Тело Марти украшено узором из схематичных синих цветов: один на шее, на груди еще несколько и целый букет цвета индиго на молочно-белой равнине живота. Ты таращишься на нее в хмельном изумлении. Женщина, на которой ты собираешься жениться, за ночь превратилась в арабеску из волнующих цветочных синяков.

— Марти, — шепчешь ты. — Марти, не оставляй меня. Не увози моего сына, Марти.

Пенфилд, также известный как Зоокоп (тебя озаряет, когда ты погружаешься в коробку с деталями пазла), — не настоящий полицейский. Он ненавидит тебя, потому что у Хили ты занимался работой отвратительной, презренной, подлой. Так и есть, так и есть. Он хочет добраться до Хили, которого вот уже неделю нигде не видать. Может, он сбежал на Барбадос, или на Юкатан, или в Сен-Тропе.

Пенфилд — зоозащитник и экотеррорист. У него есть богатые спонсоры, и настроен он весьма решительно. Процедура ЭРМ, которой он со своими сообщниками тебя подвергает, призвана доказать вину старины Дирка, узнать, где он находится, и обречь на гибель его самого и его сообщников, которые, естественно, заслужили такой участи. Как и ты. Ты это заслужил. Спорить тут не о чем.

— Боже, — говорит Пенфилд, — отвяжите этого сукина сына и отнесите его наверх. А потом оставьте его где-нибудь подальше. Где-нибудь за городом.

Ты едешь в приют, чтобы подыскать замену Прыгуше и Осси, которых отравили газом три или четыре года назад. Служащая говорит, что у них предостаточно возможных кандидатов на «усыновление». Ты проходишь между рядами клеток. Котята возятся в грязных опилках, бьют друг друга лапками, мяукают. Угнетающее зрелище.

— Вот этого, — наконец говоришь ты.

— Да, он миленький, — одобряет служащая. Вообще-то, если бы она ответила иначе, ее бы уволили. Весь смысл приюта в том, чтобы раздавать животных, а не обрекать их на гибель.

— Это для моего сына Джейка, — объясняешь ты. — Его астма уже лучше. Мне кажется, он ее скоро перерастет.

— Посмотри на мою головоломку, — говорит Хоуи, выдергивая у тебя из рук бритву. — Тут повсюду твоя кровь…

Вот уже сорок лет Майкл Бишоп публикует свои рассказы, романы, стихи и критические статьи (начал он в возрасте двух лет). Его роман «Нет врага, кроме времени» («No Enemy But Time») заслужил премию «Небьюла», книга «Гора единорога» («Unicorn Mountain») получила премию Мифопоэтического сообщества, а благодаря «Непростым подачам» («Brittle Innings») он стал лауреатом премии «Локус» за лучший фэнтези-роман. У него вышло несколько сборников с рассказами, которые помогли ему получить одну «Небьюлу», две премии Юго-восточной ассоциации авторов научной фантастики и награду имени Ширли Джексон за рассказ «Куча» («The Pile»), основанный на заметках, оставленных его покойным сыном Джейми. В качестве редактора он недавно поучаствовал в создании сборника A Cross of Centuries: Twenty-Five Imaginative Tales about the Christ («Крест веков: двадцать пять воображаемых историй о Христе»), где последний из написанных рассказов создан в соавторстве со Стивеном Атли в духе научно-фантастической прозы Лавкрафта и озаглавлен «Город тихий, словно смерть» («The City Quiet As Death»). Этот рассказ опубликован на сайте Tor.com.

Майкл говорит, что для этого сборника позаимствовал один образ из эссе Энни Диллард Pilgrim at Tinker Creek («Паломник у ручья ремесленника»): там автор описывает, как ее собственная кошка прошла по постели и обнаженному телу, оставив за собой алые следы, напоминающие цветы розы — до этого она потопталась по влажной красной глине.

Однажды давным-давно родился в семье домашних мышей сын по имени Гордон. На вид он был совершенно таким же, как его мама с папой и все братья и сестры: серый, с ярким блеском в черных бегающих глазках. Но внутри у него происходило такое, что было совсем не похоже на мысли его родственников. Он вечно спрашивал, почему все так, как есть, и ответы его никогда не устраивали. Почему мыши едят сыр? Почему живут в темноте и выходят наружу лишь после сумерек? А откуда вообще появились мыши? Что такое люди? Почему они так смешно пахнут? А если бы мыши были большие, а люди маленькие? А если бы мыши могли летать? Вообще-то обычно мыши не задают много вопросов, но Гордон все спрашивал и спрашивал.

