— Давайте, мы вас к магазину проводим? — предложила Свята.

А на площади заиграла музыка. И громко так. Я сама поморщилась, женщина же, вскинув руки, зажала уши и задрожала всем телом.

И стала еще бледнее.

— Идемте, — Свята подхватила её под один локоть. А я — под другой. — Давайте, тут недалеко… что ж вы так…

— Н-не знаю… я… никогда раньше… я дома люблю… вышиваю вот. Крестиком. И еще гулять в парке.

Толпа стала плотнее. Люди спешили подобраться поближе к сцене, а мы на свою беду стояли не так и далеко от нее. Вот и приходилось пробиваться. Свята шла вперед, тащила за собой эту несчастную, а я уже и следом…

Кто-то больно толкнул под ребра.

Кто-то выплеснул колу, да еще и выругался, будто это я виновата.

Я не виновата.

Я просто хочу выбраться.

— И снова рады приветствовать… — голос княжича донесся издалека. А я с пыхтением протиснулась между двумя весьма дородными дамами в одинаковых цветочных платьях. От них и пахло-то цветами, резко и тяжело. И еще потом.

—…и она мне предложила, а я согласилась, хотя никогда до того…

Мы пробрались сквозь толпу, чудом, не иначе. И даже Свята затрясла головой:

— Надо это прекращать, — пробормотала она, вроде тихо, но я вот расслышала, несмотря на развеселую музыку.

— Сейчас… — дамочка, которую мы спасли, не пыталась высвободиться из объятий. — Сейчас я… немного постою… подождите… минуточку… сердце что-то… нет, нет, ничего серьезного. Сейчас… таблетку… в сумочке… тут замочек тугой.

— Давайте, — Свята забрала у нее сумочку. — И вправду…

— Стой!

Я вдруг поняла, что она мне не нравится, эта милая женщина неопределенного возраста.

Категорически.

Пальцы Святы подцепили защелку. И та, беззвучно поддалась. Сумочка распалась на две половинки.

— Нет! — я пыталась дотянуться.

Я пыталась выбить её из рук. Но не успела. Иланг-иланг.

Запах его стал вдруг резким, а потом исчез. И сумочка, кувыркнувшись, выпала из рук Святы, а вот темное облако осталось в ладонях её. Оно вошло в эти ладони, окутало их и просочилось под кожу.

— Вот и все, — сказала светловолосая женщина иным, спокойным тоном. — А теперь поговорим. Только, вы не против, если я закурю?

— Что… — Свята пошевелила пальцами. — Я их не чувствую. Совсем.

И всхлипнула.

— Могильный тлен, — сказала женщина, вытащив из кармана портсигар. Сигареты у нее были тонкие и темные. — Интересная вещь… сама по себе довольно безвредная. Но вот в умелых руках — иное дело.

— Вы…

— Розалия, — щелкнула зажигался и запахло дымом. — Давайте отойдем, а то сейчас рыжие сбегутся. А оно нам надо?

— Может, и надо?

— Смотря для чего, — она не выглядела напуганной, в отличие от Святы, которая так и стояла, глядя на свои руки. — Они, конечно, меня схватят… я ведь слабая женщина. И с сердцем у меня неладно. От испуга оно ведь остановиться может. Тогда и заклятье ты не снимешь. И они. И никто не снимет.

— Она… правду говорит.

— Могильный тлен семейного погоста и кровь матери, — с удовлетворением произнесла Розалия. — У девочки еще час. Потом заклятье станет необратимым.

— Чего ты хочешь?

Я поняла.

Ей не нужна была Свята. Сама по себе. Да и я сама не особо.

— Сила нужна?

— Отдашь?

Я прислушалась к себе и поняла.

— Да.

— Оставь, — Розалия затянулась. — Силы мне своей хватает. Источник. Ты должна отвести меня к источнику.

— И только?

— Этого достаточно, — её улыбка стала нехорошей. — Вполне достаточно…

— Не соглашайся…

— Тогда она умрет. Единственная доченька Марка… горячо любимая… единственная правнучка старого упыря, пусть и по крови не родная, но он в ней души не чает… как думаешь, когда узнают из-за кого она умерла, долго ты протянешь?

Молчу.

Ответа у меня нет. Я ведь… хочу верить, что они все поймут, что не будут винить, что виновата не я, а как раз-то Розалия. Что… только ведь дело даже не в них.

