Мне вот не очень понятно.

— Проклятье этой ведьмы. Силы, вышедшие из-под контроля. Город затонул. И если так, то люди погибли, а это могло трактоваться, как жертва. Те боги, они ведь…

Не все были добры.

Знаю.

О том не принято говорить вслух, но жертвы приносились. И весьма часто такие, что… в общем, да. Могло бы. Целый город. Люди… сколько их было? Тысячи? Мужчины и женщины. Старики, дети… те, кто оказался не в том месте, не в то время. Те, кто не был причастен ни к княжеским играм, ни к ведьминой обиде.

— В общем, души могли стать закладом. А перебить его… не всякому дано.

Он произнес это тихи и виновато.

То есть, они могли пытаться, те, кто жил после, и наверняка пытались, но что-то да не выходило. А теперь вот время почти иссякло, потому что тот, кто лежит в могиле, он почти умер.

А с ним уйдет и ведьма.

И…

— Что тогда случится? Если эти двое… — я замялась, не понимая, как правильней сформулировать вопрос. — Если они умрут?

— Не знаю, — княжич вытянул ноги. — Может, что и ничего.

Вряд ли.

Спинным мозгом чую, что так легко все не обойдется.

— А может… они ведь давно тут. Источник этот. Роща запретная… дед про нее мало знает. Наина про рощу говорить не любила. И не говорила. Никогда. Да и вела себя… когда стало ясно, что род вот-вот оборвется, она же не особо обеспокоилась. Почему? Ведь если хранитель нужен, то она должна была бы искать. Хоть кого-то. А она… к ней приезжали в гости, особенно, когда стало известно о смерти дочери.

Потому что нормальные ведьмы, в отличие от меня, знают, что ведьмак силу не наследует. И род не продлит. А сила у Наины была и немалая.

И этой бы силой по уму распорядиться.

И… и обязана она была назначить преемницу. Научить её. Отвести на поляну заповедную, дубу представить. Рассказать, показать… а она тянула.

До последнего.

Потом и вовсе умерла, что совсем уж предосудительно, если так. Неужели, не понимала, что возможно такое? Не верила? Или… все-то понимала и верила, но… не находила никого по нраву? А Афанасьев взял и нашел?

Меня вот?

Тоже слабо… и главное, не идут из головы те слова, про дитя… проклятое. Почему? Кем?

— Мне кажется, что если не разрубить этот узел, то после смерти тех, кто проклятье наложил, источник уйдет. И ладно, если пересохнет по-тихому, но… история знает случаи, когда источник умирал мучительно, забирая жизни у всех, кто рядом, — княжич поднялся. — Вы… простите, но я должен поговорить с дедом.

А я с Афанасьевым.

И не важно, что третий час ночи и нормальные люди спят. Но он должен ответить! Должен хоть что-то рассказать, показать…

Афанасьеву было плевать на его долг. И трубку он не взял. Точнее в трубке приветливый женский голос сообщил, что абонент находится вне зоны действия сети.

Чтоб его!

Тут катастрофа грядет, а он, поганец, смылся куда-то. Ничего. Завтра я снова дозвониться попробую. Сперва в участок. Должны же там знать, что и к чему. А если нет, то и съезжу. Машина вон имеется.

С этой успокаивающей душу мыслью, я легла спать. И что удивительно, на сей раз сон мой был спокоен, ни змеедев, ни ведьм из прошлого, ни слишком уж живых покойников.

Только коридор из свечей.

И зеркало впереди.

…суженый, мой ряженый…

Девичий тонкий голос выводил слово за словом, дрожал от страха, и следом дрожало пламя свечей, но не падало, не обрывалось.

…явись ко мне…

И я шла.

По этому коридору. Шла на голос, который звучал совсем рядом. И если успею… надо успеть, иначе снова темнота… очень надо… но коридор казался бесконечным, а зеркало, бывшее вроде бы недалеко, не приближалось.

Сон, что с него взять.

Телефон разрывался над ухом.

Нервно так зудел. Звенел. Вибрировал. Чтоб вас всех… я нашарила трубку.

— Да?

— Ты еще спишь⁈ — в голосе Святы звучало искреннее удивление. — Шествие через час начнется, а ты еще спишь!

