Поток стрел и грозная пальба оборвались в один миг — гигантскую кошку увидали все до единого. Лошади, свободные от раскаленной клетки, с ржанием разбегались кто куда, огибая страшную тень по широкой дуге. Котище немного постоял, смеривая одноглазого торжествующим взглядом, и как бы походя дернул хвостом, словно отмахиваясь от надоедливой мухи. Каурай выругался, когда разглядел, что этой мухой оказался Гриш — мальчишка сорвался с хвоста и кубарем покатился в траву, считая кости. Кот ухмыльнулся, дернув своими острыми усами-выбросами, поднял морду кверху и осторожно, словно боялся чем-то повредить Бесенку, разжал клыки и одним махом заглотил мальчишку целиком. Потом огляделся вокруг, прибивая к месту всякого, кто попадался ему на глаза, и одним огромным прыжком махнул в сторону.

Через какие-то считанные удары сердца его иссини черная шкура пропала в темноте.

— Вот прожорливая скотина! — ахнул пан Рогожа, поднимаясь на ноги. — Как мальчонке то не повезло, эх…

Каурай не мог не согласиться с ним.

Однако, он бы не назвал их самих счастливчиками, ведь стоило коту сбежать, как стрелы вновь бросились искать их разгоряченные сердца. Каурай мигом бросился в траву — воздух вновь взвыл стальным дождем, а земля затрепетала под копытами всадников.

— Чтоб их, проклятых! — ругался Рогожа. — И чего там Кречет с ними ласкается?!

Из леса, куда Кречет увел остальных казаков, грохотали звуки боя — звенела сталь, хлопали пищали, гремели зычные команды. Некоторые казаки, воспользовавшись смятением вражеских всадников, уже восседали на спинах опаленных лошадей и под заливистый свист размахивали саблями, бросая коней в лихую сечу. Ночь вновь разметал гром бомбарды, до ушей донеслись радостные крики, но сложно было сказать наверняка, чья взяла — пан Кречет разбил лучников или лучники пана Кречета. Стрелы еще летели, пело звонкое железо, кричали раненые, разило порохом, а рогатые всадники все кружили вокруг, пытаясь всеми силами продрать казацкие кольчуги, пустить горячую казацкую кровь.

Воздух добела раскалился от жара, которым щедро одаривали сражающихся два исполинских костра, в которых превратились шинка с конюшней. Пламя выбрасывало в небо снопы искр, трещало и шипело, тянулось кверху, словно силилось перекинуться на небеса.

* * *

Когда Игриш отодрал голову от травы, ему показалось, что бестия утащила его прямиком в сады Сеншеса. Слишком жарко было вокруг, слишком яростно ревело пламя костров, слишком неистово метались тени и слишком громко кричали, когда сталкивались друг с другом, после чего кто-то неизменно падал на холодную землю.

Игриш и не думал удержаться на хвосте бестии. Просто в какой-то момент жуткий животный страх остаться в этом дымном аду пересилил оторопь при виде оскаленных зубов, каждый размером с локоть, и он кинулся на нее, в последний момент хватаясь за пушистый хвост и жмуря глаза. За мгновение до того, как чудовище полетела сквозь пламя, дым и лошадиные туши. Следом мир забился, забрыкался и заметался из стороны в сторону, сменяясь вращающимся пламенным коловоротом, но в один момент встал замертво.

Подняться на ноги, снова не растянувшись в траве, было делом нелегким, но он справился. Игриш огляделся и поначалу даже порадовался, что той жуткой твари нигде не видно. А следом перед глазами встал образ бедного Милоша, которого гигантский кошак схватил зубами словно мышонка. У Игриша подкосились ноги от осознания того, что он снова остался совсем один. Он снова подвел того, кого мог назвать если не другом, то товарищем по несчастью.

Но… что он мог поделать с такой тварью? Едва ли даже у Каурая получилось бы одолеть такую махину…

Сквозь ворох собственных мыслей Игриш расслышал, как колотится земля за его спиной. Он обернулся, едва осознавая что видит перед собой. Глаза, опаленные жаром, истерзанные дымом, еще плохо справлялись с темнотой, и поначалу ему показалось, что к нему бежит лошадь. Но потом он ясно разглядел на ее спине мохнатого черта с красивыми, ветвистыми рогами. Над головой поднималась хищная сабля, а конь во весь опор несся прямо на мальчика.

