— Что молчишь? Вот что молчишь? Раскаиваешься? Значит, я права на твой счёт. Хоть ты и вернулся домой, но кто тебе сказал, что тебе рады?!
— Ты, — я не преминул показать на неё кистью. — И она, думаю, не против, — обратился к Банжамин.
— Она тут вообще не причём! И почему ты её не закрыл?
— С какой стати я должен запирать ребёнка? Она не ест толком, а ты запираешь. Подумай немного. Я даю тебе шанс одуматься. Ты можешь покаяться за содеянное, принять решение больше не изменять и уделять время нашей дочке. — И повышенным тоном добавил: — Я просто хочу, чтобы эта чёртова война прекратилась в моей жизни!
Все внезапно замолкли. Только Банжамин шмыгнула носом, поправляя полы своего домашнего выцветшего платья. Мне ни капли не стыдно, что я затронул столь щепетильную тему. Оказывается, мне пускали пыль в глаза… Глаза — смешно.
Мне стало обидно за ни в чём неповинную девочку, но она должна ведать, что творилось у неё в семье. Когда всё вернётся на круги своя, когда я исчезну из Тихого, Банжамин забудет обо мне, обо всём этом, но у неё останется ощущение, что что-то не так, потому что в ней самой поменяется виденье некоторых вещей. А там дело за малым. Потом она будет уверенна в своих предположениях и сделает сама для себя выводы.
— Я догадываюсь, с какой целью ты это делала… Но я, помнится, предложил тебе забыть об этом. Моё предложение ещё в силе. И если ты сейчас не дашь мне ответ, я буду вынужден развестись с тобой.
— Ты не можешь… Твоя мать любит меня! — пошла в наступление Шарлотт.
— Я тоже её несказанно люблю, но будущее ребёнка вызывает во мне более сильный интерес.
— Тогда… — пошарила она глазами по сторонам. — Тогда… Ты не оставляешь мне выбора! Я останусь с тобой, — нахмурилась и «смирилась» с выбором она.
Я титаническими усилиями подавил в себе злорадствующий и чуток нервный смешок. Я уже с приходом Альберта начал засовывать руку в карман жилетки. Как всегда, всё тихо. Они даже не дёргаются, тик не слышен. Это говорит мне, что всё происходящее — совершенно нормальное явление, и Шарлотт не нужна моя помощь. Но это как ещё посмотреть, чья помощь ей нужна: моя или Жака.
Но параллельно с мыслями передо мной разыгрывается достаточно убогая сцена между двумя любовниками. Альберт опешил после сказанного Шарлотт:
— Ты куда собралась? Улитки, которые я тебе заказывал в ресторане, доползли до мозгов?! Ты вообще страх потеряла, когда Жак якобы умер. — Я просто кивнул в знак того, что я ещё здесь и как бы участвую в этом жалком диалоге, игре с моими нервами. — Я люблю тебя!
Я выгнул бровь. Настал тот пик, когда меня разрывало на части от смехотворности картины, которую почему-то не перестал обозревать.
— Попридержал бы язык, — я, собственной персоной.
— Я закапывал тебя!
— Получается, плохо яму забросал, — полоска губ изогнулась в насмешке.
Альберт, похоже, не привыкший к такому обращению, разинул рот. С кем я работаю…
— Если любишь, то забери меня. Разве ты не видишь, что я тут чахну! — посмела же подать Шарлотт голос.
— Ну да, интерьер тут, сказать кратенько, не шик.
Но они моего юмора не разделяли и настроились друг против друга и меня.
— Как я тебя заберу? У меня жена и дети. Ты думать умеешь вообще? Или опять по Жаку поехала голова? А что я спрашиваю, — хлестнул вяло руками, — «спасибо» от тебя было не дождаться. Ты высасывала из меня деньги, заставляла ложиться с тобой в постель. И секс мне не нравился. Время впустую.
Он что, забыл, что я как бы не ушёл? Да ещё при ребёнке…
— Мерзавец! Ты использовал меня!
— Это кто кого использовал… — как же без моих замечаний.
— Жак, прости, конечно, но твоя жена пылесос. Они друг от друга не отличаются.
— Да ничего. Сердцу не прикажешь, — махнул я рукой. — Додумался же как-то взять её в жёны. Бардак, сама неухоженная, любовник у неё завёлся.
