Но боль в ноге, совершенно не идет ни в какое сравнение с тем, что я чувствую на душе…Только меня не сломить. Я уже давно знаю, что такое боль. Сначала тебе кажется, что ты ее просто не в силах вынести, а наделе привыкаешь ко всему. Даже к пожару в груди, пламя, которого танцуя и извиваясь, раз за разом лижет истосковавшееся сердце. Сколько раз Катька говорила, что я люблю не Максима, а само чувство влюбленности, но я не согласна! Ведь судя такой логике, моим объектом обожания, мог бы стать любой…Тот же Давид.

Смахиваю  поспешно соленые слезы с щек и быстро поднимаюсь по крутой мраморной лестнице вверх. Еще не хватало, чтобы меня в таком состоянии увидел кто-нибудь из прислуги. Мирьям Юсупова должна при любом жизненном раскладе выглядеть на высоте.

На втором этаже, растерянно замираю у двери гостевой спальни. Воспоминания о проведённой ночи с Давидом, обрушиваются на меня, словно безжалостный кулак боксера.

Как он тогда сказал мне перед тем, как я, выскочив в коридор, напоследок кинула хлесткое «ненавижу»?

« Беги, трусиха! Только вот от своих желаний далеко не убежишь, Мирьям. Ты моя!».

Переступаю  несмело порог спальни и непроизвольно сразу же отыскиваю глазами большую двуспальную кровать. При свете дня, все кажется совсем другим, будто ничего и не было ночью между мной и Давидом Садулаевым.

 Но стоит присесть на светло-бежевое покрывало,  как моих чувствительных рецепторов, касается еле ощутимый дух аромата кедра. Перед глазами сразу же появляется образ Давида, но я без сожаления откидываю его прочь.

 Хочу все забыть! Это была самая дикая и не простительная ошибка в моей жизни…Вытяну вперед покалеченную ногу, принимаюсь с пристрастием разглядывать бордовую припухлость на коже ниже колена.

Легкий скрип двери, заставил меня вздрогнуть от неожиданности и поспешно опустить пониже подол легкого платья  цвета словной- кости..

Упрямо смотрю в сторону окна, пока не ощущаю, едва ощутимое касание мужской ладони по своим распущенным темным  обликом волосам. 

Ласка настолько невесомая, что на мгновение, я даже задумываюсь о том, что мне это причудилось..

Ноздри трепещут, когда ощущаю  рядом уже более выраженный аромат кедра и лимона. Я поднимаю голову и смотря снизу вверх на подошедшего ко мне вплотную Давида.

- Где болит? – хриплый голос брюнета, звучит мягко и сочувственно.

Крепкие пальцы обхватывают властно мой подбородок и мне ничего не остается, как посмотреть прямо в агатовые глаза. Мне так плохо, что почти не стыдно, что мужчина сейчас увидит, мои вот - вот готовые пролиться слезы. Большой палец нежно ласкает округлый дрожащий подбородок, и я решаюсь ответить.

- Там, где никому не видно. – тихо шепчу, ощущая,  как тут же по щеке начинает медленно ползти крупная, словно прозрачный кристаллик слеза.

Я вижу, как на скулах Давида  перекатываются  желваки. Он медленно проводит по моей чувствительной кожи щеки пальцем, смахивая соленую слезу прочь.

- Мирьям…

- Почему, Давид? – спрашиваю прерывающимся от чувств голосом, - почему любовь забыла про меня?

Садулаев смотрит в мои глаза прямо, как -то по-мужски уверенно.

- Ты просто не хочешь ее замечать, Мирьям. – низкий баритон Давида ласкает слух. – Любовь рядом ,только протяни руку.

Мирьям 

Резким движением скидываю со своего подбородка пальцы Давида и порывисто встаю с кровати. Меня до дрожи смущает то, какие я испытываю чувства, когда шершавые подушечки его пальцев ласкают кожу моей заалевшей щеки. Так нежно, так чувственно… Вскидываю голову, чтобы посмотреть на Давида. Меня буквально пронзает током, когда мужчина на мгновение переводит взгляд с моих глаз на слегка тронутые нежно-коралловым блеском губы. С растерянностью отмечаю, что Садулаев такой высокий, что я едва достаю ему до плеча. Настоящая гора! Несмотря на негативные чувства, пожирающие меня изнутри, я вдруг с удивлением осознаю, что рядом с ним чувствую себя по-настоящему хрупкой и женственной. 

