— Уверен, — кивнул Ашграу. — Зюдвинд снял с письма Финстера фантомную копию. Я видел ее. Говорю тебе, это правда.

— Но для чего? — нахмурился ван Геер.

— Помнишь, что он говорил однажды? — голос Дитера звучал неестественно, механически, словно чародейский вокс. — Хаос — это лестница…

— Он много чего говорил.

— Послушай, — Ашграу подался вперед и понизил голос, — я искренне предан нашему делу. Смешно, правда? Если бы мне в двадцать восьмом сказали нечто подобное, я бы долго смеялся, насмотревшись на Тьердемонд. Но тогда, шесть лет назад, я поверил, что мы и вправду можем что-то изменить. Империи нужны перемены, иначе она погибнет. Но то, что задумал он…

— То, что задумал он, убьет ее еще вернее, — холодно проговорил ван Геер. — Разве не этого мы добиваемся?

— Да, но не такими средствами, — помотал головой Ашграу. — Я не был в Ландрии уже пять лет, и даже рад этому. Рад, что не вижу того, что вы творите в Империи.

— Цель оправдывает средства.

— Хочешь убедить меня или самого себя? — невесело усмехнулся Ашграу.

Ван Геер не ответил. Дитер беззвучно побарабанил по пустоте пальцами.

— Знаю, ты его уважаешь, тебе тяжело это принять… — начал было он.

— Когда-то уважал, — возразил ван Геер. Ашграу изумленно поднял брови, и его изображение на мгновение расплылось. — Знаешь, о чем я думал последние пять лет?

Ашграу развел руками.

— Я думал о том, что случилось тогда, в тридцать первом, — продолжил ван Геер. — Почему за день до нашей… акции все сорвалось?

— Кайзер не хочет, чтобы с ним повторилось то, что случилось с Филиппом, — проговорил Ашграу, сложив перед собой ладони домиком. — Я не поклонник Фридриха, но соглашусь с ним, что с головой на плечах да удобным троном под задницей приятнее.

— Да, но все оборвалось буквально за одно утро, — наставил палец ван Геер. — Как будто кто-то вошел в кабинет к министру и сказал: «Вот этого и этого — арестовать и допросить. А потом арестовать еще пятьсот человек. Вот их адреса».

Изображение в зеркале вновь моргнуло и исказилось.

— Думаешь, это был он? — нервно огладил бородку Ашграу. — Почему же тогда мы ушли, если он переметнулся? Почему он дал уйти Морэ? Почему вытащил тебя, сам, лично?

— В то утро, когда за мной пришли, он был у меня на квартире, — прикрыв глаза, вспомнил ван Геер. — Он как будто знал, что это произойдет, минута в минуту. Словно спланировал все это.

— Но для чего? — недоумевал Ашграу.

— Эксперимент, — цинично усмехнулся Артур, — который пошел не так, как ему хотелось. И который потребовалось срочно прекратить.

— А теперь? Думаешь, он задумал новый?

— Возможно.

Ашграу придвинулся к зеркалу со своей стороны еще ближе.

— Ты единственный из нас, кому он еще доверяет, — механически прошелестел его голос.

— Сомневаюсь, что он доверяет кому-то из нас, — покачал головой ван Геер. — Сомневаюсь, что он доверяет даже себе. Любому… себе.

— Но из всех нас только ты согласился тогда на… обновление.

Ван Геер сделал вид, что не уловил намек. Ашграу бесшумно вздохнул и отодвинулся.

— Тебе не кажется это забавным? — осторожно перевел он тему.

— Что именно?

— Империя и Ложа приготовили для нас веревку и Турм, — пояснил Ашграу, — кое-кому дважды, а мы сидим и печемся о ее судьбе.

— Если думаешь, что мне захотелось вдруг спасать ее, ты ошибаешься, — серьезно проговорил ван Геер. — Если я чего и хочу, то только спасти нас. А потом… — он не договорил вслух.

— То есть ты согласен? — оживился Ашграу.

— Тебе лучше этого не знать.

— Да, пожалуй, — нехотя согласился Дитер. — Что ж, — он натянул на лицо улыбку, — тогда не будем затягивать. Я и так завтра пожалею, что решил с тобой поболтать на досуге. Мои клиенты очень расстроятся, когда не получат гороскоп на неделю из-за того, что у меня, — он карикатурно покрутил рукой, — оборвалась связь со звездами.

— Будь осторожен, — мрачно сказал ван Геер.

— Ты тоже, старый. Что бы ты ни задумал.

Ашграу оборвал связь. Его фигура в зеркале померкла, расплылась и медленно растаяла, оставив вместо себя лишь задумчивое, хмурое лицо ван Геера.

Чародей откинулся на резную спинку стула, запрокинул голову и взглянул в поток номера гостиницы «Империя». Потер лицо ладонями. Вздохнул.

А потом принялся писать письмо, которое обязательно найдет адресата.

— Ну что же, браво, сын мой, браво, — хрипло рассеялся придавленный к стене Машиах. — Вы, трое моих любимых учеников, раскрыли мои злонамеренные планы. Что же мне остается делать? Раскаяться, посыпать голову пеплом и удалиться со сцены?

— Это будет лучше всего, — холодно ответил ван Геер, сжимая ему горло.

— Ну, — кашлянул Лерер, — раз вы так решили. Но, согласись, — улыбнулся он, — это было бы интересно. Каждый извлек бы для себя бесценный опыт.

— От твоего эксперимента разит деменцией в запущенной форме, — зло проговорил ван Геер.

— Деменция — слишком грубое слово, — прохрипел в ответ Машиах. — Скорее, легкая девиация, присущая всем творческим личностям.

Ван Геер содрогнулся: Машиах смеялся. Чародей мог в любой момент его убить, но это Лерера совершенно не беспокоило, не пугало, словно ничего не произошло, и ученик не напал на своего учителя.

— Ты совсем обезумел, — сквозь зубы выдавил ван Геер.

— И кто же обвиняет меня в безумии? — то ли закашлял, то ли засмеялся Машиах. — Ты, сын мой? Тот, кто неразумно цепляется за старое и готов повторять одно и то же из раза в раз, из раза в раз в надежде, что что-то изменится? Иронично.

— Я рад, что тебя это развеселило, — мрачно отозвался ван Геер. — А теперь, — он отпустил Лерера, отошел назад, — будь так любезен, уйди. Исчезни. Из остатков уважения я даю тебе такую возможность. Если ты уйдешь сейчас, добровольно, навсегда останешься верным товарищем в нашей памяти. Если откажешься…

— Не откажусь, сын мой, — заверил Машиах, потирая шею. — Почему я должен отказываться? Ты так убедительно намекнул, что не желаешь меня больше видеть. Объяснил, что знаешь лучше, что нужно вам и сам во всем разберешься. Ты прекрасно знаешь, что межличностные конфликты не интересуют меня и никогда не интересовали. Всего хорошего, — кивнул он, спокойно повернулся к ван Гееру спиной и зашагал в темноту.

Чародея пробила нервная дрожь. Все было слишком просто.

— Да, кстати, — Лерер вдруг остановился. — Из остатков уважения, быть может, ты разрешишь мне незаметно, молча, хотя бы из угла понаблюдать за вашими начинаниями? В конце концов, мне любопытно, что будет, если на каплю замысла добавить четыре унции человеческих возможностей. Замысел у вас есть, и он в любом случае приведет к результату. А вот к какому именно, уже зависит от ваших возможностей и точности ваших расчетов.

— Нет, — сухо ответил ван Геер.

— Очень жаль. Ну что ж, — беззаботно пожал плечами Машиах, — бывает.

Все слишком просто, думал ван Геер, глядя на беззащитную спину своего учителя, так не может быть. Ты не можешь просто уйти. Ты что-то замыслил, я знаю это.

Рука сама сжалась в кулак. Чародей сосредоточился на шее Лерера.

А затем «ударил».

Машиах лишь небрежно отмахнулся. Горло ван Геера сдавили тиски, перекрывая воздух, лишая возможности двигаться. Лерер медленно обернулся — на его лице застыло выражение искренней скорби.

— А вот это, сын мой, делать не стоило, — нравоучительно заметил он, и ван Геер провалился в пустоту.

Очнулся ван Геер в полной темноте. Сперва он решил, что ослеп, однако когда сознание прояснилось, понял, что глаза закрывает тугая повязка.

— Знаешь, что печалит меня в человеческой природе больше всего? — нравоучительным тоном заговорил Лерер, едва Артур пришел в себя. Наверняка еще и расхаживал взад-вперед, заложив руки за спину. — Эта странная склонность человека судить обо всем и обо всех по себе. Неумение смотреть на окружающую действительность объективно, отринув свои предубеждения. Умный человек окружен скрытым смыслом и тайнами, которые он пытается постигнуть. Глупый — глупостью, в которой незачем разбираться. Трусливый — убежден, что все в этом мире делается из страха. Подлый — из подлости. Алчный боится, что каждый алчет богатств. А подозрительный… О, подозрительный человек всегда и во всем ищет подвох, злой умысел и обман. Ему сложно просто принять, что что-то может произойти так, как просто происходит, без подвоха и обмана. А что самое печальное, в мире таких людей искренность считается самой грубой и отвратительной ложью. Но искренность помогает подтолкнуть подлых, глупых, подозрительных и алчных людей на необдуманные, но закономерные и предсказуемые поступки, свойственные их натуре. Тебе даже ничего не нужно для того делать — всего лишь быть искренним.