В назначенное время они попрощались, крепко обнявшись. На душе младшего брата было скверно: он так и не сказал Таросу, что его призвали на войну, хотя это могла быть их последняя встреча, последний разговор. Он провёл день, шатаясь по дому, повесив голову, в мрачных мыслях.

На следующий день, поникнувший, Латрий стоял неподалеку от ворот хозяйского дома. Потихоньку собирались люди – мужчины (совсем молодые, шестнадцати лет, так и постарше, лет сорока) с провожающими – женщинами, воющими в плечо мужу, брату, сыну; маленькие дети, разглядывающие всё вокруг и жмущиеся к мамкиным юбкам. Мужчины несли мешки – кто побольше, кто поменьше. Нежданно Латрию положили руку на плечо – задумавшись, он даже не слышал, как кто-то подошёл.

Это был Ясмос. Он был чернее тучи: брови сведены, лицо опущены, он смотрел из-под лба, скрестив руки.

– Прости меня, – твердо, но негромко выговорил он. – Надо было догадаться, что так когда-нибудь будет. Но я… ожидал, что в них хоть немного милосердия.

– Судьбы не избежишь, – пожал плечами Латрий, пытаясь загладить чувство вины у старого друга.

– Ты очень хороший товарищ, хороший боец. Ты должен выбраться оттуда живым. Мы не раз с тобой боролись – ты не погибнешь в бою!

– Спасибо. Спасибо за веру, – робко улыбаясь, произнёс Латрий. Он покраснел: ему были приятны комплименты от друга.

– Вам не раздадут там нормальной амуниции, поэтому я принёс тебе это, – он ногой пододвинул мешок, он был тяжелый, – и это, – из-за спины он достал меч в ножнах. – Говоря по правде: украл. Но это твоё, бери. Хоть как-то заглажу вину… Неизвестно, кто и как выяснил о том, что мы боремся. Может, Палеос из окна подслушал…

Латрий посмотрел в землю. Ему было больше жаль хозяина, потому что тот чувствовал вину, чем себя.

– Мне пора, а то увидят. Удачи тебе! – они обменялись рукопожатием, схватив друг друга за плечо. Ясмос ушёл, оглядываясь.

Вскоре на площади скопилось шестнадцать мужчин – столько насчитал Латрий. Возможно, кто-то сбежал, затаился, а возможно – того, кого призывали, уже не было в живых. Примерно через полчаса из ворот вышел Астир в платье наездника и дворецкий в достаточно дорогом чёрном костюме. Из недалеко отсюда стоящей конюшни хозяйского дома вывели две лошади.

– Мне препоручено доставить вас до места назначения, – говорил хозяйский сын достаточно громко и сухо высоковатым голосом. – Пойдёте за мной колонной, Гирос – замыкающий, – он указал на слугу Австриты, потом обвёл глазами толпу и тыкнул в мужчину лет сорока бандитского вида, – Ты будешь главным. Следи, чтобы никто не отставал, а отстающих или уклоняющихся бей. – Он умело запрыгнул на лошадь. – Выстроились в колонну!

Плач женщин стал ещё громче, присоединились дети. Мужчина выстроились друг за другом. Латрий смотрел в землю, стараясь отвлечься, потому что всё происходящее ощущалось тяжело.

Шли не очень долго – около двух часов, причём пришлось идти к тому месту, где река сужалась, чтобы пройти по мелководью. За это время были избиты маленький мужичок лет сорока пяти, по-видимому, пьяный, и лет тридцати человек, возмущающийся и подговаривающий всех пойти обратно. Они прибыли в лагерь, располагающийся на небольшом возвышении. Вид был красивый, но однообразный – зеленеющие поля и пышные леса вдалеке. В лагере энергично протекала жизнь: что-то варили (пахло мясом), кто-то начищал меч, кто-то ради тренировки дрался с товарищем, а кто-то бился взаправду, кто-то ухаживал за скотиной, а кто-то стрелял из лука. Глаза разбегались оттого, как много было людей и как разнообразны были их занятия. Палаток на вид было штук до пятидесяти.