Сердце Игриша бессильно ударилось о грудную клетку и замерло, словно птичка, попавшая в западню. Ему следовало бы бежать со всех ног, но стопы отчего-то буквально приросли к земле без шанса сделать и шаг.

Игриш стоял и смотрел, как к нему приближается смерть.

…он едва понял, что произошло дальше, но дорогу ей заступила широкая тень, а самого мальчишку грубо оттолкнули в траву. Он повалился навзничь, и его глаза пронзил блеск меча, который с каким-то жутким визгом покинул ножны и с разбега метнулся навстречу — всаднику, его лошади и кривой сабле. Звон от их столкновения ранил уши, сталь треснула, разбилась осколками, но страшный меч на этом не успокоился — все несся дальше и, не встретив никакого сопротивления, широким махом выбросил черта из седла. Вернее лишь верхнюю половину его туловища, которое, нелепо размахивая руками, ударилось оземь, разбрызгивая кровь и запутываясь в собственных внутренностях. Из черта оборачиваясь обычным человеком, одетым в шкуры и рогатый шлем.

А лошадь уносила прочь лишь ноги и живот незадачливого посланца тьмы, которые по-прежнему крепко держались в седле.

Тяжелый меч бахнул о землю и увяз в ней острием, словно молот, а его хозяин, припав на одно колено, сидел рядом. Стальное эхо затихало где-то под тучами.

— Живой? — поднялся Каурай, тяжело дыша и обливаясь потом. Меч он крепко сжимал обеими руками, словно боялся, что тот вырвется из его хватки. По клинку на землю стекала какая-то серебрящаяся жидкость, как будто меч исходил слезами.

— Ага, — отозвался мальчик, встречаясь с ним взглядом. Правый глаз Каурая с черным вытянутым зрачком перемещался в глазнице, словно тот жил собственной жизнью. Белок этого странного глаза сиял бледным ровным светом, и при одном его виде комок подступал к горлу. Невольно мальчику припомнилась их первая встреча.

— Это хорошо, — тень улыбки тронула губы Каурая, и он тяжело взвалил меч себе на плечо. — Держись за мной.

Игриша не нужно было просить дважды, тем более к ним уже мчались всадники с саблями наголо. Каурай ждал их — клинок он завел за спину, и стоило только первому черту подлететь к нему, рассчитывая пришпилить одноглазого к земле, как меч обрушился на него со всей яростью. Сабля отлетела в сторону вместе с рукой, а всадник, задыхаясь от боли, завалился на гриву своей лошади. Со спины Каурая уже пытался настигнуть еще один рогатый воин — сталь разорвала воздух, и тут же меч одноглазого влетел противнику в брюхо, с пугающей легкостью пробив кольчугу. Всадник харкнул кровью и свалился, высвобождая клинок для нового врага. Но стоило тому увидеть, что этот жуткий меч сотворил с двумя его товарищами, как он рванул коня в сторону, и клинок лишь задел лошадь по крупу. Скакунья вскрикнула от боли, оступилась и кубарем покатилась по траве, превращая своего наездника в груду визжащего мяса.

Каурай выдохнул, когда вокруг больше не осталось ни одного смельчака, решившего помериться с ним силами, кивнул Игришу, и оба они направились к Рогоже и другим казакам, которые уже скакали к ним на неоседланных лошадях.

— Ловко ты их пощекотал, одноглазый! — воскликнул Рогожа при виде Каурая с обнаженным мечом на плече, при виде которого лошади начали волноваться и стричь ушами. — Хорошо владеешь этой хреновиной! А ну, казаки, айда!

Рогожа вскинул саблю и вся ватага понеслась добивать немногих оставшихся рогачей. Они неохотно огрызались стрелами, предпочитая бросаться наутек, стоило им только завидеть конных казаков, которые во всю прыть неслись к ним с копьями и саблями наперевес. Им не понадобилось долго возиться, чтобы рассеять ряды конников. Стоило только последней рогатой голове скатиться в траву, как отряд Рогожи устремился в лес, оглашая окрестности веселым свистом.

Рядом с полыхающей шинкой было не продохнуть от гари, разбросанных тел, иссеченных стрелами, и стонов умирающих. Один из них, недобитый воин в рогатом шлеме, лежал в луже собственной крови и звал на помощь, одновременно пытаясь отбиться от девок-подавальщиц во главе с шинкаркой, которые с яростным визгом отводили душу — топтали и драли рогача за космы.