— Кроссовки, — призналась я. — Правда, не белые.
— Ну… это мы решим. Краску я тоже взяла.
Какую?
Белую, как выяснилось. В баллончике. И кроссовки мои Свята реквизировала, сказав, что все сотворит в лучшем виде. А они, пусть и ношеные, но любимые же! Не надо их… но возражения не услышали, а мне сунули в руки огромный пакет с чем-то пышным и шубуршащим внутри, и велели переодеваться.
Платье…
Мать моя женщина. Платье было таким, таким… таким место на страницах модных журналов. Кружево цвета слоновой кости. Вышивка. Жемчуг. Или имитация? Надеюсь, что имитация, но смутно подозреваю, что нет.
И если так, страшно представить, сколько оно стоить будет.
— Ну ты как?
Свята заглянула.
— Чего? Не нравится? Вроде бы должно сесть. Тут лиф на шнуровке, значит, подогнать можно.
— Прости, но… оно слишком дорогое. А если испорчу?
Это все-таки город.
Толпа народу.
И вспоминая о вчерашних девицах как-то… вдруг да вывернут сок какой? Или вовсе плеснут едкой гадостью. С ведьм станется. Или сама споткнусь, порву…
— И что? — Свята явно не поняла вопроса.
— Это… это не моя вещь. Я… я себе не прощу. Не важно, что вы за ущерб ничего не потребуете, что…
— Деда сказал, что это подарок.
Не хватало!
— И чем я его заслужила?
— Ничем. А разве подарки заслуживают?
Да. В той, в прошлой моей жизни… надо быть послушной девочкой. Надо выполнять то, что от тебя требуют. Надо… надо стараться понравиться. Воспитателям. Учителям. Надо прилагать больше усилий. И тогда тебя оценят.
А если не ценят, то просто усилий недостаточно.
— Это платье деда купил для меня. Он думал, что мы с Горкой поженимся.
— И твой отец.
— Ага, тоже думал. Я и на первый конкурс записалась-то, уверенная, что он меня выберет, — Свята плюхнулась рядом на кровать. — А потом как-то… он и выбрал. Мы ужинать пошли. Сидим в ресторане. Свечи и все такое… музыка, скрипка. И я вдруг понимаю, что это же, ну ерунда полная! И Горка понимает. А сказать не может… он мне как брат. Мы росли вместе. Нет, Горку я люблю. И Мора люблю. И дядю Люта. И дядю Мира тоже. Он хоть мрачный, но хороший. Я вас с ним потом познакомлю, может, хоть он тебе понравится, если не папа и дядя Лют.
Что-то начинает пугать это вот стремление меня кому-нибудь сосватать.
— А в конкурсах я так, от скуки. И Горке я помогаю. Ну, про невест узнаю, что да как… особенно тех, кто до финала доходит. Чтобы потом было, чем прижать, если сильно доставать начнут. Да и вообще это весело.
— Почему отцу не скажешь?
— Я говорила. Только он себе вбил, что я в Горку влюблена сильно и все такое. А если он чего решил, то тут не переубедишь. Ну и пускай… а платье, оно из моды вышло. Если б я знала, что ты будешь, я бы наперед заказала. Бери… оно ж и вправду новое. Я его только раз примерила. Честно.
Я провела ладонью по кружеву.
Новое.
И дорогое.
Красивое безумно… чужое. Или уже нет?
Свята сцепила руки.
— Пожалуйста…
А я снова почувствовала себя глупо. Меня уговаривают, а я еще носом кручу… подарок ведь и вправду… и пусть дорогой.
— Больше так не делай, пожалуйста, — попросила я.
— Как?
— Подарки. Я понимаю, что ты от чистого сердца и… и у меня действительно платья нет подходящего. Но… это дорого.
Она хлопнула ресницами.
— Я неловко себя чувствую. Понимаешь?
Не очень.
— Обязанной. И как будто меня заставляют. Принуждают. Это сложно описать. Но…
— Хорошо, я не буду, — Свята кивнула. — Извини, я не хотела обидеть.
— Дело не в обиде.
Я прикусила губу. Вот как ей объяснить, что мы — разные. Не по возрасту, скорее уж просто… но она хорошая. Светлая. По-настоящему.
А я?
Какая я?
— Погоди, — мысль, которая пришла в голову, позволила вздохнуть с облегчением. — Я сейчас… ты какой цвет любишь?
