Мефистофель снова обернулся ко мне. Я делала вид, что не замечала его заинтересованности, но по-детски ей радовалась.

— Что это значит? — спросил мужчина.

— Понимаешь ли, девушка должна испытывать к своему принцу некие чувства, а я не могу доказать, что она испытывала их к своему жениху, — задумчиво сказала я.

— Ты хочешь, чтобы это сделал я? — искренне поразился Мефистофель. — Я хреновый принц.

— Девушки любят сложности, не замечал? — усмехнулась я.

Напарник сидел передо мной абсолютно растерянный. Раньше я никогда не видела его без маски спокойствия. Он даже будто бы стал моложе.

Я впервые осознала, как мало он обычно использует мимику. Если бы меня попросили нарисовать его портрет, я бы взяла грифель и грубоватыми штрихами нарисовала чуть прищуренные в насмешке глаза, тонкие сжатые губы, готовые вот-вот расползтись в ухмылке. Всегда циничный юмор, всегда желание возвести вокруг себя крепость…

Чтобы никто ничего не понял, чтобы никто ни о чем не догадался…

Будто бы он кому-то нужен…

— Тем более, от приторной сладости начинает быстро подташнивать, — продолжала говорить я. — Может быть, ты — та самая перчинка, которая делает ее жизнь в меру пряной?

— Нам нужно пробить биографии всех остальных, — сухо сказал Мефистофель. — Наверняка, кто-то из пострадавших состоит в гражданском или фактическом браке.

Я посмотрела на него, как на умалишенного. Все же иногда даже самые прожженные жизнью люди могут поразить своей наивностью.

— Ты искренне считаешь, что люди любят друг друга только на основании совместного их проживания? — я искренне округлила глаза. — И это в наше-то время? Нет, мне бы хотелось в это верить, но я бы не стала рисковать, ставя на кон жизни пяти человек. Просто как младшая фея, несущая добро в массы.

Я подошла к чайнику и налила себе в чашку горячей воды. От волнения в горле пересохло. Я постоянно чувствовала на себе пристальный взгляд Мефистофеля, что не добавляло мне спокойствия.

— Почему ты считаешь, что я подхожу на роль принца?

Я без слов достала распечатанные ранее перевязанные резинкой листки и бросила их напарнику, он легко их поймал. У него была отличная реакция. Если бы со мной кто-нибудь рискнул проделать подобный фокус, то бумажки оказались бы на полу.

— Я тебе даже завидую, — призналась я.

Я залпом выпила воду. Интересно, а как часто я сама была откровенна с Мефистофелем? В том, что я много говорю, никто не сомневался. Но насколько важным было все то, что я несла и насколько искренним? Может быть, я зря его постоянно обвиняю?

— Я не понимаю…

Голос Мефистофеля звучал устало и болезненно. Он на самом деле ничего не понимал.

— А ты попытайся почувствовать, — абсолютно без иронии сказала я. — А если не получится, просто поверь. И подумай, хочешь ли ты, чтобы она проснулась.

Мефистофель нахмурился. А я уже знала, что сейчас он допьет чай и пойдет в темную комнату лаборатории. А я буду вызывать врачей, которые перевезут в госпиталь тех, кто придет в себя после сна. Вернее, чувствовала.

***

Ермаков послушно ждал меня у выхода из здания ФБД. На улице уже было также промозгло и отвратительно, как утром. Я посмотрела на часы — маленькая стрелка замерла у отметки с цифрой девять. Надо же, мне казалось, что сейчас куда позднее. Это был длинный день. Один из самых длинных дней за последнее время.

— У тебя хорошо с картографией? — спросила я, без разрешения садясь в автомобиль, не дождавшись, пока Артем откроет мне дверь. — Сможешь отвезти меня к дому, который помечен красным флагом?

Я протянула Ермакову сложенную трубочкой карту. Он включил свет в салоне и принялся искать мою метку.

— Далековато, — прокомментировал он. — И что мы там забыли?

— Нам нужно съездить в гости, — усмехнулась я. — Одно «но» — мы едем без приглашения.

— Это хорошо?

— Сложный вопрос, — пожала плечами я. — Мне кажется, в нашем случае просто отлично, что нас не ждут. В любом случае, мы сильно рискуем. Если тебя успокоит, я подвергаю себя большей опасности.