Вижу в черных, как кофе, глазах мужчины что-то похожее на восхищение и обожание. Давид, словно касаясь, скользит взглядом по чертам моего лица и останавливается на разметавшихся шелковистым потоком прядях волос. 

— Я больше не верю в любовь! – срывается с моих дрожащих губ. 

Прежде, чем я продолжаю, меня неожиданно пронзает догадка. Широко распахнув глаза, я смотрю в лицо Давиду. 

- Ты вед знал, да? Знал о том, что Макарова беременна от Максута? – мне с трудом дается каждое слово. В горле будто застрял ком, который не то, что говорить, - он дышать мешает. 

Давид молчит, но его взгляд красноречив, как никогда. Боже, он знал! Все они знали… Одна я - дура. Глупая, наивная, доверчивая. Господи, ну почему?! 

- Почему ты ничего не сказал мне раньше? - требую ответа от Садулаева. 

Он пожимает широкими плечами, а затем нервно провидит пятерней по волосам цвета ворона крыла. 

- Я, в отличие от тебя, не стремлюсь и не желаю причинить боль, Мирьям. Правда заключается в том, что я не хотел тебя огорчать. 

- Не желаешь огорчать, значит? – саркастически хмыкаю, сузив глаза. Дерзко поднимаю подбородок, от чего мои длинные серьги с брильянтами колышутся. – А для чего тогда собираешься потащить меня в Африку? В этот дурацкий Непал… 

Всю злость и разочарование я щедро выливаю на Давида. 

Он усмехается, высоко приподнимая одну из густых бровей. Садулаев выглядит так, как будто одновременно удивлен и заинтригован. 

- Милая моя, а тебя не смущает, что республика Непал расположена не в Африке, а в Азии? 

Мои щеки вспыхивают алым румянцем, когда я в полной мере осознаю свой промах, но на смену смущению поднимается волна негодования. 

- Как часто ты прогуливаешь университет, Мирьям? – голос Давида стал серьезным и настойчивым. - Отец в курсе, что у тебя проблемы с посещением и успеваемостью?

У меня от страха перехватывает дыхание. Откуда он узнал?! Это просто невозможно, если только…

 ОН следил за мной!

 Да ну! Нет, не может быть. Зачем ему это? Ведь я все это время была невестой Максута. Прикусываю губу, лихорадочно думая, как выкрутиться из этого вдруг ставшего опасным диалога. Если отец узнает… 

Вдоль позвоночника пробегает холодок. Мне очень хочется обхватить себя руками за плечи в защитном жесте, но сдерживаюсь. 

— Я болела! – поспешно подхожу к окну, что занимает почти всю стену гостевой комнаты и поворачиваюсь спиной к Давиду . 

Так будет проще лгать, с отцом всегда прокатывает. Взгляд лихорадочно скользит по великолепному ухоженному цветнику Динары Исаевны. 

— Мне… мне… было не хорошо. И я… - сочиняю на ходу басню для «жениха». 

— …отправилась в клуб, – хмыкнув, продолжает за меня Давид. - Врать не хорошо, кошечка, - кидает небрежно в мою сторону Садулаев, заставляя непроизвольно обернуться, – а лазить через окно и вовсе опасно. 

Кошечка… Так он называл меня ночью, когда мы были вместе. Краснею под внимательным взглядом. Губы непроизвольно приоткрываются, когда я словно наяву ощущаю скольжение шершавых подушечек мужских пальцев по своей гладкой коже. 

«Черт! Так, значит, он в курсе насчет того эпизода с днём рождения лучшей подруги, но, наверняка, не знает про другие», – успокаиваю себя в надежде, что Садулаеву сообщили об этом инциденте общие знакомые. 

Недовольно поджимаю пухлые губы и вновь отворачиваюсь к окну. 

— Я не вру. У меня было воспаление, Давид. По-женски! – добавляю, желая смутить мужчину подробностями. 

Они же такие чувствительные, когда дело касается женских недомоганий. Прячу улыбку, представляя, как Давид отступит и закроет тему. Но о чем это я?! Садулаев взрослый мужчина, а не зелёный юнец с моего потока. Его не так-то просто смутить. Нервно трогаю тоненький ремешок, обвивающий мою талию. Боже, хоть бы поверил! Не хватало ещё пробоем с отцом! Я ведь и правда злостная прогульщица.