— Сплю, — согласилась я, не чувствуя по этому поводу ни малейших угрызений совести. И даже зевок давить не стала, наоборот, потянулась в мягкой постели. — Что за шествие?

— Невест!

Не хватало…

— Я… пропущу, пожалуй.

— Нельзя. Деда что сказал? Записать. Маверик тебя записал. И номер надо получить, но я его тебе привезу… ты же не суеверная?

— Не особо.

— Вот! Вставай! И скажи, чтоб впустило!

— Кому сказать?

— Дому! Скажи просто, что меня впускаешь.

— Я впускаю её, — пробормотала я, пытаясь нашарить тапочек. Точно помню, что вчера у меня тапочек был. Но теперь куда-то подевался. Впрочем, пол был теплым, поэтому и без тапочка не простужусь.

— Спасибо! Спускайся, давай! И мойся! — Святин голос был полон сил и энергии, что не предвещало ничего хорошего. — Я тебе кофе сделаю! А есть не советую, потому что жарко и там еще идти через весь город…

Я отложила телефон.

И зевнула снова. Потянулась, прогибаясь до хруста. Невесты… ну вот что за блажь-то? Будто без меня у них невест нехватка. Но и спорить с князем не след, тем паче из-за такой ерунды.

Шествие?

Как-нибудь переживу. Университетскую же спартакиаду пережила с эстафетой вкупе, при том, что бегала я так себе. И праздник здоровья мимо меня не прошел. Так что шествие — значит, шествие.

А бодрящий аромат кофе окончательно примирил меня с жизненными перспективами.

Свята сидела на подоконнике с чашкой в руках, и весело болтала ногами. Все бы ничего, но одета она была в белое платье того характерного фасона, который явственно намекал, что шествие предстоит тематическое. Как ни странно, но белые же, украшенные стразами кроссовки в образ невесты вписывались. Да и атласный укороченный подол смотрелся гармонично.

— Пей. И собираться надо. Платье я тебе принесла.

— Спасибо, я…

— В джинсах будешь выделяться, — припечатала Свята. — Если, конечно, тебе внимание нужно… в прошлом году одна девица красное надела. А другая — черное, в знак протеста. Их многие снимали. Потом весь город обсуждал.

Нет. Пожалуй, воздержусь.

Меня и так, чувствую, обсудят, а если еще и в джинсах.

— Что там вообще делать надо?

— Ничего особенного. Так… встретимся на площади, там раньше дед речь толкал, но теперь, наверное, дядя Лют будет. Хотя он страсть до чего речей не любит и вчера вообще с дедом поругался. Он тебя встретил, да? А вы целовались?

— Встретил. И нет, не целовались.

— Зря.

Хитрые пути Святиных мыслей здорово сбивали с толку.

— Почему? — кофе был отменнейшим. И главное, в меру крепким. В голове прояснилось, а желания поучаствовать в общегородском мероприятии прошло. Но отступать я не буду.

— Ну как ты поймешь, подходит он тебе или нет, если даже не целовалась?

— Не подходит.

— Почему? — Свята сползла с подоконника. — Между прочим, Горка не против совсем. Ты ему понравилась.

— Чем же?

— Не пытаешься жизни учить.

Как немного нужно подростку.

— Может, это я притворяюсь. А как замуж выйду, так сразу и начну. Вот с понедельника.

— Почему с понедельника?

— Потому что все великие дела надо начинать с понедельника. Диеты там. Или учение кого-нибудь жизни.

Свята засмеялась.

— И чувство юмора у тебя есть.

— Только оно и есть.

Да и то, если Гришке верить, специфическое до крайности, а потому в обществах приличных, если вдруг занесет в таковое, мне лучше бы помалкивать.

— Пошли. А кроссовки у тебя есть?

— Даже туфли. На шпильке.

Купленные не иначе как в тщетной попытке наладить разлаженную личную жизнь и доказать себе, что что-то да женственное у меня имеется. Там, в глубинах души. Или хотя бы в туфлях.

— Не, — Свята замотала головой. — Туфли не стоит. Там по брусчатке пойдем. Если бы ты знала, сколько там каблуков оставлено было… у местных даже поверье, что если каблук такой найти, то оно на счастье.

Бред.

Хотя… не хуже других поверий.