Артем не ответил. Он выключил свет и отъехал от здания. Его рука потянулась к магнитоле и сразу же вернулась на руль. Я отметила жест и принялась с интересом гадать, какую музыку он слушает.

Многие мои знакомые юноши-автомобилисты нежно любили композицию о страсти лирической героини к какому-то водителю со словами «ноги императора дорог на педали, мы не будем вдаваться в детали».

Я глянула на Артема, не поднимая ресниц. Он производил впечатление человека с хорошим вкусом.

— Ты не хочешь спросить, как прошел мой день? — спросила я, когда мне надоело слушать звук скользящих по стеклу дворников.

— А ты ответишь? — Артем вопросительно приподнял брови.

— Это может повлиять на твое желание спрашивать? — заинтересовалась я. — Как же игра ради самой игры, в независимости от результата?

Артем промолчал. А я наивно ждала вопроса о том, как прошел мой день.

— Я решила идти в аспирантуру, нашла научного руководителя и получила огромный список книг по философии, которые мне нужно прочесть к экзамену, — похвалилась я, хотя Ермаков меня так и не спросил.

— Ты когда-нибудь раньше читала философов? — Артем не отрывал взгляда от дороги.

— Когда училась в вузе, нас заставляли, — вспомнила я.

— А для себя? Из интереса? — Артем на мгновение повернулся ко мне. — Уверен, что читала.

— Читала, — подтвердила я. — Ницше, Хейзинга, Фрейда и Кьеркегора.

— Ницше читают все, Фрейда тоже, — перечислял Ермаков. — Но почему Кьеркегор?

Я нахмурилась. Врать по пустякам мне не хотелось, но признаваться в истинной причине мне было стыдно.

— Однажды в интернете нашла гороскоп, где говорилось, что только представители моего знака зодиака могут читать Кьеркегора и ржать, как кони, — сказала правду я.

Артем рассмеялся. И я снова заметила его некрасивые зубы.

— И как? Было весело? — заинтересовался мужчина.

— В некоторых местах, — честно ответила я.

Артем еще раз рассмеялся.

Левой рукой он потянул меня за пальцы и положил мою ладонь на баранку, прикрыв сверху своей, наверное, для надежности. Я задумалась, насколько его действия отвечают технике безопасности. Когда я училась водить машину, мне никогда не говорили о возможности брать за руку кого-то из пассажиров.

Мы ехали сквозь вечерний город, я разглядывала зажигающиеся фонарики и светящиеся окна. Мне нравилось представлять, как проводят вечера жители домов, придумывать истории по силуэтам на шторах.

— Ты когда-нибудь любила? — неожиданно спросил он.

— Конечно, — я утвердительно кивнула. — Родину. Семью. Работу.

— А по-настоящему? — не сдавался он.

— Ты думаешь, я любила родину, семью и работу не по-настоящему? — усмехнулась я.

Ермаков поджал губы. Ему не шло злиться, он куда органичнее смотрелся, когда был в спокойно-ироничном состоянии.

— Если ты о мужчине, то его я тоже любила, — призналась я.

— И где он?

— Дома, наверное, — я пожала плечами. — Он предпочел мне другую девушку. Поскольку он был для меня самым лучшим, я попыталась воспринимать и ее как самую лучшую, но у меня не получалось. Как ни старалась, я видела ее глупость, ограниченность, жидкие волосы, отвратительные лошадиные скулы и фигуру больного мальчика. Потом у меня упала самооценка. Позже они расстались, и он клялся, что после детской травмы не может быть с кем-то. Я думала о том, что с тупой девочкой с лошадиным лицом и мальчишеским телом он быть может… Видимо, она была для него никем… Я злилась, потому что не перевариваю стандартного вранья. Мне всегда нравится, когда мой ум уважают и придумывают что-то оригинальное. Так у меня второй раз упала самооценка.

Я отвернулась от Артема. Мне не хотелось показывать ему свое лицо. Обычно я не люблю разговаривать о своем прошлом и людях оттуда, а сегодня почему-то рассказала. Может быть, потому что устала. Может быть, потому что чувствовала свою вину перед Ермаковым и стремилась ее загладить. Только в чем природа этой вины? Непонятно…