Я специально не напоминал о Банжамин, которая стоит прямо за моей спиной. Вряд ли они её не видят, но главой задачей было перекричать друг друга, так что никому было не до неё. Кроме меня. Я только ближе подходил к ней, чтобы ей не досталось от этих сумасшедших. И всё же, я не понимаю, в чём заслуги Шарлотт. Она могла быть волонтёром хоть где, дом престарелых тому пример на снимке, но что может быть важнее собственного чада? В пример идёт только спасение всего мира. Или мой прикид.
— Далеко ты от меня всё равно не ушла. Друг же.
— Жак, она сама спровоцировала меня!
— Тебе слова не давали, — резко опустил его. — Ты не лучше. Снюхался с этой падалью. И гордишься, что она была сначала моей, твоего друга?
После этих слов настала благодатная тишина. Но она не заставила собой насладиться.
Ничего не кидая в эту словесную перепалку, Альберт стремительно подошёл ко мне, но я ловко увернулся от его кривого замаха, ибо назвать его неудавшимся ударом язык не повернётся. Хотя бы в армии учат драться?
Альберт не утихомиривался и продолжал бегать за мной по гостиной. В один момент он попал бы по моему лицу, но я вовремя схватил его за запястье и ухмыльнулся, отбрасывая его грязные манжеты куртки. Благо, в перчатках был, а то мараться об это ничтожество я не собираюсь. И бить его желания нет. Я не хочу прослыть Зрячим Проводником, который оставляет о себе Напоминание. Синяки, кровотечения, царапины — они все отпечатаются на коже живого. И адьёс моя карьера. А я опытный Проводник и не посмею тронуть живого пальцем… Фу, об испачканную куртку, и моим пальцем… Я не пойду на такое наказание.
— Ещё кидаться на меня посмел? — я наклонил голову набок.
— Жак, да ты с ума сошёл! — ни с того ни с сего выкрикнул Альберт. С чего я должен всё это выслушивать? — Ты сам на себя не похож!
Своевременное наблюдение… Я даже растерялся, как мне брать в толк его высказывания.
— А как я должен себя вести?
— Ты бы не закатывал истерику и простил свою жену. Может, меня бы и не простил, но её бы оставил в покое.
— Ты сейчас шутишь?
Мне параллельно на его тупые думы, я давно переключился с личности Жака на свою, неповторимую, Проводника Алистера! Я видел в себе куда больше возможностей, чтобы выйти чистым из сегодняшнего и грядущего дня. А Жак так, для галочки. Я не ведаю о его характере, принципах, взглядах, но времени, проведённом вместе с его семьёй, мне хватило, чтобы убедиться, что жил он не в благоприятной среде, агрессором которой была Шарлотт. Ублюдки — и ребёнка не постеснялись. В первую и главную роль я — Алистер, и ничем не обязан людям, особенно когда у тех отвратительное воспитание.
— Я не помню тебя, Жак, — сказал Альберт.
Я почувствовал на миг укол вины. Чёрт.
Я не обязан сейчас играть Жака, но мне это помогло найти общий язык с Шарлотт и разгадать, как она относиться к самому близкому для неё человеку, разобрать её безразличие к другим окружающий женщину людям. Она ведь не любит Альберта, я это прекрасно вижу — в глазах её страх. Страх, который она через силу пропускает через себя, чтобы казаться довольной перед мужем, потому что бросила его. Она могла так мстить за то, что Жак два месяца шлялся где ни попадя, а она тут страдала, деля супружескую кровать с другом мужа.
Чем мне порой противны живые — они обманывают и себя, и дорогих для них людей. А цель бывает самая дурацкая, которая только может залезть в прогнившую голову.
Есть два типа людей: одни любят, когда им гладят голову, а другие этого не переносят.
Так вот, Шарлотт относится к первому типу: любит ласку и ищет её везде, в итоге получая, не подозревая, что потом нужно будет платить. Она не спрашивает человека, можно ли им воспользоваться. Она берёт и пользуется. Другие варианты этой женщине не интересны. Поэтому и инстинкт матери у неё отсутствует: дети ей не дадут такую теплоту, она, наоборот, обязывается отдавать её в огромных количествах. Но не хочет.
Хочется и заступиться за Шарлотт, и бросить на неё обвинения за собственные сделанные решения. Она пошла по кривой дорожке в попытках найти уютное местечко, потеряв мужа и дочь. Зато есть любовник, который отказывается представлять её уже своей супруге.