Однажды вечером, когда Гордону было всего несколько недель от роду, одну из его сестер (вторую по старшинству) отправили посмотреть, не оставили ли в кладовке открытым чего-нибудь интересного. Она ушла и не вернулась. Папа Гордона печально пожал плечами, развел передними лапами и пояснил: «Кошка».

— Что такое кошка? — спросил Гордон.

Папа и мама переглянулись и вздохнули.

— Рано или поздно ему придется узнать, — решил папа. — Так лучше уж узнать дома, чем во дворе.

Мама едва слышно шмыгнула носом и сказала: «Но он еще так молод!», а папа возразил, что кошкам-то на это наплевать. И они тотчас же рассказали Гордону про кошек, думая, что он заплачет и скажет, что их не существует. С такой мыслью сложно свыкнуться. Но Гордон только спросил:

— А для чего кошки едят мышей?

— Наверное, мы очень вкусные, — ответил папа.

Гордон сказал:

— Но ведь кошкам необязательно есть мышей. У них полно другой еды, которая на вкус наверняка не хуже. Зачем кому-то кого-то есть, если это необязательно?

— Гордон, — сказал отец. — Послушай меня. В мире живут два вида существ: охотники и те, на кого охотятся. Случилось так, что мы, мыши, рождены быть жертвами, и поэтому по сути не важно, голодна кошка или нет. Просто такова жизнь. На самом деле быть добычей — это огромная честь, если смотреть на это под правильным углом.

— Чушь какая-то, — возмутился Гордон. — А где учат на кошек?

Они решили было, что он шутит, но как только Гордон стал достаточно взрослым, чтобы гулять одному, он взял чистую рубашку и немного арахисового масла и отправился искать кошачью школу. Уходя, он сказал родителям:

— Я очень вас люблю, но быть всю жизнь добычей только из-за того, что родился мышью, — это не для меня.

И он отправился в путь. Совершенно один.

А вы знаете, что все кошки ходят в школу, хоть мы этого и не видим? Собаки — другое дело. Но кошки всегда ходили в школу и всегда будут. В мире полно кошачьих школ, и Гордон без труда нашел одну из них. Он отважно взошел по ступенькам и постучал в дверь. Он сказал, что хочет поговорить с Директором.

Он почти был готов к тому, что сейчас-то его и сцапают, но все кошки — и ученики, и учителя — были так потрясены, что дали ему пройти. Один из преподавателей даже отвел его в кабинет Директора. Гордон чувствовал на себе взгляды, слышал, как фыркают от его восхитительного запаха кошачьи носы, но он крепко вцепился в свой чемодан с рубашкой и арахисовым маслом и шел вперед, не оглядываясь.

Директор оказался жирным полосатым стариком, и во время разговора с Гордоном он не переставая жевал собственный хвост.

— Ты, наверное, сошел с ума, — сказал он, когда Гордон признался, что хочет стать котом. — Я бы проглотил тебя в два счета, если бы есть чудиков не было плохой приметой. Выметайся отсюда! Если мыши начнут ходить в кошачьи школы…

— А почему нет? — отозвался Гордон. — Есть письменный запрет? Где сказано, что я не могу учиться в этой школе, если захочу?

Ну естественно в правилах кошачьих школ не было ни слова о том, что туда не могут ходить мыши. Кому бы пришло в голову вписывать такой пункт?

Директор сложил лапы на груди и начал:

— Гордон, взгляни на вопрос с такой точки зрения…

— Нет, это вы взгляните с моей, — отозвался Гордон. — Я хочу быть котом. И, клянусь, из меня выйдет кот получше, чем из некоторых простофиль, которых я видел в этой школе. У большинства из них такой вид, словно и мыши-то из них получились бы так себе. Так что давайте заключим сделку: вы разрешите мне ходить в вашу школу в течение одного семестра. Если к тому времени я не буду учиться лучше всех — если хоть у одного кота оценки будут выше, — тогда вы просто съедите меня, и дело с концом. Справедливо?