— Зеленый…
Камушки остались там, куда я их и положила. Зеленый? Пусть будет зеленый.
— Вот, — я протянула его Святе.
Дороже он платья? Дешевле? Понятия не имею. Но то неприятное чувство в душе исчезло.
— Возьми.
— Можно? — она подставила ладошку и когда камень в нее упал, очень осторожно коснулась его. А потом… потом её глаза вдруг полыхнули зеленью, и лицо изменилось. И появилось в нем что-то донельзя нечеловеческое, а что именно — не понять.
— Это… это ведь настоящий? — шепотом спросила Свята. — Настоящий змеев камень?
— Понятия не имею.
Она стиснула его в кулачке.
— И вправду не имеешь, — черты лица становились прежними. — Откуда тебе… ты… это очень ценный дар.
Она и дышать-то чаще стала.
— Этот камень… он дороже платья. Намного. И даже дома этого… и тебе за него дадут много денег.
— Нет, — я покачала головой. — Это тебе. Подарок. От чистого сердца и…
И это действительно было так. А еще донельзя правильно, причем я понятия не имею, почему правильно. Свята поднесла зажатый кулачок к груди. А пальцем другой руки потянула за золотую цепочку, причем заметила я эту цепочку только когда Свята её вытянула.
Как и круглый амулет на ней, украшенный…
— Можно? — я протянула руку и убрала поспешно. — Трогать не буду, посмотреть…
Змея.
То ли тисненая, то ли чеканная, она вилась по краю амулета, и исполнена была с огромным мастерством. Пусть и крохотная, но каждую чешуйку рассмотреть могу. А вот глаз у змеи нет. И Свята осторожно поднесла камень к левому.
А тот взял и встал в паз.
И вошел в золото. То есть, я думаю, что амулет был из золота.
— Вот так, — она погладила змею. А та, на моей щиколотке, вдруг зашевелилась и сжалась легонько. — Это мамин еще… правда, силы в нем уже не осталось. Но теперь, может, и заработает.
— Старинный?
— Очень.
Она строго поглядела на меня.
— Собирайся! Опаздываем!
И мы все-таки опоздали.
Что сказать. В своем… уже в своем белом платье, отделанном итальянским кружевом — про это Свята рассказала — и жемчугом натуральным я почти даже и не выделялась. Правда, чувствовала себя странновато, потому как платье сесть-то село, но в груди оказалось великовато. И пара лифчиков, надетых друг на друга, ситуацию не слишком-то исправили.
Хотя некоторый объем, природой не предусмотренный, у меня появился.
И талия.
— А это из последней коллекции Валенского, — Свята указала на девицу в чем-то белом и донельзя летящем, настолько, что у меня появилось стойкое ощущение, что если ветерок дунет чуть сильнее, они и улетят, что девица, что платье. Ну или просто платье. — А там от Юрского, я видела эскизы…
Нечто огромное и с обручами, из которых торчал тощий торс темноволосой невесты.
Платьев было много.
Всяких.
И традиционно-пышных, и прямых, и даже таких, которые казались скорее нижним бельем, чем и вправду платьями. Узких.
Широких.
Белых. Кремовых.
Цвета экрю, слоновой кости, топленых сливок и сотни иных оттенков. Безумие… и я часть его. Хотя… нет, мне это не нравится.
Совсем.
Ни невесты, ни народ, собравшийся на невест поглядеть, и веселившийся. Мелькали в белой толпе люди с фотоаппаратами. И без. С телефонами. Даже дрон, кажется, над площадью пролетел. А на выставленных вдруг экранах, огромных, транслировали происходящее.
И сцена появилась.
И микрофоны.
Играла музыка, настраивая на грядущее веселье. С тележек и вагончиков торговали попкорном и мороженым, а ветерок донес дымный запах жарящегося шашлыка. Я сглотнула слюну. И Свята тоже.
— Потом, — сказала она шепотом. — Я сама приготовлю. Я уже мясо замариновала…
— Доброго дня! — перед носом буквально из-под земли возник паренек в ярко-красных спортивных штанах с лампасами и белоснежной рубашке. К рубашке прилагалась бабочка, а к парню — панама и черные очки в поллица. — Рады приветствовать вас на городском фестивале невест! Что вы думаете⁈
И под нос мне телефон сунул.
Я вымучила улыбку и радостно — надеюсь, что радостно, — сказала:
