Мне стало тяжко сидеть на этой кровати, стеснять Банжамин, и я встал, натягивая перчатку обратно. Я не показываю руки, потому что мне так комфортнее. Находиться в мире — причина становления уязвимым. Мне некомфортно касаться Тихого. Он не дом мне. И кажется, дотронься меня незнакомец, я подарю ему Напоминание. Этого я боюсь.

Выключил свет и вышел, аккуратно прикрывая дверь. Разбужу — весь мой бред насмарку.

Что только ни придумывал, но это поистине не в моём стиле. Что-то со мной не так.

Я прошёл в гостиную, а позади доносились шаги. Стоит встретить злоумышленника лицом к лицу. Шарлотт. От злоумышленника я недалеко ушёл.

Она взяла меня за щеку, как и множество раз до этого, улыбнулась. Имела бы она представление о том, что я о ней думаю, ей бы всё равно невозможно было помешать трогать меня. Я терпел, а её тёплая рука не падала. Я хочу убрать её. А улыбка — она начинала меня бесить, раздражать изнутри. Сколько ненастоящего в этой женщине.

— Ты обо мне забыл, любимый? — игриво спросила Шарлотт.

— Лучше бы забыл. Прекрати, у меня нет настроения, — мне необходимо отдалиться от неё как можно дальше. — Сказал же, отойди.

— Ты несправедлив ко мне, — она не уймётся. — А как же супружеский долг?

— Ты это мне? — я первый отошёл от неё. Даже голос Шарлотт наигранный. — И не трогай меня. Тебе нужно одно, и дать я тебе это не могу.

— Почему же? Уговаривала раньше — уговорю сейчас.

— Неизменная убеждённость в себе… Начала бы работать, дочку бы прокормила в моё отсутствие. Она голодная ходит по городу. Ты собираешься брать за это ответственность? Каждую ночь с новым.

— Так зачем припёрся? — видно, что она крайне зла из-за моих высказываний.

— Дочку повидать и расстаться. Я обещал быть с тобой, но на расстоянии.

— Спать ты не собираешься, — упёрла Шарлотт руки в боки. Махнула в мою сторону и потрясла головой сама себе. — Сейчас постелю.

Я и забыл… Я рад, что не придётся уживаться с ней в «супружеской» кровати. Меня сейчас вывернет. Я лишь угукнул и начал пристально смотреть на неё в спальном халате. Она, наверное, думает, что я пялюсь на неё, но я лишь старался заставить её по своему хотению взглянуть на меня в ответ.

— Передумал? — ласково проворковала Шарлотт, кокетливо разворошив волосы.

— Нет.

— Тогда не пользуйся моим временем и сделай что-нибудь. Я готова хоть всю жизнь признаваться тебе в любви, потому что это так. Так есть на самом деле. Но ты бросил меня на два месяца. Ты пропал для всех нас. Дошло, помер!

— Тихо, Банжамин уснула, — пресёк её я.

— Иногда мне кажется, что ты любишь дочь сильнее меня.

— Мать бы променяла мужа на ребёнка.

— Получается, я — не мать, — без всякого стеснения или разочарования выразилась клиентка.

Настал тот момент, когда стоит поговорить с клиентом. Можно взять его «тёпленьким». Был такой момент сегодня, но с переизбытком драмы, правды, тупых ветвей. Я бы довольствовался той информацией, но я должен работать, чтобы узнать, почему именно с ней связана моя миссия. Она — моя миссия, как и всякий мой человек.

— Так быстро отказываешься от звания матери. — Начнём же разговор, полный вранья да убийственной истины.

— А что мне прикажешь? Я не справляюсь с ней. Ты всегда сидел с дочкой и даже засыпал подле Банжамин. Я не ругалась, а хотела. И до сих пор хочу. Но за что? За то, что ты любишь дочь?

— Родители связаны со своими детьми — это элементарно, но ты отказываешься от Банжамин. Почему? Неужто из-за меня?

— Такие вопросы задаёшь… — помешалась она. — Не знаю. Я не справляюсь. Конец.

— И ты ведёшь к тому, что виноват я? — для пущего убеждения тыкнул указательным пальцем в грудь.

— Не ты… — Шарлотт покраснела от злости и «неправильности» моей темы для беседы перед сном. Ей категорически не нравится, что я провожаю её к углу, а оттуда она уже не выберется, ведь прекрасно осознаёт, что она сама пагубно повлияла на себя.

— Хорошо, что ты это понимаешь. Но так не нужно было заводить любовников и звать в наш дом, в котором живёт и Банжамин. Ты взрослый человек, вот только не зрелый.

Я говорил без упрёка, мягко, чтобы она поменьше нервничала. И вид у меня был, как будто я, недавно выпивший, сел на диван и принялся с оставшейся трезвостью разбираться в личной жизни.

Хоть это и невозможно, но моя одежда словно помялась, появились складки, но невооружённым глазом не увидишь. И я не стал напрягаться.

— А не надо было кидать мне причины для подозрений. Мама твердила: «Не выходи за француза». Но проблема в том, что вся наша семья — французы. Мы изменяем, это нормально. Но когда пошёл слушок про тебя, — выделила интонацией «тебя», — я не сдержалась. Хотела тебе раньше предъявить свои подозрения, но побоялась, что ты уйдёшь от меня. Ну, в похождениях я не отказывала себе, но те тоже были женатыми. Узнав о твоей гибели, родственники разбрасывались этой новостью — и дошло до любовничков. Дом свободен… — взглянула на меня, — частично, но вполне подходило.

— Оправданий ты не ищешь? Почему не защищаешь себя, как в присутствии Альберта? — подпёр кистью подбородок.

— Я могу, но опять ты откажешься слушать меня. Я пытаюсь не говорить так же, но меня подмывает снова кинуться на тебя и обвинять за… наши грехи. Мы повязаны в этом городе по самые уши и не отмоемся. И что ты на меня всех собак вешаешь? Сам-то, поглядите, на стороне ходил. Я же следила за тобой. А-а, не замечал? Что грустным стал? Покаяться хочешь?

— Ты меня застукала? — без интереса подыграл.

— Ты специально сворачивал с дороги, когда чувствовал, что я рядом. В магазин зашёл! Ха, так и повелась. А я знаю: к ней на квартиру племянника пёрся!

Хочу выйти в окно.

Мало здравого рассудка в Шарлотт. Она его растеряла, разбросала по всему городу. Отчасти не фигурально. По числу её любовников можно смело кидать Шарлотт в больницу. Вполне возможно, что она больна, подхватила какую-то заразу и не видит себя прежнюю. Может, начала осознавать своё положение. «Мир» её якобы ожесточил, и после она стала невменяемой, слепой, глухой. До Шарлотт стало не дозваться, и выводы переходили все границы.

— Всё, успокойся, — я подошёл к ней и взял за плечи.

— Вот так бы сразу…

Она промахнулась и поцеловала мой подбородок, но мне и того отвращения хватило, чтобы толкнуть её, благо, несильно. Я протёр подбородок манжетой рубашки, однако линия губ искривилась, и я не смог её выровнять.

— В психолога поиграть зачесалось? И так от бабулек в доме престарелых наслушалась, не надо мне мозги вправлять. Они не старались меня бесить, но у них это выходило лучше всех моих знакомых. Зачем ты их пародируешь?

— Зачем ты выводишь меня?!

Она была в большей степени удивлена.

Но это несравнимо с моей собственной реакцией.

О нет.

Я взбесился. Мне же нельзя…

— Отойди от меня, — я потерянно выставил вперёд руку, а другой отчего-то держал маску, словно она тут же свалится с меня. Она хорошо держалась, но сквозь неё чувствовалось что-то неприятное. Необычное. Я как ошпаренный отдёрнул пальцы с гладкой поверхности и сам отошёл. — Пожалуйста.

— Что это с тобой? В больнице не долечился?

— Уйди!

Глаза Шарлотт расширились, она схватилась за сердце, но так и не выполнила мою просьбу. Я со злости сорвался с места и пошёл в прихожую, доставая своё пальто; не оглядываясь, вошёл в комнату маленькой Банжамин и удостоверился, что она всё ещё спит, посапывая. Или прикидывается. Но это не главное. Щёлкнув замком изнутри, я быстро накинул на плечи пальто и сел на пол подле той стены, где стояла та тумба.

Мне стало сразу теплее, чем прежде, что усмирило меня и напугало одновременно.

— Такого не могло случиться, — бормотал из раза в раз, откинув назад голову. Было настолько тихо, что я тоже убавил громкость и сухо сглотнул. — Не могло…

Подобно сумасшедшему, говорил одно и то же. Не понимал, что там творилось только что. Мне нельзя вытворять такое в присутствии клиента. Запрещено. Это же противоестественно! Нет, нет, нет, нет.