах». Дворня также потчевала мальчика рассказами о таинственных козлах, бодающихся в полночь на мостике у села Малахова, о кладе в Кириковском лесу – все это возбуждало воображение впечатлительного ребенка. Рассказчик затем отмечает, что «была и хорошая, была даже святая сторона в этом сближении с народом, с его даже попорченными элементами»[336].
В семье у Д. М. Погодина в 1830–1840-х годах жил престарелый кучер Яков, которому было уже за 70 лет. Он служил еще покойному деду и считался членом семейства. Иногда он заходил в детскую, где няня его угощала чаем, а дети садились к нему на колени и просили: «Дядя Яков, дядя Яков, расскажи-ка нам что-нибудь»[337]. А. П. Арапова тепло вспоминала свою няню, по ее описанию, очень преданную своим господам[338]. И. М. Долгоруков также с особой теплотой вспоминал свою мамушку Марью Карповну, которая, воспитав его с братьями и сестрами, состарилась и умерла в их доме[339]. «Дети вообще любят слуг; родители запрещают им сближаться с ними, особенно в России; дети не слушают их, потому что в гостиной скучно, а в девичьей весело», – отмечал А. И. Герцен. По мнению многих дворян, дети перенимают дурные нравы у крепостных, подчас слишком пристрастных к вину, но, как пишет тот же автор, – «и в гостиной они принимают грубые мысли и дурные чувства. Самый приказ удаляться от людей, с которыми в беспрерывном сношении, безнравственен»[340]. Дети инстинктивно стремились туда, где больше искренности, простоты в выражении чувств, где ими интересуются и рассказывают увлекательные истории. Если родители и нанятые учителя с гувернерами не могли вполне удовлетворить детскую любознательность, потребность в симпатии, а также желание чувствовать себя любимыми, то дети восполняли все это в среде крепостных слуг.
Когда молодой барин готовился жениться, он даже мог представить свою невесту няне и спросить ее одобрения (такая традиция не была повсеместной, но указывала на высокое положение няни в доме и уважение к ней). Так, невеста А. В. Паткуля (будущего генерал-адъютанта) маркиза Мария Александровна де Траверсе сперва познакомилась с родней жениха, а затем была представлена старухе-няне, Григорьевне, нянчившей его до поступления во дворец. Няню спросили, нравится ли ей выбор Александра Васильевича. Старушка прослезилась и бросилась целовать руку девушки. Та обняла ее, и няня сказала: «Полюби моего Александринку, ведь он такой у меня хороший, добрый». Затем созвали всю прислугу, чтобы показать невесту молодого барина[341].
Нередко у господ со слугами существовали даже условные знаки: например, барин мог подмигнуть правым глазом слуге, что означало, что в тот день он намерен принимать всех гостей[342].
Слуги выполняли роль информаторов своих господ, передавая хозяевам известия о жизни их приятелей и знакомых. Новости из одного дома в другой могли передаваться через слуг, как, например, это описано в повести В. Ф. Одоевского «Княжна Мими»: сестры-горничные нанимались в двух домах и рассказывали своим госпожам все, что только могли узнать (а за неимением информации – и придумать) о «соперницах»[343]. В «Коробочке» Л. В. Бранта с успехом действует в этом же направлении горничная Натальи Павловны Параша, доставлявшая сплетни наперсница всех затей своей барыни[344]. При этом дворянину подчас следовало опасаться, как бы его слуги не проболтались о сокровенных тайнах своих господ, а для того их запугивали или одаривали.
В 1840-х годах в Москве на Охотном ряду был трактир, где по утрам собирались «господские люди разного рода», а по вечерам туда заглядывали лакеи с шубами своих господ, когда те были в театре или в доме Благородного собрания. Там, за простой, но обильной трапезой, за чаем передавались новости о хозяевах, открывались тайны и «маленькие преступления»[345]. Поэтому господам следовало с особой осмотрительностью набирать свидетелей своей частной жизни.
Слуги служили почтальонами своих господ, передавали письма, визитные билеты, подарки, а также носили записки любовников. Особенно бойкие и преданные помогали в авантюрах. Например, когда младший сын Елизаветы Алексеевны Голохвастовой Николай Павлович влюбился в небогатую и незнатную девушку Елизавету Петровну Казначееву (а мать, не давая согласия на этот неравный брак, просила всех родственников отговорить его), то сын с помощью прислуги в одну ночь убежал из дома и обвенчался с возлюбленной (только перед смертью мать простила его)[346].