Я сама себе не прощу.

— Когда?

— А вот сейчас и пойдем, чего откладывать?

Сейчас?

Почему-то мне казалось, что нужно Ведьминой ночи дождаться. Но… ей виднее.

— Пойдем, — согласилась я. — Свята, ты… к деду иди.

— Нет, — она покачала головой и руки опустила. — Он все равно не поможет, так что я с вами.

И выражение лица у нее стало таким, как у той женщины, со статуи.

— Сними заклятье, — попросила я. — Я слово дам. И силой поклянусь.

— Сила… сила, сила, сила… все носятся с этой силой, хотя толку-то от нее? Нет уж. Пусть идет. Я тут машину рядышком поставила. Кстати, не примите за критику, городок у вас до отвращения миленький, но вот со стоянками не дорабатывает… еле нашла, где приткнуться.

Маленькая машинка.

Аккуратненькая.

Не самая дорогая, не самая дешевая. Не новая, но и не старая. Ничем не примечательная.

— Там на машине не доедешь, — сказала я, пытаясь управиться с дрожью в руках. Получалось плохо. Тряслась я, что лист осиновый. И не от страха. Точнее от страха, конечно, да не за себя. Я-то что… я пока жива. А вот Свята бледная-бледная. На заднее сиденье залезла и замерла. И я рядом с ней.

Взяла за руку, а та — что камень.

— Ничего. Я и пешком могу… не такая старая, — Розалия тронулась с места. Улица и вправду была заставлена машинами весьма плотно. В какой-то момент я даже испугалась, что у нее не получится выехать. И что придется пешком.

А пешком не успеем.

И Розалия заклятье снять откажется. Наверняка… хотя ей смерть Святы тоже не выгодна. Не будет Святы, и я не соглашусь помогать.

Да что там, я ей прямо на месте шею сверну.

И без малейших душевных колебаний.

Но нет, выбрались. И с улицы, и с другой тоже, и за чертою города оказались как-то и вдруг. И машина остановилась, замерла на обочине.

— Что вам надо, — я осмелилась заговорить только когда мы все вылезли из машины. — Если не сила… источник?

— Он самый.

— Зачем?

Показалось, что Розалия промолчит. Она и молчала. Пока выходили на тропку, пока…

— Не надо, — шепотом сказала Свята. — Не провожай её… поводи по лесу, пока…

— Наина так бы и сделала, девонька, — слух у Розалии оказался отличный. — На редкость упрямая была. Но эта — другая… молоденькая… жалостливая. Дурочка. Прям как я когда-то… поэтому заведет. Она не захочет, чтобы ты умирала. А ты умрешь, если мы не доберемся до источника.

И это было правдой.

— Слово, — спокойно повернулась я. — Слово дай, жизнью своей поклянись, что, если я провожу тебя, ты заберешь свое заклятье.

Розалия хмыкнула.

— Клянусь, — сказала она. — Силой, именем и душой, что, если ты проводишь меня к источнику, я заберу заклятье… хотя вот симпатии к их роду никогда не испытывала. И вообще к нелюдям. Здесь их слишком много. Что стала? Веди.

И мы пошли.

Луг пах летом и грядущей ночью, до которой осталась всего неделя, чуть больше, но сила в травах звенела. И они, напоенные этой силой, тянули лунный свет, вплетали его в хрупкие узоры цветов да кореньев.

— Я ведь по-доброму просила… умоляла… на коленях стояла… внучка её бесхребетного терпела… и терпела бы дальше. Даже больше. Я бы его в люди вывела. Научила. Помогла бы. Поддержала… и всего-то надо было, к источнику провести. Но нет. Отказала. Даже объяснять не стала, почему!

Это, кажется, больше всего обижало Розалию.

— А эта дура беременеть взялась. Спрашивается, чего ей не жилось-то?

Про кого она? Хотя… про Машку, про кого еще. И мне опять становится жалко девчонку. Я ей еще и завидовала. Мол, семья есть. А какая тут семья?

Надо будет встретиться с Игнатьевым.

И Ульяна…

Ульяна вечером заглянуть должна, я обещала, а вместо этого вот… хорошо будет, если мы живыми останемся. Что-то чувствую, у Розалии большие планы.

— И главное, тишком, тишком… дождалась, когда мне уехать надо будет… и без обряда. А разве можно так?