– Сколько раз я должен приносить свои извинения? – глухо спросил адвокат. – Прошло столько лет…

– Да, прошло много лет, вы правильно заметили… вот только количество лет не прибавили вам, сударь, ни ума, ни мудрости.

Франсуаза с трудом встала и поплелась к двери.

– Когда вас будут пытать живодеры Его Величества, вспомните о том, что я предупреждала вас, мсье, что не стоит болтать лишнего. Меньше знаешь, крепче спишь.

– Непременно, мадам, – проводив жену злобным взглядом, отозвался Луи, после чего вновь обратился к служанке: – Итак, Мими, так о чем шепчутся в народе? Ну! Не пугайся. Обещаю, что все останется сугубо между нами. Мне просто интересно узнать настроения в городе. В конце концов, я же представляю интересы разных сословий в суде.

Потоптавшись в нерешительности, служанка принялась пересказывать разнообразные слухи, толки и сплетни, услышанные за пределами дома.

– А еще утверждают, на могиле того самого Пари3 творятся жуть какие странности.

– Странности? Интересно, интересно. Продолжай, Мими. Что за странности?

Оглянувшись по сторонам, девочка заговорщицки произнесла:

– Говорят, что больные тотчас же исцеляются, стоит им всего лишь прочесть молитву возле могилы того дьякона. А толпища там… ой-ой-ой… народа видимо-невидимо!

– Хм… то есть они читают молитву и тотчас же поправляются? Чудеса, да и только.

– Так я ж о чем! – кивнула головой служанка. – Приносили и паралитиков, и слепцов приводили, и больных… как их там… водянкой… Так они терлись о могильный камень и вмиг становились здоровыми.

– И ты веришь этим сказкам? – усмехнулся адвокат.

– А то как же? – обиделась Моник. – Так в народе говорят… И… и вовсе это не сказки.

– Берегись! – предупредил ее хозяин. – Помнишь, о чем сейчас сказала твоя хозяйка: и стены имеют уши.

Луи дʼЭон де Бомон был прав. Действо, развернувшееся на кладбище Сен-Медар, походило скорее на ведьмовский шабаш, чем на поклонение рано почившему богослову: неуравновешенные больные, желающие избавиться от чудовищных язв или уродства, возносили молитвы и бились в конвульсиях, а многие из них даже впадали в транс.

Эти чудесные исцеления не могли не вызвать в обществе ажиотаж, благодаря которому янсенисты вновь подняли голову и стали уже открыто изобличать как церковную тиранию, так и светскую. А гонения на радикально настроенных сторонников новой реформации лишь увеличивали их популярность. Даже приказ короля о закрытии кладбища не смирил праведников, упрямцев и вольнодумцев. На следующий день на воротах Сен-Медар появился листок со следующим текстом: «De par le Roy, défense à Dieu de faire miracle en ce lieu4».

Поэтому в те времена даже разговор на подобную тему мог быть расценен как сочувствие янсенистам и стать причиной преследования.

– Так что, Мими, если ты не хочешь оказаться на эшафоте и подвергнуться жестоким пыткам, то советую помалкивать и держаться в стороне от разговоров на подобные темы. Понятно?

Побледневшая от испуга девушка послушно закивала головой.

– То-то, – поднимаясь, произнес адвокат.

Он хотел еще что-то добавить, но в эту самую минуту в комнату вбежала кухарка и закричала истошным голосом:

– Хозяйка… она… кажись, рожает!

– Что?

– Уже вόды отошли… чего стоишь, дуреха? – накинулась на служанку пожилая женщина. – Воды неси и тряпки чистые… А вы, сударь, за врачом бы поскорее послали. Худо мадам, ой как худо. Боюсь, как бы Богу душу не отдала.

– Да-да, сейчас же пошлю Мишеля, – пробормотал не на шутку встревоженный мсье де Бомон. – Ступай к хозяйке и не отходи от нее ни на секунду.

Пронизывающий холод вызывал озноб, но адвокат, казалось, не замечал того, что в камине давно погас огонь. Он продолжал ходить взад и вперед по стылой комнате, стараясь отогнать от себя дурное предчувствие и возможное разочарование: долгожданный ребенок, который должен был появиться еще десять дней назад, мог стать либо великим счастьем для семьи, либо безысходным горем.

