Был и спецполигон, где пришлось лично забивать и есть свиней, собак, копаться в месиве кишок, которые привозили с бойни и которыми набивали старую солдатскую форму. Учили там жрать ящериц и змей, выживать в пустыне и горах, не забыли и альпинистскую подготовку. В общем, многому чему учили, как не учили в СССР до этого никогда.

Отсев кандидатов в отряд был колоссальным, ребята уходили, не выдержав интенсивности занятий или срываясь психологически на спецполигоне, но отряд постепенно формировался, превращаясь в единый боевой механизм.

29 октября 1981 года 177 ооСпН ГРУ вошел в Афган. На границе и бойцы, и командиры поклялись, что в этот день каждый год будут собираться в Алма-Ате в парке имени 28-ми гвардейцев-панфиловцев. И, кстати, кто мог из выживших, тот обязательно потом приезжал туда в этот день.

Вошли в Афган с боем, уже в первые часы, напоровшись на засаду. Если бы не наше сопровождение — мотострелковый батальон из Кундуза, то многих бы потеряли. Мотострелки приняли на себя удар душманов, предназначавшийся нам, и ценой своей жизни уберегли нас, тогда еще совсем зелёных салаг, не нюхавших пороха. Пусть земля будет пухом погибшим тогда ребятам.

Дальше до города Меймене, который был назначен пунктом нашей дислокации, дошли спокойно. Западнее аэродрома стали организовывать базу нашего отряда. А через неделю, седьмого ноября понесли первые потери.

Духи устроили налет на местную тюрьму, где содержались пленные душманы и их пара полевых командиров. Думали, в праздник мы потеряем бдительность, но только сами лишились несколько десятков человек. Во время этого боя были ранены Сашка Иванов и старший лейтенант Джуматаев. Сашка по дороге в госпиталь умер.

Спустя десять дней наш командир получил прозвище, под которым стал известен в Афганистане. А дело было так. Территорию, прилегавшую к городу Маймене, контролировал курбаши Мовлади-кара, способный выставить под ружье несколько тысяч бойцов.

Семнадцатого ноября на колонну, которую мы сопровождали, напал большой отряд этого курбаши. Непрерывный бой длился одиннадцать часов. Стволы пулеметов и автоматов раскалились до предела, и начали просто плеваться пулями, в боевых машинах нельзя было повернуться из-за куч пустых гильз. Колонна все-таки прорвалась, потеряв всего один «КамАЗ». Основные силы моджахедов были разбиты, но наш отряд потерял двоих убитыми и шесть человек ранеными, из которых двое были командирами рот.

После боя, когда уставшие бойцы курили, солдат-киргиз по кличке Ундук на ломаном русском сказал: «Вот усе кречат — Мовлади-кара. Е…л я итого Мовлади-кара. У мне свой Кара-майор исть». Так за Керимбаевым утвердилось прозвище «Кара-майор», что значит «черный майор», а наш отряд с легкой руки водителей «Камазов» стали называть «бешеным отрядом». А потом духи добавили ещё прозвище — «шурави иблис», что можно было примерно перевести, как «советские дьяволы».

Согласно тексту имама Риды, джинн Иблис изначально носил совсем другое имя. Звали его Харис, что переводится с арабского, как «страж» или «труженик». Аллах сотворил Хариса из огня, и тот стал истово служить ему. Бог заметил это и приблизил Хариса к себе настолько, что джинн оказался своим среди небесных ангелов.

Но однажды, когда Аллах сотворил Адама и велел всем ангелам поклониться первому человеку, Харис отказался это сделать. Бог спросил Хариса, в чем причина его неповиновения. И Харис ответил, что считает себя выше и лучше Адама, так как тот сделан из обычной глины, в то время как Харис состоит из могущественного огня.

После этих слов Аллах низверг джинна с небес и дал ему новое имя «Иблис», что можно перевести как «отчаяние», «безысходность», «безнадежность». Напоследок Иблис попросил Всевышнего о том, чтобы тот отсрочил его наказание до Судного дня, а также пригрозил, что совратит как можно больше верующих. Так Иблис перешел в разряд шайтанов, главная миссия которых заключается в том, чтобы сбить человека с праведного пути, и тем самым отдалить его от Аллаха.

Ну, это лирически-религиозное отступление. В общем, дальше начались боевые будни. Сопровождение колонн, налеты на караваны, засады. При этом старались провести операции так, чтобы столкнуть моджахедов между собой. Каждую ночь в темноту уходили небольшие группы нашего отряда, для проверки полученной развединформации. Используя технику, которой у нас в отряде было больше ста единиц, мы колесили по всему Афганистану. Плюс за нами была закреплена вертолетная эскадрилья.

Допустим, получена или куплена информация, что по одной из троп пройдет караван с оружием. И «духи» на нахоженном неоднократно пути вдруг нарываются на итальянские мины. А дальше по ним стреляют не только из советского оружия, но и из американских М-21 и немецких НК G3 под натовский патрон. Из засады со стороны напавших слышатся крики на узбекском, таджикском или фарси, а то и на английском. Естественно, местный курбаши обвиняет в нападении конкурирующую банду, и между ними начинаются разборки, междоусобицы. В общем, веселились, как могли.

Та операция в провинции Кундуз была, в принципе, ставшим уже рядовым выходом на перехват каравана. Информация была получена от своего агента, прикормленного советником ГРУ ГШ ВС СССР в Кундузе, и ей можно было доверять.

Конечно, к информации, полученной от афганских друзей, нужно было подходить с опаской. Для любого афганца, даже коммуниста — «дух», прежде всего, соотечественник и соплеменник. Уже не раз группы нашего отряда пытались заманить в ловушку, подбрасывая дезинформацию о прохождении того или иного каравана, рассчитывая выманить нас в поле и уничтожить.

Но здесь информатором, донесшим на караван, владели старые как мир чувства — ненависть, жадность и, наверное, зависть. Информацию сообщил дуканщик-пуштун с рынка Кундуза. «Стукнул» потому, что караван был большим и смешанным, вместе с оружием и наркотой, везли также гражданские товары, в пропорции примерно пятьдесят на пятьдесят. А заказал эти товары в Пакистане, и уже их оплатил старый конкурент и кровный враг этого дуканщика, который решил устроить своему врагу-таджику праздник, лишив товара.

Дуканщик также сообщил, что охрана караван будет состоять из хорошо подготовленного отряда моджахедов, которые прошли специальную подготовку в Пакистане, и это будет смешанный отряд из афганцев и арабских наемников. Караван крупный — больше пятидесяти ишаков.

На караван уходило семнадцать человек, два отделения, плюс командир группы. Боевиков ожидалось в три, а то и в четыре раза больше — но это мало кого волновало, мы порой воевали и при раскладе «один против десятерых».

Жратвы взяли сухпаем на три дня — весьма скромно, даже рискованно, учитывая, что точной даты прохождения каравана мы не знали. «День Ч» плюс двое-трое суток, а может и больше, но предпочли взять больше патронов, которых бывает или очень мало, или просто мало, но больше уже не унести. Хотя, пару дней можно и вообще поголодать, кроме патронов ещё большей проблемой здесь была вода, которой взяли с собой на все время выхода.

В этот раз вооружение группы было почти стандартным. Воевать будем с чужаками, поэтому никакого трофейного оружия под натовский патрон с собой не брали, поэтому на группу из семнадцати человек было два ПКМ, два РПК, десять АКМ с ПБС, четыре с ГСН-19 и три СВД, из которых одна у командира, который из нас стрелял лучше всех. К четырем автоматам и снайперским винтовкам были ночные прицелы. По меркам даже мотострелкового взвода упакованы мы были куда приличнее. А если посчитать, сколько МОНок и гранат несли с собой, то могли дать бой и целой роте.

Под вечер наша группа на «Пчеле»[25] под прикрытием двух «Шмелей»[26] вылетела в точку высадки. Летчик попался опытный, всю группу высадили на склоне, с ходу, по десантному. Ребята отбегали от вертолета и залегали, накрывшись чадарами, занимая оборонительную позицию.

По плану операции таких вот заходов на посадку группа вертолетов должна была сделать семь. Иначе было нельзя, так как любое место посадки сразу отследят, и вместо охотников сразу станешь дичью.