Толпу в шестнадцать человек заставили ждать, пока Астир разбирается с главными. Дворецкий в то время угощал лошадь яблочком. Мужчины, насупившись, не разговаривали между собой; они выглядели как обособленный островок на фоне суши. Вскоре хозяин вернулся с важным человеком – крупным, с грудном клеткой, как у медведя, коротко стриженными волосами. Он был в кольчуге, от этого грудь его казалась ещё больше. Все бывшие мужчины здесь были раза в два меньше него. Он оглядел взглядом всех, заглядывая в глаза каждому, челюсть его была сжата, а руки за спиной. Всем стало жутко от одного вида стоявшего перед ними человека. Латрий смотрел в землю, и когда в глаза взглянули ему, то почувствовал неподдельный ужас от сурового взгляда из-под густых чёрных бровей. Суровый человек подошёл к мужичку, чуть шатавшемуся; в воздухе что-то блеснуло – и человек повалился на землю, брызжа кровью из горла. Он захлёбывался, царапая шею, будто пытался что-то оттащить от нее. Он дрыгал ногой, а потом заскрёб землю; смотреть на человека было жалко. Латрий пошатнулся.

– Этому пьяному сброду тут не место, – громким басом сказал начальник, встряхнув кинжалом, с которого капельки крови полетели на лица и одежду стоящих. Одна из них попала на Астира; он с отвращением стёр каплю с подбородка, дал знак дворецкому, и они поскакали, крича «Но!». Начальник, прищурившись, проводил их следом.

– Моё имя Долофонас. Я – ваш командующий. И здесь у нас есть несколько правил. Забудьте о матери, отце – они в прошлом. Жён вы увидите нескоро. Если увидите, – он говорил рвано, застыв на одном месте, всё так же оглядывая всех. Огромная грудь его вздымалась. – Правило первое: вы тренируетесь каждый день два раза по четыре часа. Едите три раза в день: в семь, в двенадцать и в шесть. Не пить. Беспрекословно выполнять команды. Быть чёрствым и холодным – это война. Тут смерти. Стараться сделать всё, чтобы убить врага, любой ценой. И да: при нападении – драться, как будто в последний раз. Либо вы – либо враг. Кто-то умрёт, другого не дано. Никого не оплакивать – это отнимает силы. Убить все чувства в себе. Всё, что у вас есть, – это меч, и он ваша жена, ребёнок, отец, мать. Звон его – колыбель вашей матери. Всё ясно?

Толпа несмело крикнула «Да» разными голосами. Командующий добавил:

– При нарушении – смерть. Вы будете убиты теми, кто окружает вас, если они заметят нарушение. А теперь найдите себе свободное место в палатках! В каждой по четыре.

Долофонас круто развернулся и, чуть сгорбившись, пошёл вдоль лагеря. Латрий смотрел ему вслед, внутри у него, казалось, всё упало. Кроме того, очень хотелось есть и пить; запах мясной похлёбки, приносимый легким ветерком, разжигал аппетит. Он сжал зубы и побрёл вперед. Толпа постепенно разошлась по лагерю. Парень шёл, волоча мешок, устав, и как раз в это время крикнули:

– Обед, обед, все на обед!

Отовсюду, как тараканы, начали стекать люди к трём котлам шагах в двадцати от того места, где стояли новоприбывшие. Латрий пошёл быстрее, чтобы успеть. Он встал в очередь, ждать ему пришлось минут пять, дошло и до него. Обрюзгшего вида мужчина с щетиной и грубоватым видом накладывал суп в железные миски (парень заметил, что они были не мыты с прошлого раза или вообще), он протянул тарелку с ложкой Латрию, чуть расплескав. «С-спасибо», – негромко произнёс парень. Он проверил дно ложкой, поняв, что из мяса был только запах; сам суп состоял из воды, капусты и картофеля. Но ему и это было за радость – он жадно, стоя, съел полученную еду, причём мельком вспомнив брата, который ест точно так же. Он задумался, смотря в опустевшую тарелку, чувствуя ещё более разгорающийся голод. Отнёс её обратно, смотря на кушающих людей (молодой человек подметил, что те ели медленно, черпая по чуть-чуть, смакуя каждый кусочек, при этом недовольно смотрели на него, замечая чужой взгляд). Парень опять побрёл с мешком. В палатки разбредались люди, видимо, отдыхать, и он пошёл искать ту, что была не заполнена. Те, что ближе к месту кормления, все были полны, – так подумал он и пошёл дальше, к последнему ряду. Заглянул в одну из них – в ней сидел парень примерно того же возраста, склонившись над мечом, который тот тщательно начищал. Он сидел, замерев, весь во внимании – казалось, вся его жизнь сейчас заключалась в том, чтобы до блеска начистить меч. На вход постороннего тот никак не среагировал; тёмные, слегка вьющиеся волосы закрывали его глаза.