– Родила! Родила! – вбежав в комнату, затараторила Мими. – Ой, какой ребеночек хорошенький!

– Мальчик или девочка? – затаив дыхание, спросил Луи дʼЭон.

– А вы сами посмотрите, – лукаво окинула его взглядом служанка.

Стремглав бросившись из комнаты, адвокат без лишних церемоний ворвался в спальню супруги. Молча подойдя к лежавшему возле матери ребенку, хозяин дома откинул пеленку и… замер на месте. Увы, чуда не произошло!

– Мадам, вы только что УБИЛИ нашу семью!

Круто повернувшись на каблуках, он покинул комнату, не произнеся больше ни слова.

Санкт-Петербург, 1741 год

Кончина Анны Иоанновны в октябре 1740 года заставила призадуматься многие государственные умы в Европе: в России может начаться смута и разыграться битва за власть. Именно поэтому, желая сблизиться с русскими оппозиционными кругами, в частности, с Елизаветой и ее сторонниками, чтобы в обмен на финансовую и военную помощь добиться своих целей, в столицу российского государства почти одновременно прибыли посол Швеции Эрик Матиас фон Нолькен и посол Франции Жак-Иоахим Тротти, маркиз де ла Шетарди. Вначале взгляды двух мужей не совпадали. Более того, француз и вовсе был скептически настроен и не желал воспринимать дочь Петра в качестве политика, но в начале 1741 года его мнение резко изменилось.

– Дорогой господин Нолькен, – входя в уютную гостиную шведского посольства, проговорил француз. – Вот уж не ожидал застать вас в столице. Мне говорили, что вы покинули Санкт-Петербург.

– Время летит быстро, господин маркиз, – указав на кресло возле камина, отозвался холеный мужчина средних лет, с очень проницательными глазами. – А новости еще быстрее… Я в действительности покидал Россию на некоторое время, но дела заставили спешно вернуться обратно. Ни для кого не секрет, что и вы не сидели сложа руки… Кстати, позвольте спросить, не желаете ли вы сыграть в шахматы, Ваше Сиятельство?

– Не могу сказать, что я мастер в этом деле, но извольте… С удовольствием составлю вам партию.

Сделав знак слуге, стоявшему возле дверей, посол Швеции прищурился, исподтишка рассматривая ловкого и опытного соперника. «Интересно, зачем Шетарди вновь прибыл в Россию? После того, как он публично унизил императрицу, сказав ей, что не может передать от своего короля Людовика уверения в самой нежной дружбе, а лишь готов засвидетельствовать удовольствие, которым преисполнен Его Величество при возобновлении добрых отношений, мне казалось, что двери дворца навсегда закрыты для него. Но француз вернулся… странно! Не мешало бы разузнать, какую игру затеял бездарный Луи и его идиоты-министры. Как бы они не спутали нам все карты».

В дверях показались слуги, которые внесли изящный столик со стоящей на нем шахматной доской.

– В этом году в Санкт-Петербурге стоит мер-зкая погода, не так ли? Мне кажется, что будет лучше остаться возле камина, если не возражаете.

– О да, ваша предусмотрительность делает вам честь, господин посол, – улыбнувшись, ответил Шетарди.

Он не первый раз общался со шведским послом и прекрасно знал, каким опасным противником являлся господин Нолькен. Силы, которые он представлял, затеяли опасную игру, о чем предупреждали французские агенты и шпионы. Однако маркиз хотел лично узнать о планах противоборствующей стороны, именно поэтому и напросился на аудиенцию к дипломату.

– Итак, Ваше Сиятельство, я уступлю вам белые фигуры, – лукаво взглянув на собеседника, начал посол, усаживаясь напротив Шетарди. – Как-никак вы мой гость сегодня. Но предупреждаю вас, что это единственная уступка, которую я готов сделать в настоящее время.

– Благодарю вас за честь, господин Нолькен, – с легким поклоном ответил маркиз. – И несмотря на то, что я, как уже предупреждал вас, не слишком сильный игрок, я постараюсь доставить вам удовольствие.