Великая княгиня Ольга Николаевна вспоминала, что во время венчания с вюртембергским наследным принцем, впоследствии королем Карлом I, была как в тумане. Обряд шел установленным чередом, было две свадьбы: православная и лютеранская. Бесконечные церемонии утомляли невесту. Наконец, вечером ее переодели в одеяние замужней женщины, после чего все отужинали в тесном семейном кругу[198].

Однако были и исключения: брак Николая I и Александры Федоровны. Впервые встретившись в 1815 году, они влюбились друг в друга, о чем свидетельствуют записи в дневнике Николая I: «…Провидением назначено решиться счастью всей моей жизни; я увидел ту, которая, по собственному моему выбору и с первого моего взгляда, разбудила во мне желание принадлежать ей на всю жизнь». Он вспоминает ее слова: «Наша духовная жизнь схожа; пусть весь мир движется, как ему хочется, мы создадим наш собственный мир в наших сердцах»[199]. Правда, несмотря на то что отношения у супругов были практически идеальными, семейная жизнь не была образцовой. У императора были любовницы, с одной из них – Варварой Нелидовой – он долго состоял в близких отношениях.

Великую княжну Марию Павловну также не принуждали выйти замуж за принца Веймарского: она сама с радостью дала согласие на этот брак. В день венчания невесту в Бриллиантовой комнате Зимнего дворца облачили в свадебный наряд, важными деталями которого были «малая корона» и малиновая мантия на горностаевом меху – символы ее царского происхождения. После церковного таинства жених и невеста вышли на балкон, чтобы их могли увидеть и поприветствовать толпы собравшихся на Дворцовой площади петербуржцев. Торжество продолжилось обедом и балом, который открыли в первой паре полонеза император Александр I и его сестра Мария, только что ставшая принцессой Веймарской[200].

Художник Орас Верне, присутствовавший для написания портретов императорской семьи в 1842–1843 годах в России, вспоминает свадьбу родственницы императорской семьи Аполлинарии Михайловны Виельгорской (ее мать Луиза приходилась племянницей последнему курляндскому герцогу). Венчание совершалось во дворце в семь вечера; невесту по традиции нарядили коронными бриллиантами; посаженым отцом был император, который после завершения обряда поехал с иконами к дому новобрачных и встречал молодых у дверей[201]. Таким образом, поддержание традиций семейственности исходило от самого главы государства, что консолидировало дворянское общество.

Можно заключить, что сделать карьеру посредством удачного брака было весьма распространенной практикой в среде дворян. Наравне с этим существовали и воплощения романтических идеалов о браках по любви, вплоть до тайных венчаний без согласия родителей. Поиск выгоды, трезвый расчет соседствовали с подчас иррациональными, идеалистическими представлениями о супружеской жизни.

Ритуальные формы поведения в период сватовства, помолвки и бракосочетания формировались в течение столетий, подвергаясь влиянию русских и европейских традиций. Правила поведения в период сватовства, помолвки, бракосочетания были четко обозначены и соблюдаемы дворянами. Обозначенная манера поведения облегчала общение, улучшала взаимоотношения, поддерживала высокий уровень культуры, продолжала традиции. Определенная последовательность действий придавала происходящему торжественность, ощущение причастности к традиции, принадлежности к роду. Стили общения менялись в зависимости от социального положения брачующихся. В императорской семье подобные события отличались строгой церемониальностью, меньшей спонтанностью, поскольку приковывали к себе внимание всей страны и заграничных соседей.

Когда мы пытаемся оценить взаимоотношения супругов в XIX веке, только по письменным источникам невозможно определить меру открытости одного человека другому. Взаимоотношения супругов – отдельный, тайный мир, полностью охватить который не в состоянии ни одна наука. Однако давайте попробуем узнать о нем немного больше.

Как правило, фактическим главой семьи был муж. Известно, что когда декабрист К. Ф. Рылеев находился в заточении, его жена, Наталья Михайловна, столкнувшись с необходимостью заниматься финансовыми делами семьи, признавалась ему в своей нерешительности. Все крупные денежные вопросы ранее решал муж, поэтому она не знала, что отвечать кредиторам: «На все буду ожидать от тебя совету и решения, без чего не могу сама приступить ни к чему»[202]. Во время Отечественной войны 1812 года многим женщинам пришлось выполнять обязанности своих мужей, ушедших сражаться. Супруга флигель-адъютанта Александра Меншикова Анна Александровна пишет ему в 1813 году: «Скажи пожалуйста, милой друг, по чему давать жалования в год Насонову и двум лакеям…»[203]

Однако в некоторых случаях даже в мирное время главенствующая роль в семье всецело принадлежала жене[204]. Подчас жена была самостоятельной хозяйкой всего имения, могла распоряжаться им по своему усмотрению, а если ее доходы превышали мужнины, то муж и вовсе отходил на второй план[205]. (С другой стороны, многие дворянки передоверяли мужьям управление своими деревнями к общей выгоде и в интересах детей – впрочем, не всегда счастливо[206].)

Графу Федору Андреевичу Толстому жена давала на личные траты по 10 тысяч рублей ассигнациями ежегодно[207]. Сын Н. М. Карамзина, Андрей, женился на богатой вдове Демидовой. Он был в отставке и не имел приезда ко двору, тогда как супруга его рвалась туда и тянула с собой мужа (хотя на придворную жизнь он формально не имел прав). По мнению В. А. Инсарского, именно потому он и погиб во время безрассудной и честолюбивой вылазки, пытаясь выслужиться в Восточной войне[208]. Знаменитая бабушка Лермонтова, Е. А. Арсеньева, отличалась властолюбием. Именно она настояла на том, чтобы внука назвали Михаилом (хотя в роду Лермонтовых чередовались имена Петр и Юрий), постоянно сеяла распри между своей дочерью и ее мужем[209].

Однако в свете, на людях, унижать мужа было не принято, так как это порочило в первую очередь саму женщину. В России, как и в Западной Европе, муж часто считался «владыкой жены и поступал как деспот»[210]. Отношение к женщинам у мужчин было различным, но зачастую даже пренебрежительным, особенно если выяснялось, что воспитание супруга получила незавидное. Как правило, мужчины считали, что женщины неспособны понимать разговоры о высоких материях и тем более принимать участие в научных дискуссиях (такому мнению пытался противоречить, например, А. С. Пушкин[211]). Так, например, немец Гольберг, персонаж повести «Идеал» авторства Е. А. Ган (Зенеиды Р-вой) «о счастии женщины… имел короткое и ясное понятие: благосклонное обращение, снисходительность к капризам и модная шляпка – вот что, по его мнению, не могло не осчастливить женщины, и к этому он, вступая в супружеское звание, обязался мысленно подпискою»[212].

Что касается адюльтера, то в высшем свете снисходительно смотрели на внебрачные связи только влиятельных особ мужского пола, чуть менее лояльно на измены влиятельных женщин и всегда строго осуждали тех, кто осмеливался демонстрировать адюльтер. Тем не менее замужняя женщина продолжала посещать балы и маскарады, танцевать и петь, принимать участие в гуляниях. Поэтому слова из пьесы П. И. Григорьева «Житейская школа» могли показаться современницам анахронизмом и тиранством: