— Я не совсем тебя понимаю, Олеся. Зачем ты меня сюда позвала?

Вздыхаю. Ну вот оно — час икс пробил. Пора огласить ему моё решение, попросить принять его, и постараться решить все наши вопросы мирным путём.

— Глеб, завтра я подаю на развод. Мы больше не можем жить вместе.

— Что ты сказала? — Глеб наклоняется ближе, заглядывает мне в глаза, — Олесь, я не понимаю. Какой развод? О чём ты?!

— Какой развод? Да самый обыкновенный. Я буду жить с Кирюшей, ты будешь спокойно встречаться со своей белокурой красавицей. Никому не обидно, не больно, никто никому ничего не должен…

— Лесь, ты сейчас прикалываешься, да? Ментально меня отшлёпать стараешься? — голос Глеба наполнен едва сдерживаемым гневом, — Во-первых, я тебе уже говорил и ещё раз повторяю: тот раз, с этой девахой, был единичным случаем. Это новый зам шефа. У неё хобби странное есть — она мужиков коллекционирует…

Глеб, не спрашивая, хватает мой компот и осушает его практически залпом.

— Домогалась она меня на протяжении месяца. А на прошлой неделе приперла а стенке, угрожая, что либо я с ней ночь провожу, либо она сделает так, чтобы Георгич меня уволил, — он снижает тон, переходит практически на шёпот, — И она могла это сделать, Лесь! Ещё как могла! Помнишь Сашу Кондратова? Мы ещё на прошлом корпоративе с ним и его женой за одним столиком сидели. Так вот, эта гадина, новая замша, Сашку сожрала, выжила с работы. Он до сих пор никуда устроиться не может. Благо жена у него тоже трудяга — деньги в семью приносит. Иначе не вывезли бы.

— А я, Лесь, я не мог позволить себе такой роскоши, не мог потерять единственный источник дохода. Мне же вас с Кирюшей кормить нужно, — Глеб трет руками виски и продолжает, — Вот и пришлось стать товаром на одну ночь. Да, продался! Да, изменил! Но, Лесь, хладнокровно проанализируй ситуацию и постарайся понять всё правильно. Ну что мне ещё оставалось делать?!

Смотрю на него внимательно. В этот момент он действительно кажется таким искренним, мне даже его немного жалко становится. Ну и кто же он: запутавшаяся жертва обстоятельств или циничный, беспринципный врун, каких ещё свет не видывал?

Кто же ты, Глеб? С кем я жила всё это время?

Смотрю на него и вспоминаю каждую мелочь, которую уловил и запечатлел мой разум «тогда». Морщусь и сбрасываю внезапное наваждение.

Нет уж, Глебушка, жертвы так не льнут к своему тирану и уж точно не лапают его на глазах у всей улицы.

— Глеб, по-твоему, я реально похожа на полную дуру? — спрашиваю его, сквозь накатившие слёзы обиды.

Он удивлённо моргает, замирает, а потом мгновенно меняется в лице. Нет там уже ни скорби, ни смущения, ни отчаяния. Только злоба — холодная, тёмная, яростная.

Неожиданно ловлю себя на мысли, что абсолютно верно выбрала место для нашей встречи. В укромной зоне ресторанных диванчиков мне было бы намного неуютнее, нежели тут.

— У тебя кто-то есть? — шипит Глеб, еле сдерживаясь, чтобы не повысить голос.

Чувствую, как клокочет его ярость. Чувствую, как закипаю сама.

— Послушай, Волк, — практически рычу, не в силах подавить эмоции, — Ты можешь, хотя бы для разнообразия, не врать, не играть и не увиливать? За эти дни, ты уже сделал максимум для того, чтобы стать для меня чужим человеком. Сохрани хотя бы осколки того светлого, что было между нами! Или вся твоя былая любовь ко мне — тоже лож? А Кирилл? Ты ни разу даже не поинтересовался как он!

Замечаю, что на нас начинают посматривать, вздыхаю и продолжаю устало:

— Глеб, мне не нужны твои объяснения и оправдания. Я просто хочу, чтобы ты дал согласие на развод. Чтобы не претендовал на сына — позволь ему остаться со мной. Обещаю, что не буду препятствовать вашему общению. Ты сможешь видеться с ребёнком в любое время, когда сам того пожелаешь. Скорее всего Кирюшу и так оставят со мной, но я хочу избежать долгих прений, хочу оградить ребёнка от всего этого. Если ты согласишься, то для Кирилла всё останется как раньше, за исключением того, что папа с мамой будут жить не вместе. Но мы ему как-нибудь объясним это. Правда? Главное же: у Кира по-прежнему будут и папа, и мама.

Глеб хмурится и молчит. Упёрся взглядом в столешницу — мне даже его реакция не видна.

Приходится продолжать вслепую:

— Второй момент — это жильё… Я хочу попросить тебя, отказаться от притязаний на долю в собственности. Эта квартира приобреталась полностью на мамины и папины деньги, на те сбережения, что папа мне оставил. Но даже не смотря на это, я бы не стала тебя о таком просить, не будь у нас Кирилла. Я хочу, чтобы эта квартира целиком и полностью принадлежала нашему сыну. Чтобы он никак не зависел от наших с тобой взаимоотношений и планов. Ты вот решишь завтра с этой своей, или другой какой, сойтись — вам гнездышко срочно понадобится. Выплатить тебе такую сумму я просто не смогу. И что тогда? Квартиру на продажу? Как минимум, новый стресс для ребёнка. — взываю я к отцовским чувствам Глеба, — Подумай! Поступи правильно. Наш мальчик в твоих грехах не виноват! Муж из тебя вышел такой себе, но это не мешает тебе остаться хорошим, любящем отцом…

— А здорово ты всё придумала, Лесь, — хмыкает Глеб, — Идеально всё по полочкам разложила. Молодец! Только ещё про алименты упомянуть забыла. Это же тоже входит в твой список обязанностей «хорошего отца»?

— Глеб, это твой ребёнок. Как бы у нас с тобой не сложилось, но он остаётся твоим сыном. Не забыл? И он любит тебя! А ты его любишь? Не ты ли говорил, что хочешь, чтобы он ни в чём не нуждался? Что готов перерабатывать, недосыпать, лишь бы обеспечить будущее Кира. Что-то поменялось? Ты теперь придерживаешься иной позиции? Одно слово об алиментах, причём произнесенное, заметь, не мной — напрочь отбило твои родительские инстинкты?

Если честно, то до этого момента об алиментах я даже не думала. И я не уверена, что вообще буду на них подавать. Не хочу, чтобы Кирилл был чем-то обязан «нынешнему Глебу».

Мой муж оказался полон не самых приятных сюрпризов. Хочу ошибиться, но сейчас мне кажется, что, кроме себя, Глеб вообще никого любить не способен.

Но алименты — это хоть какой-то рычаг воздействия. То, что можно выставить в противовес моим требованиям.

— Волк, давай договоримся так: я не подаю на алименты, а ты соглашаешься на развод, не претендуешь на Кира и отказываешься от своей доли в недвижимости, в пользу сына, естественно. Согласен?

Он начинает смеяться, сначала тихо, потом громче, громче и громче… Его неудержимый гомерический хохот заставляет меня покраснеть от стыда. Теперь все взгляды посетителей устремлены в нашу сторону. Мне хочется сквозь землю провалиться и оказаться где-нибудь в другом месте. Где угодно, главное подальше от Глеба и его показной клоунады.

— Я так понимаю, что это означает «нет»? — спрашиваю я, поднимаясь из-за столика.

Он хватает меня за запястье, больно сжимает, подтягивает к себе. Понимаю, что вырваться не могу и подчиняюсь его силе.

Он шипит мне в ухо, ядовито, по-змеиному:

— Да, солнце моё, думаю, что ты всё поняла верно. Но, на всякий случай, объясню тебе поподробнее.

Первое: развод я тебе не дам.

Второе: я буду требовать, чтобы ребёнка оставили со мной. Ты не работаешь и просто не способна его содержать. Кроме того, у тебя же есть психологические проблемы. — он щерится и продолжает, — Помнишь свои ночные кошмары? Депрессию? Как ты кричала во сне и просыпалась в слезах среди ночи. Как боялась после захода солнца выходить из дома. А когда всё же преодолевала свой страх и выбиралась из уютной скорлупки, то держалась только хорошо освещённых улиц и людных мест. Помнишь, как вздрагивала и впадала в панический ступор при виде подвыпивших прохожих? Вот! И доктор, к которому мы обращались за помощью, тоже всё это помнит…

А одна только твоя аэрофобия чего стоит?! Ты — неуравновешенная. И кто знает, как тебя накроет в следующий раз?!

— Глеб, что ты несёшь?! — прерываю его оскорбительный словопоток, — Да, у меня были небольшие проблемы после того случая в юности. Кому, как ни тебе, знать, через что я тогда прошла! Да, я обращалась к специалисту. Но он помог мне прийти в норму за несколько сеансов. Мне даже медикаментозная помощь не потребовалась. И да, я боюсь летать, но это никак не отражается на жизни моего ребёнка. Людей с таким же страхом полно. Тебе не удастся записать меня в психички!